Конечно нет. Случилось то, чего Муссолини опасался больше всего – со стороны боевого крыла фашизма раздались негодующие голоса. Примирение? Как? Никогда! Левые ослабли – они дрожат, трусят, а Муссолини напрасно позволил провести себя обещанием нескольких министерских постов в новом правительстве. Об этом говорили и писали фашистские вожди, такие как «красавчик» Итало Бальбо или партийный интеллектуал Дино Гранди.
Бальбо чем-то походил на поэта д’Аннунцио, являясь своего рода несостоявшимся Троцким фашизма. Республиканец и ярый интервенционист, он дослужился на Мировой войне до звания капитана, счастливо избежав плена, в который попал весь его корпус.
С роскошной шевелюрой и мефистофельской бородкой, Итало Бальбо был наиболее харизматичным полевым командиром фашизма, командиром, предпочитавшим теории – действия. Он быстро обрел популярность среди чернорубашечников. Отрицать его, не замечать и не продвигать становилось невозможно – слишком заметной стала эта фигура.
Именно Бальбо создал победный алгоритм фашистской тактики начала 20-х годов: колонны чернорубашечников, захватывающие на время целые города, с последующим уничтожением в них материальной базы левых. Выпивоха и позер, напоминавший о «славном Гарибальди», он мог бы стать опасным соперником для Муссолини… если бы у Бальбо имелись хоть какие-нибудь способности к политической игре. Как и в случае с д’Аннунцио, Бальбо по прозвищу Железная борода казался опаснее, чем был на самом деле. Не отличающийся глубиной ума, он никогда не смог бы переиграть вождя фашизма, заняв его место в «движении».
Но и Муссолини пока не мог еще перекричать Бальбо, не мог заставить его замолчать, не мог принудить выполнять свою волю.
Скрепя сердце, ему приходилось терпеть обвинения своего взбунтовавшегося соратника. Тогда он не стал вступать в полемику, но о фронде уже не забывал. Неприязнь к Бальбо оказалась столь велика, что с тех пор борода стала объектом нетерпимости для Муссолини – до конца своей жизни он не переносил бородатых людей, при случае ломая им карьеру в фашистской Италии. Он называл бороду бесполезным и даже «отвратительным отростком»… Тем не менее, стрижка «бальбо» до сих пор пользуется большой популярностью, а это значит, что последнее слово осталось все же не за Муссолини.
Адвокат и один из фашистских депутатов Гранди был намного умнее и несравненно опаснее несколько наивного Бальбо, являясь при этом в той же степени менее харизматичным в качестве народного любимца. Он выдвинулся на первый план зимой 1920 года, когда отряды фашистов начали «аграрную битву» с социалистами. Теперь Гранди открыто выступил с порицанием «примирительного договора». Муссолини, писал фашистский оппозиционер, не должен обманываться келейными заверениями «буржуазных социалистов» – борьба будет продолжена!
Скрыть разногласия было уже невозможно, однако, не желая «выносить сор из избы», Муссолини отвечал на статьи Гранди с нехарактерной для него осторожностью в выражениях, в основном апеллируя к логике – соглашение-де усиливает фашистское «движение», поэтому-то его и нужно соблюдать. Но фашистские радикалы уже закусили удила.
Возможно, если бы кризис с перемирием затянулся, то из фронды Гранди-Бальбо получилась бы какая-нибудь интрига, но оппозиция дуче сама срубила сук, на котором сидела. Не желая тратить время на «чепуху» и теоретические споры, Бальбо и другие сквадристы попросту проигнорировали находившегося в Милане Муссолини. В сентябре 1921 года многотысячная колонна чернорубашечников вошла в Равенну, якобы для того, чтобы отдать почести великому поэту Данте Алигьери. Муссолини вынужден был санкционировать этот план Бальбо, собиравшегося на один день занять город для наглядной демонстрации силы «движения». Разумеется, он хорошо понимал, чем это окончится, но выбора у него не было – для вождя отдать приказ, с которым он внутренне не согласен, все же лучший вариант, нежели отдать приказ, который не станут выполнять.
