Около 21:30 я добралась до дома и обнаружила, что Женя уже пришла с работы. Судя по всему, она была на кухне и готовила что-то из рыбы. Спустя 2 недели моих наблюдений за ней, я успела заметить, что мясо она совсем не ест, предпочитая день через день жарить себе рыбу. Каждый раз запашок стоял неистовый в самом неаппетитном значении, поэтому мне приходилось после ее готовки открывать везде окна и выветривать дух жареной рыбы.
Если бы нужно было описывать внешность Жени, то можно было бы сказать, что это помесь хиппи с готом. Из-за чрезвычайной худобы вся одежда на ней висела тяжелым грузом, что создавало ощущение ходячего мешка с костями. Волосы были чуть выше плеч и отливали черным цветом как перья ворона. На обеих руках были вытатуированы какие-то надписи, которые я никак не могла разобрать, примеряя все языки, которые знала. Выглядело это так, будто Женя не собирается останавливаться на этих тату, наоборот – они были лишь трамплином или же пробой материала для настоящего искусства.
Во всем ее существе чувствовалась беззаботность, граничащая с безалаберностью. Она могла оставить сушиться постиранные вещи в ванной и неделю их не снимать. Как будто специально ждала, когда они скукожатся от сухости. По вечерам она долго болтала по телефону, оглушая квартиру приступами смеха и быстро меняющейся тональностью голоса от контральто к чистому сопрано и обратно. Так она выражала моменты удивления или понимания. Но ее смех мне очень нравился, такой звонкий и заражающий, как будто она бессознательно призывала все окружающее разделить с ней чувство радости.
Как-то раз она пригласила меня к себе в комнату. Тогда меня поразила огромная мандала во всю стену и разнообразная атрибутика похожей тематики.
– Ты исповедуешь буддизм? – спросила я.
– Нет, – весело ответила она.
– Тогда зачем тебе все эти вещи? – кивнула я в сторону мандалы.
– Мне нравится делать вид, что я к чему-то принадлежу, – она с грохотом плюхнулась на кровать и рукой стала выводить в воздухе узоры. – Я примеряю на себя образы сторонников разных религиозных течений, чтобы в конце выбрать что-то одно. Это весело, тоже можешь пробовать, – сказала Женя.
Она и не шутила, и не говорила серьезно. Такая легкая манера общения очень нравилась мне, в ее мире будто не существовало никаких ограничений. Для нее было в порядке вещей разгуливать с обнаженной грудью по квартире в поисках своей резинки от волос, или же в полный голос петь арию половецких девушек «Улетай на крыльях ветра» на кухне. Мне всегда было интересно какое направление она выберет следующим, потому как сказала, что срок буддизма подходит к концу.
– Думаю это будет что-то интересное и великолепное, – говорила Женя. У нее постоянно все было либо великолепным, либо интересным. Как-то раз даже проскочило «потрясающий».
Поначалу я испытывала дикую неловкость в присутствии своей соседки. Как никак это чужой человек и ты даже не знаешь, о чем он думает. Но в случае Жени мои опасения были напрасны, ибо она ни о чем и не думала. По крайней мере, я пришла к этому выводу за то время, что жила с ней. Как говорится, «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке» – так вот Женя походила на вечно подвыпившего хиппи. Ее разум был всегда затуманен какими-то непонятными мне идеями.
– Слушай, а ты бы хотела, чтобы твое тело засыпали землей или кремировали после смерти? – спросила она как-то раз во время совместного завтрака. При этом вопросе я чуть чаем не подавилась. На какую-то долю секунды я испугалась, не намек ли это на что-то.
– Интересный вопрос для начала дня, – сказала я, – я еще не думала на столь глубокую тему. А в чем дело?
– Да просто я вчера вечером решила, что меня обязательно должны кремировать. Не хочу оставлять свое тело на съедение червям, это совсем не эстетично. Поэтому хочу заранее уведомить своих знакомых о своем желании.
Как я ни старалась, но не могла прикинуть в голове как можно дойти до такой мысли заплетая яркие фенечки, чем она собственно весь вечер и занималась. Да и к тому же, после смерти последнее что будет ее волновать – достаточно ли эстетично проходят ее похороны. Я встала из-за стола, взяла посуду и отнесла к раковине, чтобы помыть.
