Моор очень любил детей и огорчался, что в первые годы Советской власти было еще мало школ и они испытывали материальные затруднения. В № 17 «Крокодила» он нарисовал подростка, пишущего на доске свои первые фразы: «Товарищи, я хочу учица!» По инициативе Моора в 1922 году был выпущен специальный номер «Крокодила», сделанный сотрудниками редакции бесплатно. Рисунок Моора из № 17 журнала повторен был на обложке, и на последней полосе красовалось сообщение: «Весь тираж номера редакцией «Крокодила» передан МОНО в фонд помощи школе»…

Одним из выдающихся мастеров оказался Моор и в дружеском шарже. В том же 1922 году в первых номерах «Крокодила» была помещена целая галерея его шаржей на крокодильцев со стихотворными подписями Лебедева-Кумача.

Графический призыв к читателям «Крокодила», регулярно появлявшийся на страницах журнала. Художник И. Малютин. 1922 г.

Заставка на книжках Библиотеки «Крокодила». Художник М. Черемных. 1923 г.

Любопытно, как родился его псевдоним «Моор».

Сын донского казака, Дмитрий Орлов вначале подписывался «Дор», но известный фельетонист Оль-Дор, так сказать, однофамилец, попросил его переменить псевдоним. «Тогда, — пишет он в своей автобиографии, — я стал подписывать свои рисунки «Мор», а позднее, не без влияния образа одного из героев шиллеровской драмы «Разбойники», начал подписываться «Моор», и этот псевдоним остался на всю жизнь».

Выдающуюся роль в истории «Крокодила» сыграл один из его организаторов, оригинальный и своеобразный карикатурист Иван Андреевич Малютин, еще в 1911 году окончивший бывшее Строгановское училище по классу крупнейшего скульптора и рисовальщика Н. А. Андреева. Но скульптор из Малютина не получился. Вместо этого он стал известным художником-декоратором оперы Зимина. Малютинский свет и цвет волшебно зазвучали на сцене. Когда в 1922 году Малютин вместе с Моором и Черемныхом составили художественный коллектив журнала, именно Малютин зарядил и журнальную страницу декоративно-агитационной митинговостыо цвета.

С именем Малютина связано создание обложки первого номера журнала. Когда наконец после мучительных споров было утверждено название «Крокодил», многие участники обсуждения выражали сомнение, понравится ли читателям изображение столь несимпатичного животного.

— А вот мы попросим Малютина сделать обложку первого номера, — улыбнулся Еремеев. — Иван Андреевич, нарисуйте красного крокодила, прорывающего «Рабочую газету», как бы из нее вылупляющегося. Докажите товарищам, что крокодил умеет смеяться и быть даже добрым с друзьями. А вот враг берегись его острых зубов! На вас вся надежда…

Малютин немедленно отправился работать: рано утром рисунок надо было отправлять в цинкографию. Как потом рассказывал художник, вначале у него ничего не получалось. Он был целиком во власти традиционного образа злого и двуличного крокодила, который, как известно, плачет лицемерными слезами, когда пожирает свою жертву. Он делал бесчисленные карандашные эскизы и тут же рвал их один за другим. Он работал до пяти часов утра и сделал то, что казалось невозможным. Взгляните на обложку первого номера, и вы увидите новый образ крокодила — веселого, улыбающегося, но вместе с тем решительного и энергичного…

С одной из карикатур Малютина произошел курьезный случай. Он так детально изобразил на рисунке самогонный аппарат, что вскоре после выхода номера журнала в редакцию прибыло письмо: «Передайте большую благодарность художнику Малютину. Мы сделали точно по его рисунку самогонный аппарат, и самогон получается хороший».

