Сева опять сорвался. С начала лета он не употреблял ничего крепче колы и даже не курил при мне. С начала лета он верил в то, что можно хакнуть вселенную…

— Чё, головушка бо-бо?!

Хлопаю обеими ладонями по столешнице, возвестив о своём появлении. Сева приподнимает помятый скворечник.

— А, Алекс, братишка... это ты...

Мы коротко жмём друг другу руки, но я задерживаю его в своей и по-прежнему нависаю сверху.

— Ноль-ноль в мою пользу, Сев? Какого деверя ты вчера весь вечер гасился?

— А, блин, извини, — скрипит он, обхватив голову и сражаясь одновременно с невминозом и гравитацией. — Телефон вырубился, а зарядку я чёт не нашёл… куда-то она, наверное, завалилась…

— Твою мать, Сева…

С грохотом отодвигаю стул, обрушиваюсь на него вместе со всей своей неподъёмной злостью.

Да, я зол. Да, вчера я оборвал Севе трубу, зная, что если он не берёт, — жди какой-то задницы. В прошлый раз, когда он «чуть-чуть попробовал» я долго соскребал его, размотанного компанией пришлых гопарей, с заблёванных ступенек ДК.

Сева не умеет пить. Сева вообще не создан для того, чтобы пить. Он разросшийся немного вширь, в районе плеч, и сильно — ввысь — ребёнок. Лицо безответственное и порой беспомощное.

И потому моя психика таких приколов не вывозит. Но я всё ещё не теряю надежды словить по этому поводу дзен.

Всё, как обычно: пятнадцать минут покоя, обмен любезностями с очередной МариВанной — и я уже почти натурально скалюсь во все свои неполные тридцать.

Сева это тоже знает, и потому не лезет. Жизнь плавно втекает в привычное русло.

**

Ребя-а-ата!.. Мне плевать, соскучились ли вы, главное, что я по вам соскучился! Это снова Alex S, и сегодня я покажу вам, что такое настоящий отжиг!

Врубаем самый сумасшедший драм-н-бейс галактики… кстати, это Сева, вы его узнали, он же Мистер Он… это Ляля… Сев, сделай погромче!..

Здесь у нас мангальчик, всё как положено… гитарка… но это потом… Заметьте — никакого алкоголя!.. это Кола. Смотрите сюда — ещё р-раз: Со-са-Со-ла!.. Или это реклама?.. Лан, чёрт бы с ним! Чёрт с вами со всеми! Хейтерам привет! Здесь будет реверс. Смотрите на мои красивые зубы: ни-ка-ко-го— ал-ко-го-лллля, пройдохи, PEACE! ЗОЖ рулит! Погнали!..

В пятницу вечером мы откипали у Севы в гараже. Так как он поссорился с Петровной, там были девчонки. Так как я поссорился с батей — ночевал я тоже там, а в субботу рано утром решил внепланово проведать Лялю.

**

Незаконно вторгаюсь на территорию за высоким кирпичным забором (сестрёнка как-то сделала мне дубликат ключей). Цыкаю на поднявшего шум пса, треплю его лохматый загривок, тенью пробираюсь к восточной стороне трёхэтажного здания.

Мой отец всю жизнь вкалывает, как проклятый, но в деньгах мы, как ни странно, не купаемся. Его зарплата раньше полностью уходила на коммуналку, бензин и еду, а когда я подрос и начал тоже зарабатывать — у меня объявилась р-р-родственница. Она нарисовалась в нашем доме, как только мне стукнуло четырнадцать, так что моё финансовое отщепление и её присоединение совпали по времени.

Она не работает. Батя трудится в автомастерской, теперь уже начальником, а я....

Кем я только ни подрабатывал.

В последние месяцы неплохим подспорьем для моих грандиозных, как все считают, запросов стала движуха в сети. Можно больше не кататься в приёмный покой, не выковыривать металлическую стружку из глаз; не ломать в шиномонтажке позвоночник… Сейчас можно просто забить на всё, и, исполнив когда-нибудь все Севины мечты, полностью переключиться на свои собственные.

Хотя нет — все Севины исполнять нельзя. Таким, как Сева, они необходимы…

Водосточная труба и выступы-выемки в стене оказываются достаточно надёжными опорами для того, чтобы я смог взобраться повыше и тихонько постучаться в Лялькино окно.

Она не сразу, но всё-таки открывает.

И едва не палит всю контору бурным всплеском эмоций, а моя бейсболка и очки от её душных объятий пикируют вниз. Не удерживав равновесия, я отправляюсь следом.

— Ауч, прости! Ты не ушибся? — доносится сверху.

— Минус пара пальцев и оригинальные «рэй-бэн», между прочим! — громко шепчу я, тряся вывихнутой в запястье кистью. — А в целом всё идёт по плану! Жду две минуты, выходи…

Ровно две минуты (я засёк) — и Лялька выбегает из дома. На ней, вместо пижамы, рваные джинсы, как у меня, сверху любимая толстовка с капюшоном и надписью «руками не трогать».

— Ты почему не позвонил, что ты будешь? Я бы ждала!

— Телефон сдох, зарядка дома осталась…

Под ослепляющим покровом наконец-то вырвавшегося из недельного плена солнца мы выходим за территорию, цепляем мой велик и по инерции направляемся в парк.

Глава 7

*Она*

«Мы возьмёмся за руки и помчим по раскалённому песку босыми ногами. Волны будут слизывать наши следы, а мы будем их снова и снова оставлять… До тех пор, пока звёзды не вберут их в свою память…»

Жизнь — отстой.

Самые лучшие мальчики всегда достаются самым активным девочкам. А унылые фантазёрки— отшельницы неизменно остаются одни.

Я листаю взлохмаченные страницы толстой тетрадки, вмещающей в себя весь мой покрытый плесенью «богатый» внутренний мир, который, в конечном счёте, никому не нужен.

Визуализации, рисунки, вырезки, стихи... До чего же глупо!

Наивно. По-детски.

Права была Милка, сейчас никто не пишет ручкой, разве что в школе…

Отбросив дневник в гору неразобранного хлама, я перевожу взгляд в пыльное зеркало и принимаюсь рассматривать своё бледное отражение, как что-то, не имеющее ничего общего со мной. Хочу оценить себя без призмы собственных заморочек.

В принципе, неплохо. Да, она очень даже ничего, эта девочка с кислотно-зелёными волосами… Миловидная, хрупкая. Парням такие, как правило, нравятся.

Причём, многим парням.

А это значит, ей не должно быть дела до какого-то Валика!

Валя. Валёк. Валентин. Никогда бы не назвала так своего сына.

Даже если бы он был так же прекрасен внешне.

Даже если б у него были такие же светлые, как у сиамских кошек, голубые глаза и длинный бежевый плащ с капюшоном…

Дурацкий плащ. Беж никого не красит…

**

— О, боже! Мама дорогая, Женька, ты видела, какие у него глаза? А брови? Они же и-де-альны! У меня таких нет! А губы, ты обратила внимание на его губы?... — голос лучшей подруги отзывается эхом в тёмном гулком переходе.

Мы идём, сцепившись под руку и чавкая грязью, к железнодорожным путям, по которым дорога до дома окажется долгой, зато бесплатной.

Пахнет креозотом и сыростью. До нутра пробирает совершенно не июньский холод. И лишь тёплое плечо подруги даёт хоть какую-то надежду на то, что мы будем жить.

— Ничего особенного, — вру я, пытаясь унять бешеный стук собственного сердца, который, как мне кажется, не заглушит даже приближающийся состав.

— А, ну да, ты как всегда, — цыкает Милка. — Я не такая, я жду трамвая. Ну согласись же, вживую он даже лучше, чем на фото! Это просто космос, правда, Жень?!

Не проходит и трёх секунд, как она, не выдержав моего многозначительного молчания, преграждает мне путь.

— Ну, видела? Ну, космос?!

И, подпрыгивая на месте от нетерпения, буквально вынуждает меня кивнуть в знак согласия.

— Вау! Я так и знала — космос! У тебя не было шансов! Ни у кого не может быть шансов, потому что таких красавчиков в мире один на сотню тысяч уродов…

**

Всю сорокаминутную дорогу до станции она восторгалась нашим новым знакомым, заставляя меня чувствовать себя подпольной сволочью.

Ведь он не должен был мне понравиться! Вернее, должен был, но не настолько и совершенно не так.