— Поперед батьки в петлю не суйся!

Поезд замедлил без того неторопливый ход и со скрипом затормозил. До Москвы оставалось тридцать с небольшим километров. Пассажиры уже уложили вещи, оделись и теперь сидели на чемоданах, сундуках, узлах в ожидании встречи с загадочной шумной столицей. Встреча эта пугала неизвестностью. Бесконечные дорожные разговоры о московском жулье, о сумасшедшем уличном движении в городе городов подогрели уже кипевшие страсти. Канюки условились: что бы ни случилось, твердо держаться одного пункта — Казанского вокзала, который к тому же, по всем расчетам, должен был служить и временным прибежищем семьи.

Утомленный длительным бездействием, Матвей Канюка решил выйти из поезда, чтобы немного размяться, предварительно повторив жене еще раз строгие наставления относительно вокзала.

Дощатая платформа, усеянная подсолнечной шелухой, была пустынной. Выскочившие из вагонов пассажиры бежали по переходному мостику на рынок, в надежде перехватить что-нибудь съестное. Пошел туда и Матвей. На рынке продавали плетеные корзины, мочала, березовые веники, махорку, какой-то железный хлам. Картофельная мука, клюква, подсолнух, тощее лежалое сало — все бралось с боя.

Матвей обошел рынок и заглянул в мясные ряды. Лавки пустовали. Многие из них были заколочены, на других зияли разбитые окна. Дверь одной лавки хлопала на ветру. Матвей зашел внутрь. Посредине стоял в два обхвата деревянный брус для рубки мяса. По стенам были прибиты мощные крюки, где когда-то висели мясные туши, толстый дубовый прилавок покрыт оцинкованным железом, потускневшим и покрывшимся, как изморозью, белесыми пятнами. Добротно сделанные полки и шкафчики располагались в удобной последовательности и как раз на такой высоте, что среднего роста человек не должен был ни тянуться до них на цыпочках, ни нагибаться.

«Хороший хозяин тут работал», — отметил про себя Матвей. Он подошел к прилавку, провел пальцем по его холодной поверхности и глянул в разбитое окошко. Поезда у перрона не было.

Когда Канюка выскочил на платформу, хвостовой вагон уже миновал ее добрую половину. Канюка изо всех сил бросился вдогонку. Платформа скоро кончилась, и Канюка бежал по шпалам. А поезд все уходил и уходил.

Опомнился Канюка уже у выходной стрелки. Глухо гудели рельсы, уходящий поезд казался все меньше и скоро превратился в крохотную точку. Отдышавшись, Канюка огляделся вокруг. Справа от насыпи за покосившимся забором стоял мужичонка с лопатой в руках.

— Куда бежишь, дурень? — миролюбиво спросил он. — Скорый обскакать хочешь? Так у тебя для того кишка тонка!

Матвей спустился с насыпи и подошел к забору.

— Как же мне теперь быть, милейший? — обратился он к мужичонке. — Как до Москвы добраться?

— И доберешься, никуда твоя Москва не денется. Вот в четыре дачный пойдет, на него и садись.

У Матвея отлегло от сердца. Он вытер ладонью вспотевший лоб и присел на ствол поваленного у забора дерева.

— Слышь-ка, отставший пассажир, у тебя закурить не найдется?

Матвей пошарил в кармане и молча протянул вышитый кисет со знаменитой моршанской махоркой. Сам он не курил, но всегда держал при себе табак. Этому тоже научил сына старый Лазарь.

«Угостить табачком — не велика услуга, — говорил отец, — а и она зачтется».

Мужичонка закурил и поинтересовался:

— Откуда путь держишь?

— Издалека! — не пускаясь в подробности, ответил Матвей. — А вы что же, местный житель будете?

— Местный, местный, язви ее мать, — сказал мужичонка. И словоохотливо пояснил: — Прошлой весной хозяйку пришлось похоронить. Детей в приют определил, а теперь вот хозяйствую, как бобыль, язви ее мать.

И мужичонка с ненавистью вонзил лопату в землю. Вскопал он самый пустяк, огромный огород с остатками порыжевшей прошлогодней ботвы лежал еще не тронутым. Матвей окинул его взглядом и подумал: если засадить хорошими семенами да уход дать, осенью можно собрать двадцать — тридцать мешков картошки. «И самим на зиму хватит, — привычно определил он, — и пару кабанчиков выкормить можно». Внезапная мысль обожгла его.

— Послушайте, милейший, а вы не хотите продать ваше хозяйство?

Мужичонка опешил и от неожиданности даже заморгал. Ему эта мысль никогда не приходила в голову. А ведь это как раз то, что ему нужно! Эх, мать честная! Отвязаться от всей этой поехавшей вкривь и вкось рухляди, от этого ненавистного огорода и махнуть куда-нибудь в дальние края, где, по слухам, деньгу лопатой гребут.

— Продать?.. — еле сдерживая внезапный прилив радости, повторил мужичонка. — Отчего же не продать, если цену дадут настоящую. У нас ведь места здесь золотые!

Но последнее, конечно, было сказано для красного словца. Какое уж тут золото, если хочется бежать от него без оглядки!

— О цене можно договориться, был бы товар, — спокойно заметил Матвей.

«Мать честная! — опять внутренне возликовал мужичонка. — Вот оно счастье подвалило! Только протяни руку и бери!»

— Вы все ж-таки, гражданин, всурьез или шуткуете? — еще не веря в открывавшиеся заманчивые возможности, переспросил мужичонка. И тут на него тоже снизошло наитие: — Если всурьез, тогда с вас задаток полагается.

Матвей сунул руку под пальто, отстегнул большую английскую булавку и вынул из пиджачного кармана бумажник. Неторопливо отсчитал пять червонцев и протянул оторопевшему хозяину землевладения.

— Этого пока хватит? А завтра утром жди меня с семьей.

Такая решительность тоже была в духе папаши Лазаря, не раз наставлявшего сына:

«Если задумал большое дело, — не мелочись!»

А предстоящая сделка была для Матвея Канюки не просто большим делом: от ее исхода зависела вся его дальнейшая жизнь.

Получив деньги, мужичонка остервенело кинул к крыльцу лопату, поправил съехавший набок картуз и, повеселев, сказал:

— Пойдемте, уважаемый, я вас провожу.

И, закрывая калитку, скептически оглядев покосившиеся строения, пустынную усадьбу, сказал:

— Супруга-покойница этот хомут на меня надела. А теперь и освободила, сердешная, пусть земля ей будет пухом!

Мужичонка истово перекрестился, и они взобрались на насыпь. Шагая по шпалам, то отставая, то забегая вперед, мужичонка без умолку лопотал о красотах здешних мест, о выгодности крестьянского ремесла, о том, что на этих землях хозяйство может расти как на дрожжах… Но Матвей плохо слушал своего спутника. Он прикидывал, правильное ли принял решение и одобрил ли бы его действия старый Лазарь.

На дачном поезде Матвей добрался до Москвы. Столичный вокзал поразил его громадностью и многолюдностью. Что-то подобное видел он в степном городе У-ске, где ему доводилось бывать уже взрослым в дни больших престольных праздников.

Долго бродил Матвей из зала в зал, перешагивая через спящих прямо на кафельном полу людей, пока в одном темном углу, около источающих густой пар кипятильников, не обнаружил семью. Дети, разметавшись на узлах и баулах, безмятежно спали, а жена Агния Леонидовна, усевшись рядышком с ними, бдительно несла неусыпную вахту.

Увидев Матвея, она всхлипнула:

— Я так и знала, так и знала, что кинешь нас, как кутят. Пропали мы, совсем пропали!..

— Не реви, дура, — остановил ее Матвей. — Я дом купил. Завтра же и въедем под свою крышу.

Наутро они погрузились в вагон дачного поезда и добрались до той станции, где Матвей отстал от поезда. Понадобился всего один день, чтобы оформить в поселковом Совете купчую. И семейство Матвея Канюки навсегда осело в Галаховке…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

повествующая о кооперативном плане и его своеобразном преломлении в конкретных исторических, географических, а также экономических условиях Галаховки

Многие семьи снимались тогда с насиженных мест.

Их несло по широким стальным магистралям, будто прошлогоднюю сухую листву, словно преследуемые упорным ветром кусты перекати-поля. Они брали с бою перегруженные составы, штурмовали большие узловые станции и захудалые полустанки, доводя сбившихся с ног, охрипших от бесконечных перебранок железнодорожников до полного изнеможения. Лавина была неудержима и абсолютно неуправляема. Никогда нельзя было определить, куда повернет она: потянется ли с запада на восток или вдруг, словно повинуясь чьей-то прихоти, резко изменит направление и устремится на север. Прогнозирование пассажирских перевозок в этих условиях становилось делом столь же малоэффективным, как гадание на кофейной гуще. Да и редко кого тогда занимало это прогнозирование. Забота была другая: справиться с неизвестно по какой причине возникшим всесокрушающим потоком пассажиров.