Ножками шаркаю

И всё в порядке…»

И наконец сообразила, что там могло быть за слово. Скорее всего, там поместилось бы только «мам», или «ма»…

Однако, даже это меня ещё не убедило.

Видимо, мне просто нужно было время, чтобы свыкнуться: это всё-таки он. Человек, который, пусть в своей, довольно спорной, манере, но всё же пропагандирует ЗОЖ, уважение к старшим, любовь к ближнему, самопожертвование и другие давно забытые ценности. Говорит о том, что необходимо уметь прощать, не зацикливаться на материальном… И при этом ни капли не похож на праведника. Дурной, живой, сильный, харизматичный… это всё мой Васдушка.

Мой человек.

Но я не могу рассказать об этом Алексу! Я не могу ему признаться, что Crazy Frog — это я! И даже если бы призналась, что бы это изменило? Вряд ли он, как и я, верит в предопределение и знаки. И во всю эту чушь с «единственным не параллельным». Скорее всего, ему вообще не понравится эта новость, ведь тогда вскроется ещё и то, что мне известны его больные точки, а он, как я уже поняла, из тех, кто всеми силами стараются казаться неуязвимыми.

Я не знаю, как он отреагирует, и боюсь с ним говорить об этом. Так зачем я сама позвала его сюда?

*Он*

Очередной флешбэк.

Второй час ночера. Отсыревшие гаражные стены. Сизый дым, вонь и жжёная пыль от калорифера.

Сева в кресле из покрышек, я в кресле из кресла. Курим «трубку мира» на двоих.

— Ну, давай, — начинаю я. — Я готов отпускать грехи. Вываливай.

— Чего тебе вываливать? — усмехается Сева.

Передаёт сижку, откидывается обратно, тискает Кота. Я затягиваюсь горьким дымом и молчу.

Долго.

Пока его самого не пробивает на откровения.

— Да всё как-то… паршиво. Надоело. Гнетёт.

— Осеннее обострение?

— Тип того… Никакого просвета, понимаешь? Мать с батей бухают. Всё никак не простят мне тот пятихатник… Она вчера вообще по телефону матом крыла меня, сказала, чтобы домой не приходил больше… С Наткой, блин, та же фигня…

— Ты её любишь?

— Нет.

— Чё не разбежитесь?

— Да ты попробуй с ней разбежаться! Она невменяемая, говорит, сначала меня убьёт, потом на себя руки наложит. Вот, смотри! — он разгрызает и разматывает со своей ладони грязный бинт, и я вижу похожий на язву шрам в самом её центре.

— Это чем? Гвоздём?

— Пилкой для ногтей.

— Насквозь?

— Нет, сил не хватило.

Мы замолкаем. Я и не подозревал, настолько там всё запущено.

— Я думал, это после караоке у тебя, — заговариваю снова.

И возвращаю Севе остаток отравы.

— Угу. А знаешь, в чём прикол? Она сама ржёт, называет меня великомучеником, а вот это, — он кивает на ладонь, — стигматом. Говорит, что послана мне, чтобы я потом в рай попал. И ещё перед всеми унижает по-всякому…

Сева тушит пальцами и яростно трамбует в пепельницу окурок, и, наблюдая за этим, я молчу. Не хочу давить на него, пусть успокоится сначала.

— …И вообще говорит, что мне с ней повезло, потому что, когда мы закончим школу, ей предки квартиру подгонят. И, типа, она меня такого приютит, и мы с ней будем жить нудно и счастливо.

— Какого «такого»?

— Ну, без бабла там… без образования…

— Ты говорил, на физрука пойдёшь.

— Не пойду я никуда. Надо было после восьмого идти в техникум. Теперь в армию только, если возьмут… и в шинку… с тобой, — он усмехается.

Я решаю пропустить подкол мимо ушей. Неприятное напоминание, и он это знает.

— Тебя Натаха в армию не пустит, — выдыхаю, приняв полулежачее положение и уставившись в потолочную плесень. — Она как-то ляпнула, что будет тебе ногу ломать. Походу, не шутила.

— Сломает, — подтверждает Сева. Но потом так круто меняет тему, что я не сразу вкуриваю, о чём вообще речь: — А меня к ней тянет, понимаешь? Не могу с собой ничё поделать. Не было у меня раньше такого ни к кому вообще.