В этот момент я вспомнила про одну черту характера Жени, которая выводила меня из себя – она никогда сразу за собой не мыла посуду. После завтрака она ставила посуду в раковину и, даже не заливая ее водой, вразвалочку уходила к себе в комнату. Видимо она считала, что если посуда настоится до вечера, то потом ее будет легче мыть, либо же в какой-то момент дня она поймает нужное настроение и разберется с ней. Но, как правило, нужное настроение у нее возникало только когда заканчивалась чистая посуда. В первое время, я хотела добиться хорошего расположения к себе и иногда мыла за нее посуду, но она этого совсем не замечала. Она просто забывала об этом или же принимала за должное. Через некоторое время я перестала это делать. Если бы и дальше продолжила в таком темпе, то она могла бы привыкнуть, а потом удивляться «почему посуда все еще грязная в раковине».
Закрывая глаза на все эти причуды, я считала ее добросердечной натурой. Она часто угощала меня приготовленной ею едой. Мне была приятна эта щедрость с ее стороны, даже если блюда еле пережевывались.
– Как у тебя дела на работе? – неожиданно спросила Женя.
– Хорошо, еще только приспосабливаюсь, ошибки иногда делаю, но пока нравится, – ответила я, тщательно соскребывая губкой прилипшую еду с тарелки, – в ночные смены только тяжело, не привыкла еще к такому режиму.
– Ничего, к ночному режиму лучше привыкнуть, иначе как ты будешь по клубам ходить, – подмигнула Женя.
Я улыбнулась и хмыкнула в знак согласия. На самом деле мне было совсем не до клубов. С тех пор как в моей жизни появилась эта работа, я ни о чем другом и не могла думать. Мне было очень тяжело, эмоционально и физически. По правилам гостиницы, работники ресепшена всю 12-часовую смену должны работать стоя, приносить стулья из бэка ни в коем случае нельзя (для чего их тогда купили?). За тобой постоянно наблюдают. Над каждым администратором ресепшена установлена видеокамера, из-за которой ты и расслабиться не можешь.
По отношению к девушкам были установлены крайне жесткие правила – нам приходилось надевать на работу каблуки 7 см, а если ты был ростом меньше 165 см, то и все 10 см тебе назначали. Мне пришлось потратить на покупку обуви немаленькую сумму. Раньше я не носила туфли на высоком каблуке, в моем арсенале можно было найти разве что босоножки на платформе. Таким образом, перед первой своей сменой, я весь вечер ходила по квартире в новеньких туфлях, надетые на мокрые носки. Этот совет я вычитала в интернете и надеялась, что таким образом я смогу безболезненно разносить их.
Уже тогда мне начало сводить пальцы, как будто бы они замораживались и переставали функционировать. Каждые полчаса я снимала туфли и принималась массировать окоченевшие пальцы. Я не представляла, как буду в таком состоянии стоять весь день. Мне было жалко себя, свои ноги и потраченные деньги. Было очевидно, что туфли не подходили мне. Конечно, я могла вернуть их в магазин, но в чем тогда мне идти на завтрашнюю смену? Никакая обувь, которую я привезла из дома не подходила. Я подумала, что можно было бы завтра как-нибудь перетерпеть и походить в этих туфлях, а на следующий день пойти в обувной магазин и сделать возврат. Но тут я поняла, что туфли за весь день могут потерять свой товарный вид, тем более что я в квартире ходила в них в мокрых носках.
«Нет, этот вариант не подойдет». Сдерживая подступающие слезы, я решила, что иного выхода нет, кроме как терпеть. В этом я мастер.
С утра все было нормально. Когда я стояла у стойки, то старалась вес своего тела перенести на руки, которыми опиралась о стол. Таким образом, я хотела ослабить давление на ноги, и следовательно, уменьшить пагубное влияние каблуков. Иногда я уходила в бэк под видом того, что хочу попить воды, но как только закрывала за собой дверь, садилась на стул, скидывала туфли и поочередно массировала онемевшие пальцы ног. Кроме этого, юбку, которую мне выдали в качестве униформы сильно давила мне, и я не могла толком дышать, особенно сидя. Через три минуты я возвращалась к ресепшену и продолжала свои игры на терпение, задыхаясь от узкой юбки и испытывая боль в ногах от жесткой колодки туфлей. Однако рабочий регламент требовал от меня улыбки. И я улыбалась.
