Муссолини и его единомышленники торжествовали. Не важно, что безвозвратные потери итальянцев были даже выше вражеских, – это была самая грандиозная, умопомрачительная, невероятная победа из всех! Потрясающе – и пусть будет стыдно теперь тем, кто не верил в армию. Теперь же, когда враги повержены, настало время платить по счетам. Почти 700 тысяч убитых солдат, еще сотня тысяч погибших мирных жителей, полтора миллиона раненых – Антанта обязана оценить этот вклад Италии в общую победу. Будущие приобретения должны соответствовать сыгранной ею в Мировой войне роли.

И действительно, на мирной конференции Италия вошла в так называемую «Большую четверку», наряду с англо-французами и США. Но остальные союзники относились к ней без особого почтения, особенно теперь, когда война закончилась. Никто не верил в самую «выдающуюся победу» за время Мировой войны. По какому праву, саркастически спрашивал премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж, Италия требует себе новых территорий? Она что – потерпела еще одно поражение?

Другие британцы были еще жестче, – «Их непрофессионализм и тщеславие чрезвычайны, – охарактеризовал поведение итальянской делегации в Париже, британский дипломат и администратор Чарльз Хардиндж, – они самые отвратительные из всех коллег и союзников на этой конференции, европейские попрошайки, у которых скулеж чередуется с заносчивостью».

Французы тоже отнеслись к Италии со всегдашним презрением. «Скулеж попрошаек» перемежался у итальянцев с «заносчивостью грандов» – и действительно, поведение представителей Рима в Версале было попросту жалким. Они то демонстративно покидали конференцию, то, видя безразличие остальных, возвращались, пытаясь состроить хорошую мину при плохой игре. Удивительная для «нации дипломатов» неловкость. Но самое неприятное было еще впереди – ознакомившись с условиями будущего мира, итальянская общественность устроила форменную истерику, почище немецкой. И было от чего.

Американцы, в лице своего президента Вудро Вильсона, отказались поддерживать итальянские притязания на Балканах и Средиземноморье, а англо-французы, столь усиленно обхаживающие Италию до войны, сейчас предлагали ей… ровно столько же, сколько австрийский император прежде, но за нейтралитет. Это стало болезненным ударом для итальянских патриотов. На городских площадях демонстративно сжигались портреты американского президента, но итальянское правительство вынуждено было смириться с решениями, принятыми в Версале.

Нацию охватило возмущение. Муссолини – тоже. Выходит, что социалисты, «паписты» и прочие сомневающиеся были правы, а он, Муссолини, и его сторонники – оказались в дураках? Именно так стали считать тогда: по всей стране приходили известия об избиениях возвращавшихся с фронта солдат и офицеров, насмешках над ними. «Мерзавцы», не пожелавшие сражаться за Триест или Албанию, теперь кричали искалеченным ветеранам пятого или седьмого сражения на Изонцо: «Много ты навоевал, дурак?» Людей с боевыми орденами выталкивали из трамваев и трактиров, высмеивали и публично оскорбляли. Военное министерство вынуждено было издать унизительное распоряжение – офицерам, не находившимся на службе, было приказано выходить на улицу в гражданской одежде.

Вернувшиеся из армии солдаты обнаруживали свои семейные хозяйства в запустении, в городе невозможно было найти работу, а цены на продукты выросли вместе с квартирной платой. Привыкшие к простым и быстрым решениям вчерашние фронтовики оказались не готовы к тяготам мирного времени.

Расстроены, смущены были и все остальные. Италия ощущала себя не победительницей, а потерпевшим поражение государством – армия так и не оправилась от «побед» предыдущих лет, финансы и экономика страны лежали в руинах, а социальная и политическая стабильность окончательно стали достоянием прошлого. Парадоксально, но заключение мира лишь ослабило страну – прекратилась финансовая и материальная поддержка от союзников, что немедленно привело к нехватке продовольствия. И вновь Муссолини очень точно уловил «настроение нации». У нас украли победу, присоединяется он к общему хору разочарованных Версалем, – а виноваты в этом англо-французы и внутренняя слабость королевства. Покуда политики искали ответы, редактор и журналист Муссолини принялся действовать. Выродившееся «либеральное» государство не способно защитить страну, но он создаст новую, подлинно национальную Италию!