* * *

Вспоминаю и другие карикатуры, опубликованные в журнале много лет тому назад и сохранившие свою молодость и актуальность до наших дней. Взять хотя бы известный рисунок Виктора Дени «Старая погудка художника Дени на крокодильский лад» (1924). Нарисовано кладбище со множеством крестов и табличек, которые извещают, что почили в бозе кабинеты министров ряда капиталистических стран (Ллойд-Джорджа, Клемансо, Пилсудского и другие). На могильных холмах валяются обрывки ультиматумов, которые они предъявляли Советской стране, а на первом плане — полная спокойствия и уверенности фигура улыбающегося русского рабочего, с чувством понятного оптимизма говорящего: «— А мы живем!»

В «Крокодил» Дени пришел из «Правды», одним из ведущих карикатуристов которой он был в первые годы Октября. Основа карикатуры Дени — сатирический портрет героя, всегда насыщенный психологической глубиной. Дени никогда не искажал лицо «портретируемого», утрируя, скажем, отдельные непропорциональные черты лица, как это делают многие авторы дружеских и недружеских шаржей.

— Суть не в том, — говорил Виктор Николаевич, — чтобы длинный нос сделать еще длиннее. Это — дело нехитрое, а вот ты изволь показать, как и что вынюхивает этот нос, и показать так, чтобы читатель сразу понял по выражению лица, нравится ли герою карикатуры то, что он пронюхал!..

* * *

Кто не хохотал от души, разглядывая знаменитую карикатуру Константина Павловича Готова «Маленькие разногласия на общей кухне по поводу исчезновения одной иголки для прочистки примуса» («Крокодил», 1927)? Это не просто сатирическая сцена, запечатленная талантливым пером. Художник сумел рассказать читателям со всеми подробностями, как «большой разговор» на кухне постепенно разгорелся в форменную баталию с применением разнокалиберной техники.

Если бы при жизни Константина Павловича провести анкету среди читателей, кто самый веселый и смешной художник, ответ был бы единогласным: Ротов! Да и сейчас, когда прошло много лет со дня его смерти, его рисунки живут полнокровной жизнью, неизменно перепечатываются, помещаются в альбомах и сборниках. Готова смело можно назвать профессором смеха.

Желая достойно отметить заслуги Готова, молодые альпинисты в начале тридцатых годов посвятили ему свое восхождение на вершины Кавказского хребта, назвав завоеванный ими горный пик именем замечательного художника. Пик Готова — великого мастера человеческой улыбки.

Как-то мы путешествовали по Волге вместе с Готовым и Лебедевым-Кумачом. Во время длительной стоянки в Горьком мы гуляли по берегу. Константин Павлович острой палочкой нарисовал на мокром песке целый юмористический рисунок. Каково было наше удивление, когда на обратном пути мы увидели, что рисунок не только цел и невредим, но что восхищенные зрители сделали вокруг раму из песка, инкрустированную аккуратно выложенными камешками. Собравшаяся толпа зрителей с интересом рассматривала произведение, созданное в столь необычной «технике».

Мы с Костей жили в Клязьме на одной даче, и я из окна своей комнаты наблюдал, как он работал, сидя на террасе в своей любимой позе, подвернув одну ногу на стул. Он одновременно рисовал, курил и успевал еще поиграть с резвым котенком, привязанным на ленточке к стулу. Никогда не делая предварительных набросков, он прикнонливал к доске кусок ватмана и сразу начинал уверенно и быстро сложный, многофигурный рисунок. Готов не знал, что значит мучительная работа над композицией, бесконечные переделки и варианты. Он как будто срисовывал на бумагу готовое изображение со всеми подробностями, возникшее на его мысленном «телевизионном экране». Торопился, чтобы не упустить какие-то веселые детали.

Как-то, сидя на унылом совещании, Готов по обыкновению рисовал. Я через плечо заглянул в Костин блокнот. Он изобразил участников столь же скучного заседания, двое участников которого спят, но на стеклах их очков нарисованы зрачки глаз, внимательно глядящие на председательствующего. Я толкнул Костю в бок и шепотом попросил дать мне рисунок. «Зачем тебе?» — спросил он. «В номер дадим…» «Да что ты? Такую чепуху?» Он искренне не подозревал, что эта карикатура впоследствии станет широко известной.