Литмир - Электронная Библиотека

Ну, а будучи дисциплинированными, они, конечно, мигом «отставили» и даже пожелали напоследок спокойной ночи.

Какое там спокойной ночи! Пока Казаковы сосали валидол да сочиняли письменную жалобу, уже и утро суда наступило.

И на суде потерпевшая возмущенно рассказывала, как с нею обошлись, а подсудимый Зеленов долго и искренне смеялся. А потом его в очередной раз увезли в места, где не водятся троллейбусы.

А на письменную жалобу Казаковой заместитель начальника райотдела милиции письменно же и ответил, что «прибывший наряд действовал правомерно».

Мне же признался устно:

— Нехорошо, конечно, получилось. Ночь, понимаете ли… Но мы ведь не знали, что эта Казакова целый день дома лежит…

НАДВОЕ

Одно хозяйство было. Совхоз. «Грачево — Горки» назывался. Через тире. Один паром в том хозяйстве имелся. Через реку. И через всю эту географию развраждовались два хозяйственника. Недавно. Вдруг. Вдрызг.

Оба они в этом хозяйстве работали. Один, имея фамилию Букаев, состоял в должности главного зоотехника, а другой с фамилией Мельников в должности директора над ним состоял. И что еще интересно: оба, извиняемся за мужицкое выражение, хозяйственными мужиками слыли.

И вот однажды случилось решение о разукрупнении совхоза «Грачево — Горки» для дальнейшего, само собой, развития животноводства. Раздробить совхоз решили, разделить, размежевать… Надвое, одним словом. Два совхоза сделать, и чтоб одним верховодил Мельников, а другим — Букаев.

Но жизнь, она уж сроду такова, что по-настоящему безболезненно в ней размежевываются одни только амебы. Да и то неизвестно, так ли это.

В общем, так. Уж как, казалось бы, легко можно было поделить название «Грачево — Горки». «Грачево» одному отпочкованному хозяйству отдать, «Горки» — другому, а гире выбросить… Но нет, даже и тут трудности возникли, разнотолки, кривотолки… И в результате одному совхозу целиком досталось прежнее «Грачеве — Горки», а другому — всего лишь «Лужайки», «Грачеве — Горки» — хозяйству Букаева, всего лишь «Лужайки» — хозяйству Мельникова.

И такой результат по-человечески ущемил самолюбие директора Мельникова, притаившего на нового коллегу естественную обиду.

Таить обиду пришлось недолго. Как человеку более опытному директору Мельникову поручили подготовить проект раздела угодий, вот он взял да и не дал директору Букаеву заливных лугов.

А директор Букаев взял да и доказал, что и он не без характера. Взял да и подал куда надо жалобу, и луга эти заливные для своей скотины выконфликтовал.

Вот и возникла у них на этой почве взаимная нелюбовь, которая окончательно размежевала их точки зрения на раздел хозяйства. Теперь они судили-рядили каждый строго со своей колокольни.

Пополам делилось очень не все.

Особенно паром.

Имелось, правда, мнение провести вдоль него пограничную черту, протянуть через реку два каната, и пусть каждая противная сторона, стоя на своей, тянет канат каждая к себе.

Однако этого мнения не придержались. Сложноватый был способ, да еще на слишком грубой физической силе базировавшийся. Того и гляди, кто-нибудь выйдет за рамки чего-нибудь… А это глупо, особенно на воде.

Имелось и другое мнение. Честно распилить паром пополам, канат пополам перерезать — и баста.

Но и этого мнения не придержались. Хоть и прост был способ, но нерентабелен опять же до глупости. Бесхозяйственный просто.

Сошлись на том, что ответственность поделили. Директор Мельников отныне за паром отвечал, директор Букаев — за причалы к парому. А паромщики посменно на реке дежурят: то ставленник Мельникова, то Букаева.

Попробовали — ничего: безобидно паром поперек реки курсирует…

А потом вдруг врывается однажды букаевский паромщик в свою контору и каламбурит там не своим голосом.

