– Ясно, – усмехнулся мой собеседник. – Не буду вмешивать. Так вот, мы с Дженни – это моя жена – решили, что те американцы, которые с таким идиотским и свирепым упорством тащат человечество в новую бойню, плохо продумали, к чему она приведет их самих… И что, если заставить их проанализировать трезво и до конца то, что делают они. Неужели мои соотечественники не ужаснутся перед судьбой, которую они сами себе готовят.
– Вы не пробовали своих капель на крокодилах? – усмехнулся я.
– Я опасался, что вы мне нечто подобное скажете, – кротко ответил Ирвинг и обратился к официанту, принесшему мне, наконец, яичницу. – Два виски, старина!
– А мне еще чашку черного кофе, – сказал я, давая понять официанту, что я к этому заказу не имею никакого отношения.
Несколько секунд Ирвинг молча следил за тем, как я поглощаю яичницу. Он наблюдал с такой сосредоточенностью, словно ему впервые пришлось видеть, как принимают пищу.
– Но попробуйте уговорить такого господина проглотить несколько капель неизвестной жидкости, – продолжил затем Ирвинг таким тоном, точно ничего только что не было сказано о крокодилах. – А вдруг это яд?.. Я начал с Флейерсона. Это председатель совета директоров той самой фирмы, которая недурно зарабатывает на обоих моих предыдущих изобретениях. В конце концов он мне доверился. Он проглотил пять капель Полианализатора со стаканом колы, подумал минутки две, удовлетворенно крякнул и сказал:
– Беру. Мы будем продавать его газетчикам, биржевикам, студентам перед экзаменами, страховым агентам, земельным спекулянтам и жуликам из филантропических банд.
Тогда я спрашиваю Флейерсона:
– А что вы думаете насчет войны?
Флейерсон говорит:
– Правильно! Об этом я совсем не подумал. Не будем размениваться на мелочи. Студентов и филантропов мы вычеркиваем ко всем чертям. Мы будем продавать наши капли Объединенному комитету начальников штабов, и, видит бог, им придется раскошелиться.
– Мистер Флейерсон, – говорю я ему. – Я совсем не об этом. Я хотел бы узнать, что вы сейчас думаете об этой зловещей эскалации войны во Вьетнаме?
Флейерсон подумал, и лицо его стало серьезным:
– А вы не коммунист, Ирвинг?
А я ему отвечаю:
– Что вы, мистер Флейерсон! Я очень далек от коммунизма. Но у меня сын призывного возраста.
Флейерсон смотрит на меня, как удав на кролика, и произносит с расстановочкой:
– Впрочем, это меня не касается. Но я понимаю, какого ответа вы от меня ожидали… Черт возьми, я ясно представляю себе, что вы думаете, весь ход ваших мыслей! Это какое-то чудо – ваши капельки, и в Федеральном бюро расследований у нас их с руками оторвут… Ирвинг, поздравляю вас. Считайте, что ваш Полианализатор уже пристроен…
Я сказал, что подумаю, и ушел. Эта дубина Флейерсон попросту отогнал от себя неприятные мысли о возможном исходе войны. Он старался думать только о прибылях… Я пробился, страшно сказать, к самому Дюшапо, могущественнейшему из торговцев смертью, двоюродному брату сатаны. Мы с ним вместе учились в университете. То есть, вернее, учился я, а он играл в бейсбол в университетской команде и потому окончил с отличием. Он согласился попробовать моего Полианализатора. Он проглотил ту же дозу – пять капель. Я задал ему тот же вопрос, что и Флейерсону. И еще я его спросил, что он думает об уроках Нюрнбергского процесса.
Дюшапо сначала рассмеялся и даже хлопнул меня по плечу. Потом он сморщил свою тощую физиономию, словно нечаянно проглотил жабу, и сказал:
– Убирайся к черту, Ирвинг! Когда мне потребуются капли, которые так основательно портят человеку настроение, я прикажу позвать тебя с твоим омерзительным пойлом.
Он позвонил секретарше и велел немедленно принести ему рвотного.
