— Во что я верю и не верю, об этом мы уже говорили. А сейчас мне хочется подчеркнуть: затронутая нами чисто этическая проблема «бедность — богатство» имеет немаловажную техническую деталь.

— Какую?

— Вот она: накопив деньги или иные ценности, накопитель не знает, куда их деть. В милиции существует подробный, можно сказать, научно составленный перечень всех возможных тайников. И она добирается до них, затрачивая значительно меньше усилий, чем кажется авторам детективных фильмов.

Гоша опять скептически усмехнулся:

— А я готов защищать сценаристов от ваших, Кай Юрьевич, нападок. Даже опытнейшие работники сыска сталкиваются и будут сталкиваться с головоломками, разгадать которые им не по силам.

Теоретик пристально посмотрел на собеседника.

— Смотрите, юноша, не ошибитесь!

Электричка приближалась к Галаховке.

— Спасибо вам, Кай Юрьевич, что вы снизошли до беседы с…

— …бедным студентом? Таково мое правило: не уклоняться от дискуссии, кто бы ни оказался моим оппонентом. А вы мне понравились, юноша. Надеюсь, в чем-то я убедил вас?

— Да, помогли рассеять кое-какие сомнения и укрепили в некоторых убеждениях. Однако я так и не понял — когда вы внушали добро: тогда, во время лекции перед кооператорами, или сейчас, в беседе со мной?

Теоретик рассердился:

— Опять вы за старое? Хватит!

И потом добавил более мягким тоном:

— Может быть, кто-то считает меня злым гением. Но иногда и мне вдруг хочется дать человеку добрый совет. Считайте, что сейчас произошел именно такой случай. С гениями такое бывает.

Они вышли на перрон и попрощались. Когда Гоша уже повернул на свою улочку, Теоретик окликнул его:

— Знаете, юноша, будет разумнее, если вы ничего не скажете своему деду о нашем совместном путешествии из Москвы. Зачем тревожить старика?

— А я так и решил поступить, Кай Юрьевич. Деду совсем не обязательно знать о всех моих случайных знакомствах.

— Ну и отлично!

Гоша медленно шел к своей даче и старался разобраться в странном поведении Теоретика. «Шутка гения или очень умелая маскировка?» — спрашивал себя Гоша и не находил ответа.

ГЛАВА ПЯТАЯ,

повествующая о том, как под влиянием Теоретика одни люди мужественно встречают свою судьбу, а другие меняют профессию

Уже несколько раз какой-то настойчивый член кооператива домогался свидания с Диогеновым. Теоретик откладывал эту встречу, ссылаясь на занятость. И действительно, в последнее время его уже не раз отвлекали от углубленных научных занятий. Вот только вчера ему пришлось вмешаться в судьбу одного человека.

Диогенов лежал на кушетке в домашнем халате и лениво потягивал легкое вино, когда над его головой задребезжал колокольчик. Посетителей в этот предвечерний час не ожидалось. Кто же позволил себе побеспокоить Теоретика в столь неурочное время? Диогенов выплеснул недопитое вино в корзину для бумаг, воткнул пробку и убрал бутыль вместе с фужером за стеклянную дверцу шкафа, сквозь которую просвечивали корешки книг с надписью «В помощь самообразованию». Потом надел туфли и не спеша зашагал к калитке. За ней он увидел бледного как полотно постоянного члена ревизионной комиссии ЖСК «Лето» Прозументщикова. Не попадая зуб на зуб, Федор Федорович пролепетал:

— Я к вам, Кай Юрьевич. У меня срочное дело.

Диогенов молча пропустил Прозументщикова через калитку. Тихо щелкнув, сработал автоматический запор. Теоретик спросил:

— Опять Ксения Аркадьевна выкинула какой-нибудь кульбит?