— От реки я отрекуся! — кричит попусту. Оттого попусту, что в конторе ввиду только что состоявшегося рассвета никого еще толком и нету, одна уборщица налицо.

Уборщица так уборщица. Он — к ней и ну облегчать душу, ну выражать свой гнев в адрес чужого директора!..

— Ну и ну! — удивляется уборщица.

Конечно. Такую чертовщину услышала: как директор Мельников приказал отныне перевозить на пароме исключительно свои грузовики. А там букаевские за сеном приехали. И букаевский паромщик решительно стал в тупик: пускать грузовики на паром или не пускать? С одной стороны, грузовики своего совхоза, с другой стороны, приказ хозяина парома, которому лично он обязан подчиниться… Стал он это в тупик, и сначала — ничего, а потом раздвоение личности вышло…

Набитая рука - img_5

Когда же к берегу примчался директор Букаев, паромщик там был уже совсем другой, а картина еще более та же: теперь еще и доярки недопустимо сидели на берегу, а паромщик вместо того, чтобы перевозить их к стаду, не дул на середине речки в ус. Пел:

Ой да выгоняла я скотину! Ох! Ох!

Выгоняла я скотину во широкую долину

Пасть.

Плохо пел. На чуждом берегу дурно ревела недоеная скотина.

— Хорошо ж! — многообещающе откликнулся на это директор Букаев и уехал давать ответное распоряжение. И в ответ букаевцы злорадно не отремонтировали паромные причалы.

После этого интересные события поразворачивались немного и в личном плане, где директор Мельников сумел очень удачно насолить неприятелю. После раздела совхоза дом Букаева оказался на мельниковской территории, и директор Мельников великолепно этим воспользовался. Во-первых, он выдворил вон и навсегда букаевский «газик», который тот имел привычку оставлять возле дома, а во-вторых, запретил продавать семейству Букаева его, мельниковское молоко.

Конечно же, директор Букаев опять в долгу не остался. Но он не унизился до перехода на личности, а достойно показал фигу мельниковским машинам, вздумавшим отремонтироваться в мастерских на его, букаевской территории.

Опять подошла очередь директора Мельникова. Думал он, думал, в какой бы теперь форме подкузьмить со своей стороны, и так затугодумничался, что противнику наскучило ждать, и он сделал внеочередной шаг. Он вообще открыто пошел на «вы». Наверняка проинструктированный Букаевым люд под прикрытием очень крупного рогатого скота вторгся на вражескую территорию, принеся убытки и посеяв там сначала панику, а потом и гроздья ответного гнева.

— Я тебе покажу, где Кузькина мать зимует! — «тыкнул» в последний раз директор Мельников, переходя отныне на иронически-дипломатически-категорическое «вы».

«Примите меры, — кольнул он ультиматумом, — исключающие потраву и расхищение овощей вашим скотом и некоторыми несознательными рабочими».

Ультиматум он через парламентера вручил. После чего неприятели принялись уничтожающе не замечать друг друга, ведя, если что, переговоры через своих парторгов.

Вот-вот взвоюют по-настоящему.

Но тут вовремя райком всполошился. Прислал своего представителя с наказом воцарить. мир любой ценой.

— Плюньте вы на это дело, товарищи, — не постоял за ценой представитель, — и давайте сядем, Разольем на троих, что надо, и забудем про все.

Но и на троих дележа не получилось. Директор Букаев мириться соглашался только просто так, без распития чего бы то ни было вместе с директором Мельниковым. Директора Мельникова не отыскали вовсе, а заместитель на такой ответственный шаг не решился.

— Тьфу! — посуровел представитель. — Если опять что не поделите, вся ответственность на вас обоих падет. Одна, но двойная будет!

Это подействовало. Это принапугало. От этого обе стороны единодушно прекратили активные боевые действия и замкнулись восвоясях. Даже на переправе — никакой напряженности. Букаевские грузовики, едучи за сеном в отвоеванные когда-то заливные луга, едут теперь от греха подальше — в двадцати километрах еще паром есть и, к счастью, совсем беспризорный: перевозит кого попало направо и налево.

2
{"b":"818523","o":1}