Накануне оккупации власти города призвали людей сдавать все имеющиеся у них радиоприёмники. Народ только со временем догадался, с какой целью это было сделано. Необходимо было контролировать информационные потоки и не допустить, чтобы людей охватила паника. Люди жили в Ростове и не знали, что в это же время немецкие войска подошли к Москве и окружили Ленинград блокадным кольцом.

Прилаживались жить с немцами, учились быть хитрее, думали, что сложившееся положение укрепилось надолго. Фронт отодвинулся далеко внутрь страны, надеялся каждый только на себя и спасал себя, как мог. Задумано, видимо так природой, что мозг человека, как некое совершенное устройство, быстро трансформируется в критических ситуациях и предлагает наиболее подходящий вариант действий на данный момент. Думали о том, как прожить сейчас.

На улице иногда встречался подбитый наш танк, его никто не убирал. Ком подходил к горлу, возмущались чудовищностью происходящего вокруг. Там за Доном погибало столько наших солдат, а по эту сторону Дона кто-то вынужден был угождать немецкому солдату, принимать его у себя дома, стирать ему штаны и рубашки только ради того, чтобы были живы и накормлены твои дети. Завоеватели расквартировывались по всему городу, не спрашивая на то разрешения. Когда автомат направлен на тебя безоружного, приходится уступать, если благоразумие в тебе побеждает.

Анфиса до войны была в приятельских отношениях с назначенной квартальной. Обе женщины понимали, что не стоит впадать в крайности, а нужно на время замереть и наблюдать. Обе понимали, что извлечь себе кое-какую выгоду из отношений будет куда полезнее, чем наживать себе врагов необдуманными действиями. Любая власть относится к делам очень неустойчивым и опасным. С ней надо быть осторожным и выбрать правильное отношение к ней – не так рьяно выполнять все её указания.

Благодаря стараниям Анфисы заселение к ней Сони и Эдика прошло относительно спокойно. Квартальные должны были подавать списки проживающих людей и сообщать, если на их участке появлялись чужие и подозрительные лица. Анфиса, пока была возможность, делилась продуктами с теми, от кого зависела жизнь. Соседям она доверяла, знала, что не выдадут. Жители небольшого дома оказались на редкость порядочными людьми, все семьи были равного достатка и социального уровня, никто не выделялся и не завидовал другим в довоенное время. А во время оккупации стали чуточку внимательнее и бережнее друг к другу. Дом оказался маленькой защитной крепостью среди бушевавшей стихии.

Соня первое время сидела в квартире, выходить в город не решалась. Она до жути боялась встретиться на улице с немцами, в них она видела деспотов и палачей. Спасал дворик, где можно было Эдику играть с двумя мальчиками постарше. Так повезло, что чужие во двор не заходили. Заходили в те дома, где квартировали немецкие и румынские солдаты, знали, что там есть продукты. Много появилось попрошаек, особенно детворы. Красивый когда-то город сейчас представлял собой жалкое зрелище. Голодные дети, словно бездомные собаки, с мисками стояли перед дверьми зданий, где располагались военные, и часами ожидали, пока им подадут что-нибудь из остатков пищи.

Были двадцатые числа октября, погода в это время стояла тёплая и солнечная. Неожиданно заявилась в гости квартальная; перепугались, чего это вдруг она сама по своей инициативе решила их навестить. На неё смотрели в ожидании чего-то важного, было видно, что ей не терпелось поделиться тем, что узнала:

– Приходил ихний офицер с переводчиком, настроение у них радостное такое, приглашали местное население на площадь. Концерт они сегодня устраивают по случаю успешного прорыва. Переводчик сказал, что немцы взяли Нальчик, не сегодня – завтра дойдут до Каспийского моря, они уже не сомневаются в своей победе.

– Господи, что творится, да неужели никакой силы против них нет?! – в сердцах выпалила Анфиса.

А Соня чуть не рухнула в обморок: немцы уже рядом с Кизляром, как далеко они прошли вглубь страны! Выходит, действительно непобедимое никем это немецкое полчище, и нет никакого шанса изменить события. Какое-то время сидели молча, испытывая полнейшую обречённость.