Супруга Федора Федоровича была особой в высшей степени экзальтированной и неуравновешенной. Она пылко влюблялась с первого взгляда, что Кай Юльевич испытал на самом себе. Но не это было главной бедой Федора Федоровича. Ксения Аркадьевна почему-то считала себя деловой женщиной. Вступая в хозяйственные взаимоотношения со всякого рода авантюристами, она доставляла мужу массу хлопот. Последним ее достижением была покупка у гражданина, выдавшего себя за мастера телефонной станции, цигейковой шубы, которую тот добыл, продолбив обычной рыбацкой пешней потолочные перекрытия одного универмага. Федору Федоровичу пришлось много ходить и много говорить, пока он не убедил всех и вся, что ни он, ни его жена не занимаются профессионально скупкой краденых вещей…

Диогенов решил, что беда настигла Федора Федоровича со стороны супруги, и потому именно так сформулировал вопрос. Но Прозументщиков ответил отрицательно:

— Не Ксения, Кай Юрьевич. Хуже, значительно хуже!

— Тогда, значит, Коська? — спросил Диогенов, имея в виду первенца Прозументщикова, молодого человека без определенных занятий, от которого можно было ожидать любых подвохов.

— Нет, еще хуже! — простонал Федор Федорович.

— Знаете что, — вскричал раздраженный Диогенов, — мы с вами не на вечере вопросов и ответов! К тому же я не переношу этой формы просветительной работы. Выкладывайте, что у вас?

— Меня застукали, Кай Юрьевич. Со всей моей фабрикой и ее филиалами. Единственно, чего я добился, — меня отпустили под подписку о невыезде. Благодаря ходатайству нашего месткома и шахматной секции, в которой, как вы знаете, я далеко не последняя фигура.

Диогенов знал, что Федор Федорович, в результате упорного изучения популярной шахматной литературы и настойчивых тренировок, сносно владел древним искусством перестановки коней, слонов и пешек по шестидесяти четырем клеткам. Больше того, именно он, Теоретик, подал Федору Федоровичу совет всерьез заняться шахматами. Правда, не в такой конкретной форме.

«Федор Федорович, — как-то сказал он ему, — судя по всему, вы хотите заняться бизнесом. Это похвально! Но в наше время и в наших условиях бизнесмен, помимо чисто профессиональных навыков, должен уметь делать еще кое-что. Например, играть на скрипке или виолончели. Ловить рыбу спиннингом. Жарить шашлык на сырых ветвях ольхи. Укачивать грудных детей. Или играть в шахматы. Не забывайте, что на протяжении всей жизни, вплоть до первой большой отсидки, вы будете иметь дело с интеллигентными людьми и обязаны производить на них благоприятное впечатление. Я бы мог вам посоветовать научиться играть в настольный теннис, но поскольку, как свидетельствует спортивная пресса, наша промышленность еще не освоила выпуск доброкачественных ракеток и мячиков, — воздержусь».

Короче говоря, Федор Федорович занялся шахматами, преуспел в этом занятии, и оно принесло ему пользу. Во-первых, владея шахматами, он слыл интеллигентным человеком. Во-вторых, участие в различных зональных и межзональных, районных и межрайонных шахматных соревнованиях позволяло ему часто бывать в Киеве, Казани и Шостке, где сосредоточено производство кино- и фотопленок, а также фотобумаги, столь необходимых Федору Федоровичу для возглавляемого им бизнеса по продаже фототоваров на сторону. В-третьих, принадлежность к высокому шахматному спорту дала Прозументщикову столь желанную отсрочку неизбежного ареста. Последнее обстоятельство и принял во внимание Теоретик.

— Как вижу, — сказал он, — некоторые мои рекомендации все же пошли вам на пользу. Хоть я предсказывал, что незаконные операции с пленкой и бумагой при современном размахе фотокинолюбительства чреваты опасностями. Обмануть потребителя, обладающего обширными познаниями фотомеханического процесса, невозможно. Однако я отвлекся. Зачем вы пожаловали ко мне?

— Я хотел узнать у вас, Кай Юрьевич, чем мне все это грозит?

— Но вы же знаете, я не юрист, а философ. Уголовный кодекс совсем не моя специальность.

— И все-таки мне было бы важно услышать ваше мнение…

Диогенов на минуту задумался и огляделся вокруг. Вдруг его взгляд упал на дачную ограду. Как бывало не раз, наитие пришло к Теоретику само собой.

— Послушайте, Прозументщиков, идите-ка сюда, — каким-то глухим, незнакомым голосом произнес Диогенов. И повел Федора Федоровича к самому центру разбегающихся в разные стороны дачных дорожек.

Здесь он завязал глаза посетителя носовым платком, несколько раз покружил и, подтолкнув, напутствовал: