Но ты придешь опять со мщением и славой,

И вновь твои враги падут;

Народ, вкусивший раз твой нектар освященный,

Всё ищет вновь упиться им;

Как будто Вакхом разъяренный,

Он бродит, жаждою томим;

Так - он найдет тебя. Под сению равенства

В объятиях твоих он сладко отдохнет.

Так, буря мрачная минет!

Свобода, равенство, мщение, слава - все это предсказания, отвечающие надеждам и русских злоумышленников. Осторожно, с ядовитой вкрадчивостью высказал это генерал Шульгин, и тогда, ничего не отвечая собеседнику, Пушкин схватил перо и, разбрызгивая чернила, ниже своей подписи начертал: "Для большей ясности повторяю, что стихи, известные под заглавием: "14 декабря", суть отрывок из элегии, названной мною "Андрей Шенье"".

6

"Все смуты похожи одна на другую,

драматический автор не может нести

ответственность за речи, вложенные им в

уста исторических персонажей."

Пушкин - Бенкендорфу,

16 апреля 1830 года

Прошло полгода. Пушкин был в Петербурге, и дело об "Андрее Шенье" казалось конченным, но вдруг его опять вызвали к обер-полицмейстеру, на этот раз петербургскому - к полковнику Дершау. О нем Пушкин слышал немало - он выслужился после 14 декабря, вылавливая руководителей восстания; было известно, что он нашел и арестовал Бестужевых. Дершау молча предъявил Пушкину вопросник; та же комиссия военного суда спрашивала все о том же, словно Пушкин шесть месяцев назад не дал ей исчерпывающих разъяснений. По предложению полковника он сел к столу и записал, едва сдерживая бешенство, ответы на новые вопросы комиссии:

29 июня 1827 г. В Петербурге.

Элегия Андрей Шенье напечатана в собрании моих

стихотворений, вышедших из цензуры 8 окт. 1825 года.

Доказательство тому: одобрение цензуры на заглавном листе. (Я

подчеркнул дату, поставленную цензором,- неужели она не

опровергает полностью названия "14 декабря"? Конечно, если бы я

мог им представить рукопись, бывшую в цензуре, им пришлось бы

прекратить всю эту возню, а точнее - травлю. Но где возьмешь?)

Цензурованная рукопись, будучи вовсе ненужною, затеряна, как

и прочие рукописи мною напечатанных стихотворений.

(Этим тупицам надо сто раз твердить одно и то же, пока не

вобьешь нечто в их дурацкую башку! Нет, дело в другом: они могли

бы понять, да не хотят, им не приказано понимать, а точнее, им

приказано не понимать. Впрочем, отчасти они ведь и правы...)

Опять повторяю, что стихи, найденные у г. Алексеева, взяты

из элегии Андрей Шенье, не пропущены цензурою и заменены точками

в печатном подлиннике, после стихов

Но лира юного певца

О чем поет? поет она свободу:

Не изменилась до конца.

Приветствую тебя, мое светило е\с.

Замечу, что в сем отрывке поэт говорит:

О взятии Бастилии.

О клятве Jeu de paume.

О перенесении тел славных изгнанников в Пантеон.

О победе революционных идей.

О торжественном провозглашении равенства.

Об уничтожении царей.

(Там даже и не совсем так. Не столько о победе революционных

идей, сколько об их перерождении. Не столько о равенстве, сколько

о том, что оно - "безумный сон". Не столько об уничтожении царей,

сколько о том, что "убийцу с палачами избрали мы в цари". Но, как

бы ни было, пусть они поймут: я писал о великой революции,

которая пусть переродилась, но победила, а не о мятеже,

потерпевшем трагическую неудачу.)

Что же тут общего с несчастным бунтом 14 декабря,

уничтоженным тремя выстрелами картечи и взятием под стражу всех

заговорщиков?

(Мои доводы неотразимы. Кажется, у полиции остается теперь

только две возможности: утверждать, что я из лукавства писал о

французских делах, имея в виду дела русские, или обвинять меня в

том, что я предал распространению отрывок, запрещенный цензурой.