Третьего дня я летал в Вашингтон, пытался пробиться в госдепартамент и в Белый дом. Меня подняли на смех канцелярские щелкоперы, думающие только о своей карьере. Меня не допустили ни до одного мало-мальски стоющего начальника. Даю голову на отсечение: если бы в их присутствии убило какой-нибудь сверхмощной атомной бомбой их ближайшего начальника, они бы в ту ничтожную долю секунды, которую им бы еще самим оставалось жить, подумали бы только о том, что вот, слава богу, и освободилась, наконец, соблазнительная служебная вакансия. Они дали мне понять, что, если я от них не отвяжусь, они вызовут за мной карету из сумасшедшего дома. Хорошо, сказал я, уйду. Но я все же оставляю вам флакон Полианализатора и передайте вашим самым главным начальникам, пусть они, если им дорога Америка, если они не хотят погубить вместе с нею и половину человечества, пусть примут по десять капель моего Полианализатора перед тем, как обсуждать планы дальнейшей эскалации войны. Я сказал этим чинушам, что я им даю два дня срока, и если я не увижу, что мои капли использованы по назначению, я приму собственные меры. Хотя, видит бог, я хотел бы, чтобы все это было проделано сверху, без потрясений и кровопролитий… Час тому назад истек срок, который я им назначил там, в Вашингтоне. Сейчас я приступаю к выполнению своего плана. А завтра первые тридцать галлонов моего Полианализатора войдут добавочным компонентом в многотонные резервуары расфасовочного цеха пеппер-колы. Мне удалось столковаться с тамошним главным технологом… Послезавтра ньюйоркцы введут пить пепер – колу в Полианализатором.
– «Сумасшедший». – подумал я, с невольным сочувствием взглянув на возбужденно говорившего Ирвинга. Выдумает же человек такое!
– Мне почему-то кажется, – сразу угадал мои мысли Ирвинг, – что вы не очень-то верите в мой препарат.
Лицо его стало вдруг враждебным. Не спрашивая моего согласия, он капнул в мой кофе несколько капель из флакона.
Надо было поскорее убираться подальше от греха. Я окликнул официанта, чтобы рассчитаться, но Ирвинг его перехватил:
– Хотите сделать мне приятное? Выпейте за мое здоровье. И за удачу моего нового изобретения.
– С удовольствием, сэр. Желаю вам удачи! – Привычным движением официант опрокинул в себя стаканчик виски, кашлянул, промолвил «Спасибо, сэр!» и направился к буфету.
Но Ирвинг не собирался так быстро его отпускать.
– Как ваши дела, старина? – спросил Ирвинг.
– Превосходны, сэр… То есть, если говорить по правде, то не очень… Даже очень неважные… – Официант перешел на доверительный шепот. – Хозяин не прочь меня выгнать. Он только ищет повода. Я для него, видите ли, слишком стар…
Ирвинг слушал его, напряженно вглядываясь в его вдруг порозовевшую длинную физиономию:
– Скажите, дружище, вам не пришла сейчас в голову какая-нибудь внезапная идея? У вас такое лицо, будто вас только что озарило.
– Надо было предпочесть Ь7-Ь6, – сказал официант. – Это хоть и ослабляло c6, но зато не оставляло зияющей дыры на Ь6.
– Вы шахматист?
– Первая доска университетской команды. Но это было очень давно. А вчера я дома проиграл партию своему сыну. И теперь вдруг понял, почему.
– Прекрасно, – сказал Ирвинг и подмигнул мне. – Теперь я попросил бы вас об одном одолжении.
– Все, что в моих силах, сэр… Прошу прощения, но я себя чувствую как-то необыкновенно… И у меня еще никогда так ясно не работала голова!..
– Мне кажется, что я имею к этому обстоятельству кое-какое отношение, – самодовольно молвил изобретатель.
Он снова извлек флакончик с Полианализатором и протянул его недоумевающему официанту.
– Дело в том, что я позволил себе угостить вас вместе с виски тремя каплями вот этой жидкости. Она бесконечно усиливает способность человека анализировать. Конечно, если она у него и это была в какой-то мере… Вы мне доверяете?
– Доверяю ли я одному из наиболее уважаемых наши клиентов? – патетически воскликнул официант.
– И вы положительно относитесь к десятидолларовой бумажке?
Искренне буду рад вам услужить, сэр!
– Тогда возьмите этот флакончик и незаметно капните по пять капелек в каждую кружку с пивом, которое вам только что заказали ребята вон за тем столиком.
За столиком, на который кивнул Ирвинг, попивали пиво четверо военных. Три рядовых и один капрал.