И все же в бараках концентрационных лагерей, среди пленных, медики оставались представителями благородной профессии. В каждом лагере в той или иной степени врачи, лишенные инструментов и базовых лекарств, отчаянно пытались облегчить страдания и несчастья своих товарищей по заключению, порой ценой своего здоровья или даже собственной жизни. Я знал таких врачей. Для каждого из них любой человек представлял собой не абстрактное понятие, а целую вселенную со своими тайнами и сокровищами, с источниками страданий и жалкими шансами на победу – пусть и непродолжительную – над Смертью и ее адептами. Оказавшись в мире беспрецедентной жестокости, они смогли сохранить свою человечность.

Когда я думаю о нацистских врачах, этих палачах в халатах, я теряю надежду. Чтобы снова ее обрести, я вспоминаю других врачей, врачей-жертв; я снова вижу перед собой их горящие глаза и мертвенно-бледные лица.

Почему одни сумели принести славу человечеству, в то время как другие с ненавистью от человечества отреклись? Это вопрос выбора. Выбора, который даже сейчас принадлежит и нам, и несведущим солдатам, но больше всего – врачам.

Но эти ужасы медицинских извращений разворачивались и за пределами Освенцима. Их следы можно найти в сталинской и постсталинской эпохах. Врачи-коммунисты тоже предавали своих собратьев. Психиатры сотрудничали с тайной полицией и пытали пленных.

И разве можно оправдать недавние скандальные пытки, которым американские солдаты подвергли мусульманских пленных? Неужели условия содержания в иракских тюрьмах не заслуживают осуждения со стороны как юристов, так и военных врачей?

Неужели с моей стороны наивно полагать, что профессия врача должна оставаться благородной и держаться за самые высокие моральные ориентиры? Для сраженных болезнями врачи все еще олицетворяют жизнь. А для всех нас они все еще олицетворяют надежду.

Эли Визель

Апрель 2005 года

Этот текст представляет собой несколько измененное самим автором эссе из сборника «D’ou viens-tu?» (издательство «Сей» («Éditions du Seuil»), 2001 год). Он был переведен с французского языка на английский Джейми Муром, после чего опубликован в Медицинском журнале Новой Англии («The New England Journal of Medicine»). Журнал любезно дал свое согласие на включение эссе в эту книгу.

Мне бы хотелось, чтобы я писал этот текст в качестве предисловия к книге, которая всего лишь напоминает читателям о некоем помрачнении умов, случившемся в Германии когда-то давным-давно, больше полувека назад, но во многих отношениях это было не просто помрачнение. Мне бы хотелось сказать вам, что ученые и врачи этой страны вступили на порочный путь из-за действий нескольких заблудших душ, но их было не несколько. Это было подавляющее большинство: разделяющие государственную идеологию ученые и врачи-оппортунисты. Профессиональным сообществом, которое могло похвастать самым большим процентом членов нацистской партии, были именно медики. Сортировку гражданского населения на годных к работе и подлежащих уничтожению одобряли не профессиональные отщепенцы из меньшинства; а их товарищи не осуждали коллег, проводивших зверские эксперименты.

Мне бы хотелось написать, что после всех Нюрнбергских процессов урок усвоен, а международные законы и кодексы, которые принимались впоследствии, положили конец геноциду, пыткам и постановке экспериментов над подневольными живыми людьми, но законы и кодексы продолжают нарушаться и сегодня. Очень важно освежить в памяти историю в таком виде, в каком ее задокументировала Вивьен Шпиц. Мы не должны забывать, что, несмотря на налет цивилизации и внешние проявления культурности и интеллигентности, в каждой стране еще остались пагубные атавистические порывы и ни одна нация не является монополистом в сфере кровавых бесчинств.

Есть наука хорошая и есть наука плохая – во всяком случае, в смысле добросовестности и точности вынесения гипотез и проведения экспериментов. В фактах нет непреложных истин и догматов, и научно-обоснованный сбор информации идет на пользу обществу. Однако ни одна наука не может существовать отдельно от человеческого контекста. Когда это все-таки происходит, нас неизменно ждет трагедия. Союз науки и идеологии весьма коварен. Стоит в бочку фанатизма добавить щепотку научных изысканий – жди беды. Эта взрывная смесь привела к настоящей катастрофе в научной деятельности нацистов с их медицинскими экспериментами и евгеническими исследованиями. Вивьен Шпиц приводит доказательства к тем свидетельствам очевидцев, в которых сообщалось о зверствах профессиональных врачей, чье предательство выходит за рамки даже самых вопиющих злодеяний, поскольку они являются представителями профессии, посвященной служению людям. Уже высказывалось множество теорий по поводу того, как и почему все это произошло в стране, которая на тот момент считалась одной из самых развитых и цивилизованных в мире. Что послужило причиной столь чудовищных поступков?

Демагогу очень удобно объявить группу людей другими и в связи с этим обращаться с ними как с низшими существами, людьми второго сорта, которые не годятся для того, чтобы их защищали законы цивилизованного общества. Пока вы читаете этот абзац, вам ведь наверняка приходят в голову евреи, цыгане и гомосексуалы гитлеровской Германии?

Но вспомните раннюю историю Соединенных Штатов. Вот несколько примеров, которые служат свидетельством существования безнравственных медицинских экспериментов задолго до нацистского режима. На американском Юге в 1800-х годах доктор Томас Гамильтон из Джорджии поместил раба в земляную печь, чтобы изучить последствия теплового удара. Доктор Уолтер Джонс из Вирджинии вместе со своими коллегами обливал больных рабов кипятком, надеясь найти лекарство от брюшного тифа. Подумайте и о том, что доктор Дж. Марион Симс отрабатывал на рабынях штата Алабама операцию по лечению родовой травмы матери, которая в случае отсутствия лечения приводила к тому, что из-за поврежденного мочевого пузыря во влагалище попадала моча и все время сочилась у несчастной между ног. Родоначальник оперативной гинекологии доктор Эфраим Макдауэлл из штата Кентукки, прежде чем успешно удалить опухоль яичника у своей белой пациентки, сначала прооперировал четырех рабынь. Доктор Кроуфорд Лонг из Джорджии продемонстрировал действие анестезирующего средства, произведя ампутацию двух пальцев руки мальчика-раба: один палец он ампутировал с применением эфирного наркоза, а второй – без него. В 1856 году Медицинский журнал Вирджинии (Medical Journal of Virginia) предложил ввести серьезную меру наказания для хирурга после проведения расследования по обвинению одного из рабов, который сообщил, что его ногу ампутировали из-за какого-то жалкого нарыва лишь для того, «чтобы студенты могли понаблюдать за операцией». Вне зависимости от фактической необходимости хирургического вмешательства, хозяин раба мог разрешить или запретить проведение операции на его «имуществе». В том конкретном случае хозяин не сказал ни слова против, так что итог был понятен.[3]

А как насчет евгеники, фундаментальной предвестницы доктрины о чистоте нации, которая оправдывала насилие над «нежелательными элементами» общества? Результаты изысканий Менделя, заново открытые на пороге нового столетия, продвинули вперед идеи социального дарвинизма. Эволюция пристально изучалась во всех уголках земного шара, но за свидетельствами беспрецедентного воплощения евгенической теории в жизнь придется снова отправиться в Соединенные Штаты Америки. Институт рабства плохо сочетался с теологической теорией о том, что человек был создан по образу и подобию Божьему, особенно в нации, где царило убеждение, будто все люди сотворены равными. Прописную истину о низкосортности чернокожих и психически неполноценных людей объясняли различные теории вырождения, то есть деградации человека, благодаря которым с такими людьми обращались так, как никогда не стали бы обращаться с «нормальными» представителями человеческого рода. По мере активного развития евгенического движения в Соединенных Штатах времен ХХ века врожденные отклонения представляли в научных работах наследственными заболеваниями, наряду с врожденной бедностью, врожденной проституцией и врожденной склонностью к совершению преступлений. Начиная со штата Индиана в 1907 году, законодательные органы более половины штатов приняли законы, разрешавшие принудительную стерилизацию. Различий между стерилизацией и кастрацией не делалось.