Вот тебе и «За кур!»… Даже машинистка наша, бабушка Виолетта, хоть и глупо, а правильно по этому поводу выразилась, сказав:

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Хорошо еще Юрий Ненарадович не обиделся. Он в это время к морю уехал. На Дальнем Востоке, объяснило ему наше руководство куроводством, в городе Находка, есть для кур питательный такой фарш в бочках. Так вот, может, если его раздобыть, то все как раз и наладится. Тем более что Юрий Ненарадович на прежней работе как раз еще и с разной тарой обхождение имел.

Уехал товарищ Петин к Охотскому морю — не достал там тары с фаршем. Тогда он на Карское море хлопотать о чем-то поехал.

А из яиц (даже в его отсутствие и даже из привозных яиц) все равно — ни одного куреночка.

Посовещалось наше руководство куроводством и решило устроить расширенное совещание, посвященное этому курьезу. А куровод-генетик Илья Борисович Муромский даже из столицы специально прилетел и так возмутился, что гневно молчал на всем протяжении совещания.

До утра заседали, думали и курили. До самых, в общем, петухов просидели.

— Предлагаю, товарищи, сделать небольшой перерыв, — объявил с петухами председатель собрания.

— А как же все-таки с петухами?! — веско сказал тогда Илья Борисович Муромский и мягко стукнул по столу. — Кто будет нести ответственность за половую дисгармонию?

И так он это распетушился, что все тут же и отыгрались на Юрии Ненарадовиче Петине. Сняли его.

Теперь он директор нашего водно-морского исторического музея.

Морем мы, правда, никаким не располагаем, но музей решили создать. И вот почему. Потому что Юрия Ненарадовича Петина надо было куда-то определять, а у человека как-никак рука набита на руководящей работе. А вдобавок — наполнен свежими морскими впечатлениями.

А главное, тайная мысль имеется. Вдруг опять от его присутствия слепые силы природы вмешаются. Проснешься этак утречком, протрешь глаза, глядь — а под окнами водно-морского исторического музея неожиданно море с теплоходами плещется и чайки по берегу ходят.

Вот история-то будет!

ЕЙ БОГУ!

(На помощь лектору)

Все-таки случилось: атеизм на Земле начал приносить такие ощутимые плоды, что чертям тошно стало.

И преисподнюю пошла разъедать вполне естественная коррупция: нечисть меж собою грызется, грешники прохлаждаются, котлонадзор на все сквозь пальцы смотрит… Сам вельзевул в сердцах черт те что наадминистрировал. Устал даже и задумался от этого. Уединился.

А уж когда никаких свежих пакостей из себя не вымучил, то пошел ко всем чертям. На семинар, на сборище этакое всеобщее, чтоб спокойно, по-человечески поговорить о чем попало: глядь — и польза какая-либо от собеседования стрясется.

Ну, оглядел своих поганцев, ткнул в одного пальцем, говорит ему в строго термодинамических выражениях.

— Такой, — говорит, — сякой, давай-ка я тебя для контролю по is-диаграммище погоняю!

А тот:

— Пошел ты, — отвечает, — к богу в рай со своей диаграммой!

Да так просто он это брякнул, что вельзевул тут же прогнал всех к чертовой матери, но все-таки подумал при этом:

«А ведь как тут ни крути, а есть в словах паршивца искра божья. Не махнуть ли мне и впрямь к всевышнему, может, что и пронюхаю? От этого атеизма им тоже несладко, вот и проведем, будь оно неладно, беседу на высшем уровне».

И понесся в рай.

В раю тем временем подобнейшая-преподобнейшая картина: недоумение. Ангелы, потеряв свое ангельское терпение, копошатся, как курицы, в безделье и потихоньку ересь мелют. Ну, олухи царя небесного и ничего больше.

Сам же господь долго и задумавшись витал в обманах, но ничем интересным его там тоже не осенило, и объявил он тоже всерайский слет, чтобы тоже как-нибудь окрылить участников.

Кое-как слетелись.

Всевышний тоже начал с теории. С аэродинамики. Спрашивает наугад, по-божески. И вопросик-то легонький такой, легусенький!

— Изобразите, — молвит ангелочку, — например, ради бога, глиссаду, по которой можно снизойти в душу грешника!

Хлопнул ангелочек ресничками, вздохнул — и нате:

— Эх! — говорит. — Катитесь-ка вы к дьяволу со своими, прости-господи, глиссадами!