Квартальная продолжила:

– У немцев уже и приказ есть переименовать наш город в Клейст-на-Дону. По всем улицам указатели на немецком, идёшь и чувствуешь себя в гостях у них. Я поначалу думала, ну отступили наши за Дон, там соберутся силами и погонят немцев. А что получается сейчас, что нам то делать? Спросить не у кого, коммунисты-начальники впереди всех сбежали, не забыли и имущество прихватить с собой. Профессора на хороших должностях устроились, а на нас серых людишек все махнули рукой. Среди ваших театральных тоже есть, кто перед новой властью низко кланяется. Паёк им выдают больше всех остальных – килограмм хлеба в день на семью.

Уговорила квартальная Анфису пройтись до главной площади и посмотреть, что там происходит, площадь располагалась недалеко от их дома. К месту торжества подтягивался народ, в основном, из любопытства. Центром площади был театр, массивное в виде трактора здание которого должно было символически указывать на величие той эпохи. По боковым, полностью застеклённым пристройкам, по форме напоминающим тракторные гусеницы, можно было подниматься на смотровую площадку и любоваться открывающимся видом на Дон.

Крыша мраморной громадины перед самым вступлением немцев была разрушена бомбой, стёкла все выбиты, внутри почти всё разграблено, но само здание сохранилось. Уцелело после бомбёжек и большое здание напротив, в нём оккупанты разместили свою комендатуру. Перед театром военный духовой оркестр играл марши. Кроме немцев здесь присутствовали и представители их союзных войск. Гражданские с восторгом глазели и удивлялись, какие немцы предусмотрительные, музыкантов с собой привезли, так верили в свою победу, а сейчас вовсю праздновали. На балконе стояли офицеры, воодушевлённо разговаривали друг с другом, самонадеянно смотрели вдаль в предвкушении новых побед. Советские войска отступили далеко, никто не мешал немцам праздновать.

Наши женщины возвращались домой подавленные, понимали, что при таком ходе событий ничего хорошего им не светит, в великодушие немцев не верили. Дойдя до ближайшего к дому перекрёстка, где дорога круто спускалась вниз к Дону, с тоской смотрели, как люди везут на тачках воду с реки. После бомбёжек водопровод не работал, жизнь представляла собой тяжелейшее испытание. Кое-где были колонки с водой, но к ним боялись подойти, там установлены были таблички с надписью «Вода только для немецких солдат». Видя своими глазами почти каждый день чью-то смерть, не решались лишний раз заигрывать с опасностью, опасностью и так было пропитано всё существование.

Но самое страшное было в другом, закрадывались сомнения, вернутся ли советские времена. Когда уважаемый в городе до войны профессор или знакомый завуч школы красноречиво убеждали в том, что немецкая армия пришла освободить народ от кровавой диктатуры большевиков, в голове возникали всякие мысли. Ведь радовались люди, видя, как при отступлении наших горело здание НКВД. В сознании обычного человека уже сложился вполне определённый образ этой организации, выполняющей исключительно карательные функции по отношению к народу. А тут ещё казаки времён Гражданской войны, ухватившиеся за возможность добить большевиков, по-хозяйски уверенно разъезжали по улицам, показывая тем самым, что возврат их прежней власти не за горами.

И с раздражением, и с надеждой смотрела Анфиса на левый берег Дона, оттуда должно было прийти спасение. Не выдержала, обращаясь к кому-то в ту сторону, ею одной видимому:

– Где же самолёты? Хотя бы один прилетел и устроил бы им бал-маскарад с фейерверком!

Они прилетели. Первые числа ноября запомнились мощными бомбардировками. Налёты начинались с вечера, снова пришлось прятаться в подвалах, теперь от своих же бомб. Не знали, как пережить ночь, земля дрожала от взрывов. У Анфисы нервы оказались железные, она помогала в подвале соседям разместиться, давала советы. А бедная Соня не могла терпеть такие муки, такое состояние, когда каждое мгновение ожидаешь смерть. Леденящий душу вой и затем такое содрогание земли, что казалось земля сейчас под твоими ногами разверзнется, и ты полетишь прямо в её адское жерло.