— Ты о чём? — уточняю, засомневавшись уже в его адекватности. — К кому тянет? К Натахе?

— Да к какой Натахе!.. — Он рывком выбирается из колёс, мечется вместе с Котом, от страха оседлавшим его загривок, в итоге наваливается на столешницу. — К новенькой, к Женьке. Я ей стихи написал… прикинь?

— Твою ж мамочку… — я накрываюсь локтями. — Только не заставляй меня это слушать! Мне материться нельзя!..

Последующие минут десять Сева пытается отодрать мои запястья от моих же ушей и зачитать мне прямо в мозг свои слюнявые сочинения. Я, естественно, упираюсь и брыкаюсь. И наша борьба, приправленная криками и смехом, заканчивается, как обычно, ничем: выдохшись, мы расползаемся по разным углам и долго и мрачно, каждый о чём-то своём, втыкаем в стенку.

**

Я смотрю на неё сквозь решётку. Она испуганно смотрит на меня. Минуту спустя она просыпается.

— П-привет. Да, это я тебя позвала. Просто хотела узнать у тебя кое-что… по поводу Артёма…

Глава 26

*Она*

Что-то внутри меня вот-вот кончится, если я не перестану пялиться на него молча. Он пришёл, он уже здесь. Держится за металлическое ограждение, разделяющее нас, и оплавляет меня взглядом, полным вопросов.

Прошу его войти внутрь под предлогом разговора о Тёме. А сама никак не могу успокоиться. Продолжаю потеть, краснеть, или бледнеть, рвать космы и трястись мелкой дрожью — сейчас не лучшее время для того, чтобы остаться с ним наедине. Я боюсь не сдержаться. Боюсь, что у меня сорвёт крышу, и я признаюсь ему в том, в чём признаваться сейчас никак нельзя. Не дотянув до того самого «момента», не поняв, могу ли я рассчитывать хоть на какие-то ответные чувства, кроме презрения или жалости.

Наташа пригласила меня на свой день рождения. Обещала, что Алекс будет там. Но у меня не хватило ума и терпения просто дождаться этой даты. Так хватит ли у меня сил выдержать наш предстоящий разговор?..

— Такое себе местечко для свиданок, — доносится до моих ушей.

Он присаживается на противоположную скамью, у окна. Облокачивается на колени и, в отличие от меня, выглядит довольно расслабленным и, кажется, даже весёлым.

— И разговор содержательный.

Наконец я улавливаю, что это упрёк, но почему-то так мне становится легче.

— Его же не было сегодня. Я хотела узнать, с ним всё хорошо? — уже смелее интересуюсь я.

— Позвони ему, узнаешь, — легковесно выдаёт Алекс.

Да, я помню, он просто мастер «разруливать» по щелчку…

— У меня, кажется, нет его номера.

— Не вопрос, я дам.

Не успеваю вдохнуть, как он оказывается рядом, касается плечом моего плеча, бедром — бедра, и живо и невесомо пробегает своими красивыми пальцами, до которых так и тянет дотронуться, по воскресшему экрану смартфона.

— Готова записывать?

От его запаха, такого до смерти притягательного, дурманящего и отрезвляющего одновременно, опять кружится голова, и мне с трудом удаётся сдерживаться…

Учащённо киваю, копаюсь в рюкзаке, лишь бы не смотреть на него.

Лишь бы он не понял, что со мной творится.

— А лучше, хочешь, провожу тебя к нему? — Поднимаю взгляд и натыкаюсь на его горящие, с задорным прищуром, глаза. — Он немного захворал, ему сейчас не помешает поддержка. Ну что, погнали?

— Давай… — рассеянно блею я.

Мне остаётся лишь принять правила игры. В любом случае, это шанс побыть с ним подольше.

Мы выходим из школы и вливаемся в приглушённую серо-рыжую палитру осени. Под ногами мокрые листья, на Алексе жёлто-коричневая, в тон этим листьям, куртка. На мне бежевая парка и новые ботинки-сапоги со шнуровкой и тракторной подошвой, в которых я почти с него ростом.

И этот факт не остаётся без внимания.

— А ты подросла, — замечает он.

— Стараюсь, — отзываюсь я.

И считаю, что тема закрыта, но он продолжает: