— Нет, Жень, ты мне правда очень нравишься...

И его искренность простёгивает меня насквозь.

На секунду я тону в них, в этих его волшебных глазах… Таких бесконечно красивых, чистых, трогательных… Но, слава богу, мне хватает ума вовремя опомниться — это всего лишь очередная иллюзия. Самообман, от которого всем, включая Артёма, когда-нибудь будет очень больно…

Иногда мне кажется, что я могла бы влюбиться в него. Так, как я мечтаю: до «американских горок» и пресловутых крылатых насекомых в периметре кишечника… Но потом я понимаю, что и так уже люблю этого невыносимо милого, скромного парня.

Люблю, как человека, как любят старого доброго друга, брата… но в такой моей любви нет и доли того, чего он ждёт от меня.

— Извини, — выдавливаю из себя ещё одну «бедную овечку». — Можно, я пойду? Пока! Увидимся в понедельник!

А в субботу я буду долго любоваться на Милкины с Валиком поцелуйчики и слушать их подколки и упрёки… Во чёрт...

Глава 13

*Она*

Это были самые жуткие выходные в моей жизни.

Во-первых, я скучала по Артёму и Алексу. Скучала так, что хотелось выть.

Во-вторых, всю субботу мне пришлось лицезреть обнимашки Валентина и Милки, ловить на себе странные долгие взгляды первого и терпеть придирки второй.

Не знаю, что внезапно случилось с Милкой, возможно, та подстава Валентина так на неё повлияла, но она вела себя, как последняя засранка.

То прям при нём задавала мне неудобные вопросы насчёт Артёма, не произнося его имя, на которые мне пришлось отвечать, также его не произнося. То начинала вдруг сватать мне какого-то вообще непонятного дядю, который, если я правильно поняла, был как раз очень даже определённым дядей, дядей Валентина… Но… ему «как бы не уж много лет», а поэтому он сам «не прочь замутить с какой-то такой», наподобие меня, «симпатичной тёлочкой».

Но добил меня окончательно вечер воскресенья.

**

Я лежу в своей-не своей комнате, на своём-не своём диване, кручу тонкую серьгу-кольцо в ухе и пытаюсь отвлечься от тоски, гадая, что имел в виду Васдушка, однажды выложивший в сеть строки, что я так и переписала, без знаков препинания, в свою тетрадь…

Мой виртуальный друг, к слову, не знаю уж, по каким-то своим идейным соображениям, или просто во имя лени, практически полностью игнорирует пунктуацию. Пользуется только вопросом и точкой, и теми не всегда. И в его «утечках сознания», как он сам это называл, в тех, что я себе сохранила, мне приходилось расставлять эти знаки самостоятельно.

Но конкретно в тот день мне, по-моему, было просто некогда, а со временем, просматривая нашу переписку, я и вовсе поймала себя на мысли, что ему это идёт.

Вот такая ерунда: человеку просто идёт не ставить запятые. В этом есть что-то особенное, какая-та своя маленькая внутренняя свобода. И, если эта его причуда — её элемент, я однозначно за…

Итак, лежу я в комнате и вдумчиво перечитываю:

Без оговорок

Стреляешь в упор

Я тебе дорог

Переводишь в офшор

Вспышка и порох

Памяти всполох

Льдов твоих синих

Извечный укор

Где-то за облаком

Синяя высь

Где-то под пологом

Лучшая жизнь

Я к тебе в колокол

Ты меня волоком

Прямо к неврологам

Буду держись

Я тебя за руку

Ты меня завтраком

Я к тебе с Африкой

Ты меня в Арктику

Я твоим шарфиком

Психика шаткая

Ножками шаркаю

И всё в порядке…

И в очередной раз пытаюсь вспомнить, что же там было за слово… В конце точно должно быть какое-то слово, которое, мне так кажется, он в итоге вырезал. А через день, между прочим, исчез и сам текст, озаглавленный как «синий бред».

Я уже пыталась подобрать рифму сама, но поэт из меня не вышел.

А тут как из-под земли вырастает мама…

— Жееень…

Она опускается на диван, и я поджимаю ноги, а потом откладываю дневник под подушку и сдвигаюсь к стенке.