23 марта 1919 года на миланской площади Сан-Сеполькро состоялся митинг, участие в котором приняло около пятидесяти человек. Организатор этого мероприятия Муссолини объявил о создании «Итальянского союза борьбы» («Fasci italiani di combattimento»), преемника довоенного «Союза революционного действия». Так в зале клуба «Промышленно-коммерческого союза» родился «настоящий фашизм» – через два года «Союз борьбы» преобразуется в «Национальную фашистскую партию» («Partito Nazionale Fascista»).

Но тогда, в 1919-м, мало кто мог предвидеть путь, по которому пойдет очередной «союз». Не знал этого и сам Муссолини, не представивший собравшимся четкой программы. Впрочем, это вполне отвечало его суеверному фатализму и политическому оппортунизму – вплоть до начала 30-х годов у фашизма не будет сколько-нибудь отчетливо сформулированной теоретической базы, всё будет сводиться к цитате дуче о том, что «фашизм – это действие».

Пресса практически не заметила создания новой политической силы – мало ли таких «союзов» появлялось каждый день? Только Il Popolo d’Italia откликнулся на это событие с должным пафосом, но и собственная газета Муссолини немного могла сказать о родившемся «движении». Сам Бенито не без насмешки заявил, что фашисты позволяют себе «быть аристократами и демократами, консерваторами и прогрессистами, реакционерами и революционерами, сторонниками легальности и нелегальщины в зависимости от обстоятельств времени, места и окружающей среды».

Впоследствии пропагандисты не преминут отметить, что именно на этой площади 800 лет назад собрались итальянские участники Первого Крестового похода. В «новой Италии» «сансеполькристы» будут пользоваться подчеркнутым уважением как люди, стоявшие у истоков фашизма, – и это самым благотворным образом скажется на их численности. Если Муссолини говорил о пятидесяти собравшихся, то его газета написала, что присутствующих было не менее сотни (это, в общем-то, было правдой, только большая часть людей занималась не спасением Италии, а попросту торговала на площади), а уже после прихода фашистской партии к власти число «отцов-основателей» вырастет в разы. Поэтому, даже несмотря на то, что настоящими «сан-сеполькристами» считались только вступившие в тот день в союз, к началу 40-х годов их будет насчитываться уже сотни. И всё же – кем были эти люди, собравшиеся тем весенним днем в центре Милана?

Бывшие солдаты, разочаровавшиеся в исходе войны и оскорбленные амнистией десятков тысяч дезертиров. Националисты, недовольные «украденной у Италии» роли на Балканах и Средиземном море. Республиканцы, обвинявшие итальянскую монархию во всех грехах. И многие другие – монархисты, анархисты, футуристы, антиклерикалы, даже бывшие социалисты. Объединяли их всех только личность Муссолини, его газета, да чувство глубокой неудовлетворенности сложившимся в стране положением. Все они были настроены действовать решительно, но вот что именно следовало предпринять, толком не знал никто. Растерянные, они с надеждой и симпатией смотрели на энергичного Муссолини – им казалось, что этот человек знает, что нужно делать.

Пестрота взглядов естественным образом отразилась на задачах союза, выдвинутых на первом собрании. Чего же хотели люди, пришедшие на миланскую площадь? В ретроспективе их тогдашние цели уже не кажутся особенно значимыми – настолько отдалилась затем практика фашизма от первоначальных лозунгов и призывов, но всё же эти перемены хорошо иллюстрируют «динамичную природу фашизма».

Соратники Муссолини подписались под требованиями о передаче Италии территорий, обещанных союзниками во время войны. Фашисты заявили, что собираются бороться с «империализмом» – как итальянским, так и иностранным, национализировать военную промышленность и собственность католической церкви, ввести «прогрессивный налог на капитал» и вернуть в государству 85 % прибыли, полученной на военных заказах в годы войны, упразднить «пережитки феодализма» в сельской местности, допустить «рабочие организации» к управлению предприятиями и страной, отменить имущественный ценз для избирателей и предоставить женщинам право голоса на выборах. Кадровую армию фашисты собирались заменить «народным ополчением», использовавшимся бы исключительно в оборонительных целях. Не забыли они и о восьмичасовом рабочем дне. Двухпалатную систему итальянского парламентаризма должна была сменить Национальная ассамблея, работа которой привела бы к созданию новой конституции.