В два шага он оказался у рабочего места, с беспорядком в волосах, но удивительно как они аккуратны в своём беспорядке.

– Семнадцать пятьдесят пять.

Протарабанив чистыми руками по столу, он коробочкой по меньше включил десятку томно мигающих ламп размером с женский ноготок, прежде чем нажатой кнопкой заставить другую коробочку журчать.

«Как много у людей коробочек стало. Так-так если верить базе это системный блок»

– Ушлёпок, стрим запустится через пять минут. Подготовь хлеборезку свою.

Загадка раскрыта, как в этой крохотной избе смогла незаметно спрятаться женщина.

Она настолько мелкая, что способна вместиться в круглой коробочке чёрного цвета на рабочем столе.

– Завались.

Улыбаясь ответил парень, закинув ноги на стол.

– Пошёл к черту.

– Я тоже тебя люблю.

Губы расширились сильнее.

– А. Точно.

В это мгновение улыбка стёрлась с лица. Рукой, что едва-едва подрагивает, он достал из кармана тот самый пистолет и положил его рядом с женщиной, пославшей его. Как метод решения конфликта с противоположным полом многие бы не одобрили. Хотя, судя по коробочке ей не привыкать.

– Хух. Да уж. Наконец.

Левый уголок губ дёрнулся, вспотевшая рука оставила влажный след на тёмном столе.

– Что наконец?

– Завали ебало.

Резкий и даже несколько раздражённый ответ обидел миниатюрную девушку. Она замигала красным и замолкла.

– Спокойнее, спокойнее.

Веки прикрыли бегающие глаза, голова откинулась назад, а указательный палец начал выбивать ритм.

Глаза перестали бегать, а стук сердца, который кажись молотом проходился по рёбрам, затих.

Мертвенная обстановка в квартирке, так присущая больничным палатам вновь воцарилась.

К сожалению, только на минуту. Как только системный блок издал звук, с которым обычно два боксёра начинают танец потной страсти на ринге перед толпой извращенцев, он резко открыл глаза.

– Зззздарова, вишенки!

Хлопок, издавшийся от страстного поцелуя двух его бледных ладоней прямо у микрофона, заставил диаграмму в боковой части экрана взреветь.

Хотя одна из рук не до конца бледная. На ней уже затёршая картина песочных часов. Как только хлопок прогремел, отбиваясь от бетонных стен мёртвого здания, парень продолжил говорить. Он говорил, говорил не затыкаясь.

Даже не понятно, когда он умудрялся дышать.

Один раз он так увлёкся, видимо, подметив на экране цифру и озвучив её с такой радостью, что упал вместе со стулом.

– Пххх. Цель достигнута.

Крехтя он поднялся, опираясь о шкаф, в который стукнулся. На мгновение взгляд его дёрнулся к верху шкафа, где, стоит лишь картонная коробка. Заглянув внутрь можно увидеть огромную стопку, аккуратно сложенную, состоящую из одних рисунков. Детских и неуклюжих.

Тут и домик, и семья, и солнце. Можно было бы подумать, что парень сентиментальный, что хранит русинки с детства, но бумага выглядит новой. Ей не дашь и пары лет.

– Т-т-т. Ну что бывает.

Потирая голову, он улыбнулся.

Боковое отделение на экране будто взорвалось. Один текст начал смещать другой. И все как на подбор: «Ха-ха», «Ну он как всегда», «Не больно?».

Но парень не обратил на это внимание. Он дёрнул плечом будто бы отталкивая чью-то руку.

Его взгляд чем-то даже кажется пустым, смотрит на цифру, которая то падает то, поднимается.

– Сто тысяч. Новый рекорд.

Стоило ему озвучить, как боковое окно ещё раз взорвалось, но уже поздравлениями.

– Спасибо.

Потерянный голос отбился по пустым стенам комнаты. Ещё раз дёрнул плечом, но уже агрессивнее.

«Кто это там?»

Приглядевшись я подметил нечто полупрозрачное позади него, то что не видно человеческому взгляду.

«Интересно»

В руке парня появилась сигарета уже извергающая дым.

– Да.

Тихо, почти про себя.

Откинув голову, он выкурил пол сигареты одной затяжкой, а после изверг целое облако дыма.

– Знаете.

Спокойная интонация, смотря в пространство, совсем непохожая на того весёлого и жизнерадостного человека, веселившегося целый час.