— Что ты там читаешь? — Делает вид, что ей интересно. — Ну, как хочешь, можешь не показывать… Жень, я хотела поговорить с тобой насчёт дома в Приморском… В общем, я подумала, что мы, наверное, были не правы. И, если тебе этот дом действительно так дорог, мы не будем его продавать. Лучше поедем сами отдохнуть на море, правда? — Она проводит рукой по моим волосам, а я всё ещё настороженно ожидаю подвоха. — Как ты смотришь на то, чтобы рвануть туда летом?

— Втроём? — уточняю я.

Это же папин дом, как мы можем ехать туда с дядей Витей?..

— Ну, конечно втроём, дочь, — неискренне улыбается мама. — Ты же взрослая уже девочка, понимаешь, что мы одна семья. К тому же, без Вити нам там не справиться. Там же нужно подделать что-то, починить. Ну, кто с этим ещё разберётся, кроме мужчины? Не мы же с тобой! Везде мужчина нужен, дочь. Просто нужен по жизни. Кстати, хочу тебя кое с кем познакомить, идём!

Мама поднимается и, поторапливая, как будто за стенкой ожидает какой-то сюрприз, для чего-то выманивает меня из комнаты.

Мы заходим на кухню, и там я вижу то, что отказываются видеть мои глаза: за столом, попивая чаёк на пару с моим, к несчастью, будущим отчимом сидит… кто бы мог подумать… опять Милкин Валик!

Это ещё что за… С какого перепугу он вообще здесь оказался?!

После объяснения мамы вопросов у меня меньше не становится.

— Присаживайся, Жень, знакомься, это Валентин, Витин племянник. Он, кстати, учится с тобой в одной школе, я сама узнала только что.

— Мы знакомы, — строго заявляю я, буравя взглядом хитрое, наглое и вечно хмурое лицо под белобрысой чёлкой.

— Правда? — переглядывается с пожимающим плечами дядей Витей мама. — А я и не знала. Валентин, ты же вроде сказал, что вы…

— Да вы, наверное, не поняли, — вяло, словно нехотя, объясняется он, вальяжно отвалившись на вздувшиеся сухими пузырями обои. — Я сказал, что знаю вашу Женю, но пересекаться как-то не доводилось.

Почему он врёт?! Почему он всё время что-то скрывает и выкручивается? Теперь я окончательно убедилась в том, насколько мне неприятен, почти омерзителен этот скользкий, на самом деле, при всей своей чудо-внешке, парень. Какого чёрта он вообще здесь делает? Что ему нужно от нашей семьи? Что ему опять от меня нужно?

— Да? — обескураженно моргает мама.

Бедная, наверное, думает, что это у неё что-то с мозгами.

Снова смотрю на Валентина, и во рту горчит от того, насколько пристально, я бы даже сказала, хищно, с лёгкой ухмылочкой, заметной мне одной, он за мной наблюдает.

Боже… Он реально пугает уже.

Так и не дождавшись окончания чаепития, я возвещаю маме, что срочно иду гулять, потому что сидеть в такой обстановке становится тошнотворно. И потому что Валентин… Потому что у меня гора претензий к этому странному человеческому экземпляру, на которые, я надеюсь, у него найдутся ответы.

Я знала, что он подорвётся за мной. Я уже почти уверена, что он меня преследует.

Мы выходим из дома. На мне домашняя клетчатая рубашка и джинсы. На нём бессменный светлый плащ.

— Ну, и как ты это объяснишь? — сразу наезжаю я.

— Что именно?

Больше всего бесит, что он, как обычно, абсолютно спокоен.

— Как что?! Что ты делаешь у нас в квартире? Почему ты никогда не говорил, что дядя Витя твой… твой… Погоди-ка... Это что, тот самый дядя, который «не прочь бы замутить»?.. Ты издеваешься?!

— Ты такая забавная, когда орёшь.

— Я не ору!

Тут я случайно запутываюсь в кустах раскидистого шиповника. Цепляюсь серёжкой за ветку, и не могу идти дальше.

Вот позор! И зачем я только напялила эти кольца!

Пытаюсь высвободиться из колючего капкана, а Валентин, чёртов засранец, сунув руки по карманам, с едва уловимой ухмылочкой на всё это взирает.