Когда «красные» Равенны начали палить из-за угла в фашистов, те сбросили маску мирного шествия и немедленно атаковали принадлежащие левым объекты. Перемирие было расстреляно в сентябрьских уличных схватках. Выдавая действительное за желаемое, депутат Муссолини с парламентской трибуны заявил о том, что его политические противники первыми нарушили мирное соглашение, убив дюжину его людей с момента подписания перемирия, – это было правдой, равно как и то, что этих чернорубашечников застрелили вовсе не сторонники разгромленных в Равенне умеренных социалистов, а слабо подчинявшиеся своим вождям представители анархистов и коммунистов.
Таким образом, все надежды на гражданский мир развеялись как дым. Противостояние возобновилось, а Муссолини, сумевший за короткий срок продемонстрировать итальянским консерваторам и либералам свою умеренность, благополучно пережил бунт собственных боевиков: видимость подчинения вождю была в целом соблюдена. Многие в Италии вообще решили, что случившееся – хитрый ход, позволивший руководителю фашистов одновременно выступать как миротворцу и продолжать громить своих врагов. Конечно, в глубине души Муссолини был – не мог не быть – уязвлен публичной демонстрацией наличия оппозиции среди фашистов, но инстинкт политика подсказывал ему путь, по которому нужно идти дальше. Покуда Бальбо и его люди боролись с красными знаменами в том или ином городе, Муссолини придавал партийному зданию окончательную завершенность.
В начале ноября в Риме состоялся последний съезд «Итальянского союза борьбы», преобразованного 9 ноября 1921 года в «Национальную фашистскую партию» («Partito Nazionale Fascista»). В ходе работы съезда Муссолини удалось полностью переиграть «фашистскую фронду», навязав Гранди и его сторонникам жесткую партийную структуру. «Движение» получило «фашистскую иерархию», подчинение которой должно было стать беспрекословным для всех, начиная от партийных низов и заканчивая верхушкой. Бальбо и другие приняли эти правила с удовольствием, но теперь и они не могли не распространить их на фигуру вождя: требование безоговорочного подчинения носило обоюдоострый характер. Фашистская партия приняла «вождизм» в качестве одного из основополагающих принципов.
Во многом этот успех был обусловлен изначальной слабостью противников Муссолини. Пусть за фашистской оппозицией и стояли популярные деятели «движения», но только Муссолини являлся общенациональной фигурой. Попытка Бальбо уговорить д’Аннунцио выступить в качестве альтернативного лидера партии изначально являлась мертворожденной идеей – поэт был неспособен к систематическим усилиям, чтобы по-настоящему побороться за звание «фашиста номер один». В конце концов Муссолини попросту откупился от него.
В итоге, стало очевидно, что иного вождя у новой партии быть не может. Гранди и Бальбо признали свое поражение, а Муссолини торжествовал, с гордостью сообщив, что уже сегодня партия может вывести на улицы до полумиллиона бойцов. Разумеется, это было очень далеко от истины, но даже скептикам трудно было бы отрицать бурный рост числа последователей фашизма за последний год.
Партийной унификации подверглись и «боевые отряды» чернорубашечников. «Сквадры» окончательно приобрели парамилитарный вид и структуру. За образец была взята военная машина Древнего Рима: отдельный сквад насчитывал до пятидесяти бойцов, четыре сквада образовывали центурию, такое же количество центурий входило в когорту, а из нескольких когорт составлялся легион. Фашистские командиры, чье назначение теперь обязательно требовало санкции Муссолини, получили «римских орлов» и единую униформу для своих отрядов. Помимо черных рубашек, подаривших им название, сквадристы должны были носить черные фески, но на практике это требование соблюдалось далеко не всегда. Вскоре черная униформа вместе с обязательным «фашистским приветствием» и остальной атрибутикой распространится на все «движение» – с начала 1922 года каждый член фашистской партии автоматически становился сквадристом. Нетрудно понять, что лежало в основе такого решения – Муссолини свел воедино «боевые отряды» и партийцев, скрепив все это военной дисциплиной.
