Искать пришлось недолго. На самом берегу Вотрона, где суша сменяется морем, высился крест, наскоро собранный из старых жердей, на котором висел распятый Милуд. Из многочисленных ран еще струилась кровь, лицо, словно один кровоподтек.

Глотая холодный дым вперемежку с радостью – жив! – юноша принялся снимать тело. Осторожно вытащив Милуда на сушу, уложил на холодную гальку, стащил с себя куртку, подложил отцу под голову. Не найдя ничего подходящего, побежал к кромке набегавших волн, принявшись прямо в ладонях таскать соленую воду, осторожно омывая лицо отца от запекшейся крови.

– Дождался, – прошептал Милуд, пытаясь пошевелить изрезанными губами, открывая единственный глаз. – Сынок…

Отец никогда в жизни не говорил так. Милуд, никогда не повышал голос на сына, но никогда не нежничал с ним, не сюсюкал, предоставляя это женщинам.

– Бать, ты молчи, тебе нельзя говорить, – захлебываясь от навалившегося счастья, попросил Данут, разрывая на полосы нижнюю рубаху. – Сейчас перевяжу.

– Поздно, – совершенно спокойно отозвался Милуд. – Я бы уже умер, но тебя ждал. – Перехватив руку сына, пытавшуюся подлезть под спину с куском холста, попросил: – Пить дай. – Останавливая Данута, потянул к себе и, уже еле слышно прошептал: – Иди в Тангейн. Там у тебя дядя, мой брат. Купец он, звать Силудом. Силуд Таггерт. Еще. Шкатулку отыщи материнскую и мой меч. Я меч не успел взять, не дома был… – Приподняв голову, старый воин усмехнулся: – Норги мне почетную казнь устроили. Топор только был, а ели бы у меня меч… Ладно, сходи за водой. Запомни – шкатулка, мой брат Силуд…

Оставив отца, Данут побежал к поселку. В первом колодце ведра не оказалось. Во втором… Во втором, вместо воды плавали трупы… С трудом отыскав битый горшок, наполнил его водой, Данут вернулся к отцу.

– Батя, вот… – радостно сунулся парень к отцу, поднеся к его губам край горшка. Потом закричал, что есть сил: – Отец!

Плохо соображая, парень пытался разомкнуть зубы отца, а поняв, что это уже не удастся, уткнулся в мертвое тело и зарыдал…

Всю ночь Данут просидел рядом с телом отца в полудреме, в полузабытьи, не замечая ни пронизывающего ветра с моря, ни криков чаек, которые вместе с воронами делили погибших.

Ночью к нему пришла Ластя. Девушка была в длинном свадебном платье, белоснежную красоту которого портило ярко-красное пятно напротив сердца и в венке из ярко-желтых купальниц. Шею закрывали бусы, намотанные по всей длине. Но жемчужины были не светлыми, а багровыми.

– Милый, я по тебе скучала! – улыбнулась девушка странной, какой-то жеманной, так не похожей на нее, улыбкой. Скривив родные и, в то же время чужие губки, попеняла: – Я так долго тебя ждала, а ты все не шел. – Протянув парню руку, позвала: – Пойдем.

Данут встал и, словно во сне, взял руку девушки в свою. Рука Ласти была не горячей, и не холодной, но липкой, словно бы вымазанной в меду.

– Пойдем, – нетерпеливо повторила девушка, потянув парня к морю.

Данут, до которого плохо доходило – спит он или бодрствует, начал нелепо переставлять ноги, двигаясь, словно бычок на веревке. Когда набежавшая волна омочила подошвы, остановился.

– Ластя, там море! – попытался образумить он девушку.

– Не бойся, глупый, – улыбнулась девушка. – Пойдем со мной. Ну же!

Ластя легко взошла на кромку воды и пошла по ней, придерживая жениха за руку. Данут, немного поколебавшись, двинулся следом.

– Пойдем, милый, – шептали губы девушки. – Ты сам поймешь, что умирать не страшно…

– Стой! – раздался за спиной окрик отца и, крепкая рука потащила парня назад, выволакивая из водоворота, как это было много-много лет назад, когда он, будучи совсем маленьким, решил подойти поближе к воде, чтобы посмотреть на волны во время шторма. Если бы не отец, ринувшийся спасать сына, он бы не выбрался.

Данут пришел в себя в море. Не понимая, как он там оказался, парень в несколько гребков вернулся на берег. Отдышавшись, посмотрел вокруг. Никакой Ласти не было и в помине, а Милуд лежал так же, как и был положен – с руками, сведенными крест-накрест на груди, с застывшей улыбкой, едва уловимой в лунном свете. А кромку воды окутывал страшный туман!

Утром, как засветило солнце, парень принялся собирать мертвецов и искать живых. Мужчин и молодых парней – своих недавних товарищей по играм, по ловле рыбы и охоте на морского зверя, удалось собрать всех. Кого целиком, а кого и … Женщин было мало, а девок и детей не отыскалось вовсе.

Не нашел Данут и Ласти. Разобрал почти до земли останки старого дома, где девушка жила с матерью и двумя младшими братьями, но удалось выгрести лишь обугленное тело Кастуни.

Данут очень надеялся, что хоть кто-то успел убежать и теперь отсиживается в лесу.

Собирать трупы и разбирать завалы пришлось несколько дней. Сколько именно, он уже и сам бы не мог сосчитать. От сладкого трупного запаха кружилась голова, черная сажа впиталась в лицо и одежду, он ничего не ел, но не обращал на это внимание. Что себе мог позволить Данут, так это подкрепиться водой.

Хуже всего довелось доставать тела из колодца. Приходилось спускаться, обвязывать тела веревкой, а потом выволакивать их наверх.

Норги выгребли из поселка все, что могло представлять хоть какую-то ценность. Ни лопаты, ни даже мотыги не нашлось. Отыскав на развалинах кузницы кусок уцелевшего железа, с грехом пополам приладил его к доске, начал копать братскую могилу. Копать землю, перемешанную с камнями, нелегко даже обычной лопатой, а здесь работа превратилась в сущий ад. Но все-таки, к утру он закончил.

Укладывая в глубокую яму тела земляков, Данут старался не думать, что вот этот мужчина, с полуотрубленной головой их сосед, дядька Мартфуд, когда-то учивший его находить рыбу по следу, а этот труп парня, с развороченным животом, был когда-то живым и веселым Кричем, близким другом, с которым они вместе ходили ловить рыбу и, вместе же постигали нелегкое мастерство любви с разбитной вдовушкой, обучившей этому искусству целый выводок молодых парней…

С Кричем они как-то отважились выйти в утреннее море. Хорошо, что хватило ума привязать к лодке веревку, за которую рыбаки вытянули лодку. Данут надолго запомнил огромную пасть касатки, а потом взбешенные глаза отца.

Отец Крича избил сына так, что тот неделю не выходил из дома, а с Данутом собственный отец поступил суровей – не разговаривал целую неделю! Уж лучше бы побил. Но Милуд ни разу в жизни не тронул сына и пальцем.

Уложив с краю тело отца, Данут уже собирался засыпать могилу землей, но на всякий случай, еще раз, решил проверить окрестности. Если изначально была надежда, что дети и девушки успели скрыться в лесу, теперь она ослабела – за это время они должны бы вернуться в поселок.

Выйдя за околицу, юноша остановился. Как же он раньше не вспомнил? У окраины поселка начинается небольшой овражек, ведущий в лес!

В этом овраге он и нашел всех – и молодых женщин, и девушек, и совсем еще девчонок. Кажется, норги заранее знали, куда побегут жители.

Обнаженные, изувеченные тела, уже успевшие почернеть. Что с ними делали перед смертью, не хотелось даже и думать. Там же была и Ласти. Из левой груди девушки торчал кол, а голова, отделенная от тела, лежала поодаль.

Данут собрал трупы женщин, перенес их к родственникам и соседям, а тело Ласти положил рядом с отцом. Подумав – куда же пропали мальчишки – принялся насыпать над покойниками землю, прекращая могилу в курган.

Пока юноша ходил, собирая тела, в сознании четко сложилась картинка происшедшего: норги высадились не все сразу. Вначале послали разведчиков, причаливших слева от поселка, где устье реки Ошты впадает в море. Вырезали наблюдателей (каждую ночь поселок выставлял двух-трех мальчишек смотреть за морем), обошли селение, отрезая путь убегавшим. Ну, а потом уже с кораблей вышла и основная масса.

Почему-то не нашлось ни одного тела норга. Верно, пираты уносили убитых и раненых с собой, или же просто скидывали их в море, на радость крабам.