Первое обвинение я опроверг ссылкой на дату, второе меня не

пугает - за такую провинность не казнят. Все же кончить

объяснение надо более энергично, даже - победоносно.)

В заключение объявляю, что после моих последних объяснений

мне уже ничего не остается прибавить в доказательство истины.

10-го класса Александр Пушкин

С.-Петербург.

1827 г. 29 июня.

Пушкин рассчитал правильно - из рук суда были выбиты обвинения, а последнее было не слишком грозным. Еще пять месяцев спустя ему пришлось давать показания - на этот раз по куда более легкому поводу:

На требование суда узнать от меня: "каким образом случилось,

что отрывок из Андрея Шенье, будучи не пропущен цензурою, стал

переходить из рук в руки во всем пространстве (если бы так!

Россия обладает тончайшим слоем грамотных людей, а прочим мысли,

выраженные в моей элегии, не только неинтересны, но даже

непонятны... Да и большинство грамотных далеко, во глубине

сибирских руд...)", отвечаю: стихотворение мое Андрей Шенье было

всем известно вполне гораздо прежде его напечатания, потому что я

не думал делать из него тайну.

Александр Пушкин

24 ноября 1827.

С.-Петербург.

Казалось, дело кончено, Пушкин выиграл - оставалось ждать оправдательного приговора. Но Пушкин лучше других понимал, что он имеет дело с противником коварным и беспощадным. К тому же он ведь знал, о чем его элегия "Андрей Шенье". Да и не только он один. Князь Петр Вяземский не раз вспоминал давнее, от июля 1825 года, письмо Пушкина, где были такие слова: "Читал ты моего А.Шенье в темнице? Суди о нем как езуит - по намерению".

По намерению судили Пушкина не только друзья, но и царские чиновники. Его ждали тяжелые дни - отбиться от обвинителей было невозможно. Кончалось одно дело, но сразу начиналось другое. 1 сентября 1828 года он написал Вяземскому: "Ты зовешь меня в Пензу, а того и гляди, что я поеду далее "прямо, прямо на восток"... До правительства дошла, наконец, Гавриилиада". Иногда Пушкину казалось, что он слабеет, что силы, кипевшие в нем прежде, иссякли. В такую минуту слабости он написал свое "Предчувствие", обращенное к очень юной Аннет Олениной; стихотворение это исполнено тревоги, тоски, готовности к новым испытаниям и разлукам, но и веры в свою непреклонность:

Снова тучи надо мною

Собралися в тишине;

Рок завистливый бедою

Угрожает снова мне...

Сохраню ль к судьбе презренье?

Понесу ль навстречу ей

Непреклонность и терпенье

Гордой юности моей?

Бурной жизнью утомленный,

Равнодушно бури жду:

Может быть, еще спасенный,

Снова пристань я найду...

Но, предчувствуя разлуку,

Неизбежный грозный час,

Сжать твою, мой ангел, руку

Я спешу в последний раз.

Ангел кроткий, безмятежный,

Тихо молви мне: прости,

Опечалься: взор свой нежный

Подыми иль опусти;

И твое воспоминанье

Заменит душе моей

Силу, гордость, упованье

И отвагу юных дней.

Полицейские преследования принесли Пушкину много горя, они же закалили его мужественность. То, что у слабого человека вызвало бы упадок сил, оказалось для Пушкина причиной духовного взлета, благодаря которому родилось гениальное "Предчувствие".

Раскаяние

"Под эгидою ласкательства,

Под личиною любви

Роковой кинжал предательства

Потонул в моей крови...

Александр Полежаев,

"Негодование", 1834

1

"...И грозно пал с гордынею упорной

Высокий ум, высокий дух."

Александр Полежаев,

"Духи зла", 1834

Саша Бибиков вот уже месяц как бредил стихами Александра Полежаева. Ранним летом отец привез из Москвы книгу с манящим названием "Кальян", и Саша не расставался с нею - бегал по дорожкам итальянского сада и декламировал:

Ты заржавел, меч булатный,

От бездейственной руки;