– Полицейские наручники? – нажал на него Ребус.

Сазерленд вскинул ладонь:

– Давайте пока притормозим. Лучше присядем, и вы расскажете нам эту историю.

– Чашка чая была бы очень кстати.

Сазерленд кивнул и взглянул на Кларк:

– Шивон, вы тут лучше всех ориентируетесь…

– Через дорогу есть кафе. Самый подходящий вариант.

Сазерленд извлек из кармана двадцатифунтовую банкноту и протянул ей.

– Погодите-ка! – возмутилась Кларк. – Вы что, хотите меня туда отправить?

– Я просто делегирую задачу, – с хитрым видом сказал Сазерленд.

Кларк выдернула купюру у него из пальцев и подошла к Эмили Краутер:

– Тогда отправляйтесь вы, констебль Краутер.

Краутер нахмурилась, но Кларк положила купюру на стол и подтолкнула к ней.

– Да уж, делегировали. – Ребус натянуто улыбнулся и спросил у Сазерленда: – Итак, с чего мне начать?

Улица в Блэкхолле, застроенная одноэтажными жилыми домами, была бы тихим уголком, если б не водители, страстно желавшие избежать соседней – и более оживленной – Куинсферри-роуд. Ребус толкнул кованую калитку. Смазанные петли, ухоженный сад по обеим сторонам выложенной плиткой дорожки. Два мусорных бака – один с бытовыми отходами, другой со всяким садовым мусором – уже выставлены на тротуар за воротами. Ребус позвонил в дверь и подождал. Наконец дверь открылась. Стоявший на пороге человек был ровесником Ребуса, но выглядел лет на пять моложе, Билл Ролстон и на пенсии следил за собой, а в глазах за полукруглыми стеклами очков по-прежнему светился острый ум.

– Здравствуй, Ребус, – мрачно произнес он и внимательно оглядел Ребуса с ног до головы.

– Ты уже слышал?

Ролстон скривил рот:

– Конечно, слышал. Но никто пока не говорит, что это он.

– Это вопрос времени.

– Да, вероятно. – Ролстон вздохнул и отступил в прихожую: – Тогда лучше зайди. Чай или что покрепче?

– Чай в самый раз.

Направляясь на кухню, Ролстон бросил взгляд через плечо:

– Первый раз вижу, чтобы ты отказался.

– Я, похоже, подхватил ХОБЛ.

– И что это значит на человеческом языке?

– Хроническая обструктивная болезнь легких. Если по-нормальному – эмфизема.

– На тебя похоже – заболеть чем-то, в названии чего есть “л”, как в “легавый”.

– Да, повезло так повезло.

– Как бы то ни было – сочувствую. Хроническая, обструктивная – паршиво звучит. Что одно, что другое.

– Ну а ты как? – спросил Ребус.

– Бет умерла в прошлом году. Всю жизнь курила по пачке в день. Споткнулась, упала, ударилась головой – оторвался тромб. Представляешь?

Кухня была безупречна. Обе обеденные тарелки – и глубокая, и мелкая – вымыты и уже в сушилке. Отмытую пластиковую посудину из-под супа ожидал за дверью черного хода контейнер для сбора перерабатываемого мусора.

– Сахар? – спросил Ролстон. – Забыл что-то.

– Только молоко. Спасибо.

Не то чтобы Ребусу сильно хотелось чая. После поездки в Лит он был сыт чаем по горло. Но пока Билл Ролстон заваривал чай, Ребус присматривался к нему. К тому же он знал, что Ролстону нужно время, чтобы подумать.

– Вот сюда. – Ролстон вручил гостю кружку и показал дорогу. Гостиная маленькая, столовой нет вовсе. Семейные фотографии, безделушки, стеллаж, набитый книгами в мягкой обложке и DVD-дисками. Ребус внимательно изучил полки.

– Не часто в наши дни увидишь Алистера Маклина, – заметил он.

– Наверное, тому есть причины. Садись и рассказывай, что у тебя на уме.

Рядом с любимым креслом Ролстона стоял журнальный столик. Два пульта, телефон и запасные очки. Яркие картины на стенах отражали вкусы скорее Бет, чем ее мужа. Ребус устроился на краю дивана, держа кружку в ладонях.