От непочитаемости такой неслыханной всевышний немедленно пал в обморок, а публика постепенно разбрелась, разлетелась, распустилась сама по себе.

Пришел господь в себя.

«Да-а, — думает. — Нет. Определенно устами юного агнца глаго-лела истина. Не явиться ли мне во стан вражий? Несколько скверно, конечно, для престижу, но зато помыслы их ведомы будут».

Как замыслил, так и сотворил. Начертал на райских вратах «Бога нет» — и кувырк в тартарары.

Пикирует он так себе, пикирует, и вдруг навстречу самый что ни на есть вельзевул мчит.

— Ба! — изумляется вельзевул, узревая господа. — Куда это тебя нелегкая несет?!

Притормозил всевышний, но для началу ни гугушеньки. А вельзевул с издевкой:

— Ну, как вы там? Все, небось, и знаете, что на мандолинах балабонить?

— На арфах, — сдержался всевышний. — А вот вы так уж совсем, кажется, ни на какие козни больше не в состоянии сподобиться.

— Ха! — сказал вельзевул. — Раз так, то я прямо тут, прямо тебе лично сейчас нос утру! Гляди сюда, старый босяк, на мой новый фокус. Гляди, как я сам… Чуешь, сам… Себе… Чуешь, себе!.. Глаз могу укусить!

— Э! — отмахнулся всевышний.

Тогда вельзевул вынул искусственный глаз и укусил.

Господь хоть бы хны.

— А хочешь другой глаз укушу?! — разошелся вельзевул.

— Э! — опять сравнодушничал всевышний.

Тогда вельзевул вынул искусственные челюсти и доказал насчет другого глаза.

— Старый анекдот! — отозвался всевышний.

И тогда вельзевул неподобающе вышел из себя. И тогда вельзевул возвел на господа бога столько напраслины, что тот не выдержал хулы и вышел из себя еще неподобающе. Прямо взбесился. Сорвал с себя свой нимб и так хватил им вельзевула, что нимб разлетелся на жалкие кусочки.

А вельзевул отдал богу душу.

— Вот! — поконфузился господь, приходя в себя, и повернул восвояси, остывая в пути.

— Куда? — останавливают его вдруг перед райскими вратами.

— Да ведь это я пред вами, — устало поясняет господь, — господь.

— А пропуск? — вопрошает стража. — Где же ваш нимб?

— Нету, — печально признается всевышний.

— Ну вот, — удовлетворяется стража. — Как же мы вас впустим, когда вы бог знает кто такие будете! Улетучивайтесь отсюда и не мешайте работать!

И господь отступился. И господь подчинился раз и навсегда заведенному обыкновению и сгинул. Куда — неведомо. Только и осталось от него, что начертанная его рукой последняя заповедь: «Бога нет».

А божьим словам подобает верить.

ЗАШЕЛ ПОЗНАКОМИТЬСЯ

— Зашел познакомиться, — нехорошо сказал он. — Я ведь теперь у вас инженером числюсь.

И сел. Сам. Этакий красавец, и лучезарно на меня смотрит.

— Во-первых, — нахмурился я, — советую вам отпустить бороду.

— Когда? — спрашивает.

— Чем раньше, тем лучше.

И тут он меня хвать за мою бороду! И дернул, понимаете ли!

Да еще спросил:

— Так?

— Как фамилия?! — взорвался я.

— Деверев.

— Как понимать?! Как это прикажете понимать?

— Чего это «прикажете понимать»? — не понял он.

— Ваш поступок! — пылал я возмущением. — Мне ведь решительно наплевать на то, что вы родственник академику Девереву!..

— А я не родственник академику Девереву, — говорит он вдруг.

— Да?! — поразился я. — А почему же вы меня так вот запросто— за бороду?..

— Да вы же сами просили отпустить ее. Ну, я взял и отпустил. А что?..

«Ничего, — подумал я. — Ничего себе инженерчик! Всыпал бы я тебе за такие шуточки так, что всю жизнь расхлебывал бы со своим академиком!.. Да не родственник ты, оказывается, шельма этакая!»

А я почему ему относительно бороды совет дал? Ну, во-первых, потому, что это модно и красиво. А во-вторых, к нам нередко иностранцы наведываются, и бородатость моих сотрудников их приятно удивляет.