Сев поудобнее на стуле, он выпрямился.

– Я хочу вам всем сказать. Всем тем, кто поддерживал меня все эти годы. Кто смотрел меня ещё в пору экспериментов. С херовой камерой, с подачей, о которой сейчас даже вспоминать стыдно.

Он сглотнул.

– Те, кто делился своим МНЕНИЕ, кто ПОМОГАЛ мне стать ЛУЧШЕ.

На некоторых словах он сделал явный акцент, твёрдый и агрессивный. Можно даже подумать, что он не благодарит, а высмеивает.

– Я…

Снова затяжка, после чего он потушил бычок о чистый стол.

– Ненавижу вас всех.

Спокойно смотря в экран, произнёс, но видно по взгляду, что он сдерживается.

– Да, вас всех.

Голос дрогнул, отдавая хрипотцой.

– Борцов за социальную свободу, пх-х. Тех, кто если понадобятся обсмеют человека за его безобидные желания или же поцелуют обувь чёрного и отвесят пощёчину белому, чтобы с какого-то чёрта назваться толерантными.

– Феминистки, которые с пенной у рта будут требовать, чтобы их не называли бабами, а сами будут говорить какие мужики убийцы и насильники и как им нужно отрезать причиндалы. Они будут требовать, чтобы их ценили только за внутренний мир, а не по внешности. И будут обижаться на то, что не получиться не обращаться внимание на здоровое колесо в носу или небритые части тела, которые они заботливо окунут в зелёнку. Нет это ведь нормально, как и нормально ненавидеть мужчину только потому что он мужчина.

Воздух в лёгких закончился. Он сделал вдох, прежде чем продолжить.

– Защитники лгтб, которые скорей свою малолетнюю дочь подставят под педофила, чем примут, что это отклонение и будут трубить об этом во всех новостях. Смотрите все! Мы отдали свою дочь педофилу! Я хороший человек, непредвзятый. Им легче сказать своему ребёнку или даже лучше чужому, что он может отрезать или пришить член, нежели просто объяснить основы биологии. Нет, ведь прослыть непродвинутым и боже упаси консерватором куда страшнее, чем сломать жизнь собственному ребёнку. Беззащитному созданию, которого привели в этот мир отчаяния даже не спросив.

Тут он издал смешок, пропитанный грустью, а его взгляд почему-то упал, словно вспоминая, что-то из жизни.

– Вы же и в правду ломаете так жизни совсем беззащитным существам. Детям, которые смотрят на вас как на пример для подражания, как на единственно верный путеводитель по жизни.

Стерев с глаз несуществующие слёзы, он вновь продолжил.

– Ограниченные, нет тупые люди, которые прочитав одну популярную книжку будут считать себя чуть ли не элитой. Хотя в особо тяжёлых случаях таким даже книгу читать не надо. Хватит лишь цитатки, чтобы пихать её куда не попадя.

Плечо дёрнулось ещё и ещё раз. Грудь начала вздыматься, а губы подрагивать от злости.

– Я не понимаю. Искренне не понимаю вас всех.

Аккуратно подстриженные ногти начали энергично проходить по длинным волосам превратив те в что-то напоминающее гнездо.

– Не понимаю.

Лёгкая пауза, боковое окно заполнилось таким количеством быстро меняющего текста, что уже нельзя разобрать хоть что-то.

– Вы все ненавидите бедность, вы все смотря на голодных детей, просящих милостыню, говорите, что виноваты олигархи, виноват капитализм, виновато государство. Говорите вы, проходя их, чтобы зайти в магазин брендовой одежды или же там фаст-фуда, чтобы после жаловаться, что ваши задницы слишком толстые для купленных штанов.

Приподнявшись и вызывающе пичкая в экран зад, он шлёпнул себя пару раз.

– Вы даже продолжите эту полемику, где будете обсирать неправильное устройство мира, но уже и забудете того, ради кого вообще начали всё это! Вы переключитесь на себя! На себя любимых и несчастных. О том какие вы бедные. Ведь у вас появилось пару лишних килограмм, которые легче оправдать, начав очередное движение, чем подвигать задницей. Примите меня таким какой я есть, ведь я не собираюсь стараться. Что? То есть чтобы вы приняли меня, я должен принять вас? Чушь.