– Если в машине и правда он, то это, скорее всего, убийство. Судя по описанию тела, он был мертв, уже когда мы его искали.

– Тело нашли в Портаун-Вудз?

Ребус кивнул.

– Джон, ты же знаешь, как мы прочесывали этот лес. Десятки людей… сотни часов…

– Я помню.

Квартира Стюарта Блума находилась в Камили-бэнк, к северу от центра города. Ближайшим к его дому полицейским участком была штаб-квартира полиции Лотиана и пограничных территорий на Феттс-авеню, в просторечии известная как Большой дом, так что предыдущая следовательская группа базировалась именно там, в двух кабинетах, где обычно собиралось начальство. Расследованием руководил старший инспектор Билл Ролстон, под началом которого служили Ребус и еще с десяток следователей угрозыска. На первом же совещании Ролстон объявил группе, что это его последний год в полиции.

– Да и мой тоже, – прервал его тогда Ребус.

Ролстон впился в него взглядом.

– Поэтому мне нужны результаты. Не тянуть резину. Не сливать информацию СМИ. Никаких ударов в спину. Кто желает играть в политику – вас ждет парламент, он на этой же улице, только ниже. Это понятно?

Однако в группе и резину тянули, и шептались с избранными журналистами, и били под дых, раз уж в спину бить запрещено. Следователи так и не нашли общий язык, не стали семьей.

Ролстон поставил кружку на столик рядом с собой.

– Предположим, это он…

– Значит, будет расследование убийства, – констатировал Ребус. – Журналисты начнут раскапывать всякие старые истории, и нам придется заниматься ими заново. Тут-то его семья и выступит единым фронтом.

– В прошлом году его родственники меня уже атаковали. Ты слышал? – Ролстон посмотрел на Ребуса, тот кивнул. – Они считают, что все с самого начала было тайным сговором, а мы – его движущая сила. В итоге они добились официальных извинений от Главного.

– И его сразу после этого выкинули на заслуженный отдых.

– Он сказал, что мы проявили “ведомственное высокомерие” по отношению к их сволочным жалобам. Какая наглость…

– Однако никто так и не доказал, что следствие велось неправильно, – счел нужным заметить Ребус и, не дождавшись ответа, добавил: – Мать Блума описывали как вздорную особу, припоминаю.

Ролстон присвистнул.

– Мы просто наизнанку выворачивались – и ни слова благодарности.

– Скорее, наоборот.

– Я любил свою работу, но уходил все-таки с облегчением. – Ролстон помолчал. – А ты, Джон?

– Меня пришлось выволакивать силой. Но и потом я периодически возвращался, работал с висяками.

– А сейчас?

Ребус шумно выдохнул.

– Вышел в тираж. Похоже, таково общее мнение.

– Так зачем ты пришел?

– Просто группа в полной боевой готовности, я уже поговорил со следователями, и теперь они хоть немного, но знакомы с этой историей. Будут поднимать материалы дела и в какой-то момент упрутся в необходимость допросить семью… а также первую следовательскую группу. – Голос Ребуса увял.

– Мы снова будем защищаться. – Ролстон как будто рассматривал что-то за стенами комнаты. – Мне с самого начала казалось, что это дело из тех, которые рано или поздно унесешь с собой в могилу. В моем случае – рано.

Ребус не сразу, но все же спросил:

– Сколько тебе осталось?

– От шести месяцев до года. Говорят, я хорошо выгляжу, как раньше. Занимаюсь спортом, овощи ем… таблетки всякие принимаю. – Ролстон криво улыбнулся. – В жизни не курил, но тридцать лет был женат на курильщице. Представляешь? И вот чем все кончилось: вся эта срань явилась по мою душу. – Он взглянул на Ребуса: – Будешь держать меня в курсе? Дашь знать, как обстоят дела?

Ребус кивнул:

– Надеюсь, смогу.

– Они хотят похоронить нас. Такие, как мы, им не нужны. От нас несет старыми временами и старыми порядками.

– Ты упомянул о тайном заговоре с нами во главе… – Ребус поставил нетронутую кружку с чаем на ковер и поднялся. – На трупе, найденном в машине, были наручники. Что скажешь?

– Наручники?

– Экспертиза скоро установит, полицейские они или нет. Но если и полицейские, это не значит, что их на Блума надел именно полицейский.

– Чаггабуги?[2]