Тут я заметил на его запястье часы с браслетом из необычных звеньев разного размера – штучная зековская поделка. Акашин проследил мой взгляд.

– Нравятся? – спросил. – Подарок друзей.

– Ничто так не опускает человека в глазах руководящей и направляющей силы общества, как намек на принадлежность к кругу лиц, побывавших в местах не столь отдаленных.

Акашин растерялся. А мне было легко и приятно – если и была какая-то скованность, то теперь она исчезла без следа. Даже с умилением подумал: «Остались на свете хорошие люди».

Заместитель Главного Диспетчера носом шмыгнул. Потом усмехнулся.

– Ты по политическим взглядам – убежденный?

– Скажем так: я не против, чтобы у жизни были упругие сиськи и круглая попка.

Лицо собеседника расцвело улыбкой:

– Вот это я и хотел услышать!

Акашин достал и открыл записную книжку.

– Где у тебя поблизости телефон?

Стержневым элементом цехового пространства всегда был пронзительный звонок трогающихся мостовых кранов. На него, как на ниточку ожерелья, нанизывались все остальные звенья звуковой реальности: скрежет конвейера на покраске, визг металлообрабатывающих станков, треск сварки и вой пескоструя. И уже вокруг этого сгущались материальные предметы и люди, снующие по цеху, которые не говорили, а кричали, жестикулируя, когда надо было поговорить.

Даже разговоры здесь проходят по заранее предрешенному сценарию. Если ты столкнешься с кем-то на улице города, человек этот скажет: «Извините». Если же здесь на кого-то напорешься, то должен рявкнуть: «Какого хрена под ноги лезешь?» прежде, чем тот успеет облаить тебя. Если не рявкнешь, рявкнет он. Одним словом – производство.

В будке мастеров ненамного тише. Акашин распекал кого-то оглушительно, бодро, безжалостно.

–– Вы когда должны были отгрузить продукцию? – рявкал в трубку. – Вы о чем вообще думаете на работе?

Я черкался на листочке в ожидании момента, когда высокий гость наговорится и утопает. Можно будет в уютном кресле у дежурного электрика погоревать над судьбой, а то и кемарнуть часик-другой. Неожиданно мысли приняли радикально другое направление, и по душе прокатилась волна профессиональной бодрости. Достал из ящика стола чистый лист и быстро написал на нем: «Заказы № 147, № 322». И далее по пунктам:

1. Составляющие – технология

2. Маршрут – Акашин

3. Реальные сроки сборки – бригадиры

4. График поставок комплектующих – Акашин.

Написанное вдохновило, и я стал с большим нетерпением ожидать, когда заместитель Главного Диспетчера наругается по телефону. Адреналиновая волна, прошедшая по телу, придала ему удивительную легкость и координацию – даже попытался поймать муху налету и достиг успеха. Еще почувствовал острое желание сказать Акашину что-нибудь приятное. Заметил перемены в его лице, которые сразу не разглядел – щеки обветрили и налились румянцем, словно он минувшую зиму по выходным с большой пользой для здоровья катался на лыжах. В институте мы редко встречались, но здесь, похоже, станем друзьями.

Акашин бросил трубку на аппарат – на его лице проступили усталость и отвращение. Взгляд был несокрушимо пуст. Я решился его заполнить.

– Поможешь с информацией, – и передал листок.

Он улыбнулся:

– Что это? Сводка в ЦРУ?

– Попытка уйти от авральщины и штурмовщины.

Акашин поднял левую бровь:

– В самом деле?

– Не знаю: получится ли, но скучно без дела и быть мальчиком для битья.

Акашин кивнул, свернул листок, положил в карман:

– Считай, что ты меня озадачил. Жизнь такая: ты мне – я тебе, а кто этого не понимает, тому приходится нелегко.

Уходил он довольным.

А я растянулся на лавке в будке мастеров и долгое время глядел в потолок, наслаждаясь редким для себя состоянием полного безмыслия. Собственно, не вполне верно было называть его безмыслием хотя бы по той простой причине, что мое сознание, свободное от дум, продолжало реагировать на внешние раздражители, никак не рефлексуя по их поводу.

Флюра, технический контролер, пришла:

– Предъявлять что-нибудь будешь?

– Спроси у бригадиров.

Это было чудесное состояние, в высшей степени непохожее на обыденные умственные процессы – давно мне знакомое. Неясные образы чего-то нового тревожат психику, угнетают, но вдруг наступает какой-то момент, и рождается решение еще одной мучительной проблемы. Дико, должно быть, выглядит для стороннего наблюдателя: лежит себе человек на спине, лежит – вдруг соскакивает, сует ноги в шлепанцы и отбывает в неизвестном направлении вслед за мыслью, устремившейся произвольным маршрутом. А потом оказывается – именно это движение определило судьбу.

В данный момент мысль народилась, но не было шлепанцев, а была Флюра с осуждающей миной на милом татарском лице. Приличия требовали занять ее разговором.

– Флюрочка, ты такая красивая! У тебя есть любовник? А как тебе моя кандидатура?

– Еще один хамский пассаж, и я полностью потеряю к тебе интерес.

– А он есть? Это обнадеживает.

– Не цепляйся к словам.

– А почему я не могу цепляться к словам, которые мне подходят?

– Из материальных соображений – что может предложить девушке мастер с окладом в 150 р.?

Она могла за себя постоять, но все-таки это был удар ниже пояса – я обиделся и начал хамить.

– Ты опускаешь перспективы: вот стану я начальником цеха – буду раскладывать тебя на столе в кабинете всякий раз, когда захочу, и даже слова о любви не прошепчу.

– Станешь – посмотрим.

– Ой, как интересно! А дураки-поэты о любви все талдычат, о чуйствах высоких….

Такого от Флюры не ожидал. Ведь молода еще, замужем не была – откуда цинизм? Вот бабы! Тут же ощутил неприязнь высшей пробы к прекрасному полу: на производстве все быстро изнашивается – и терпимость не исключение.

– С тобой интересно беседовать – твои слова будят мудрые мысли.

– И о чем ты сейчас подумал?

– Гораздо до меня сделан был вывод: все бабы бл..ди! – но я с ним готов сейчас согласиться.

Скулы у Флюры порозовели.

– Знаешь, какие последствия вызывают такие мысли, высказанные вслух? Я вот хочу запустить в тебя пепельницей, но лучше скажу – а ты возьми одну бл..дь из сонма бл..дей и сделай ее принцессой. Это будет мужской поступок.

– Даже не знаю…. Пробовал – но получилось с точностью наоборот.

Она пожала плечами:

– Успех – это сумма попыток.

Наступила гнетущая тишина.

Если мы пикировались, то я проиграл и поднял руки, признавая свое поражение:

– Все, сдаюсь. Удачи тебе в поисках принца!

Это слова, а в душе отвращение – будто не симпатичная девушка предо мной, а змея ядовитая, способная жалить, когда меньше всего этого ждешь.

Вошел бригадир 147-го заказа:

– Мастер, чай готов? А хрена сидишь?

Я внимательно посмотрел на него. Ему было лет около тридцати – малый с пшеничными усами, высоким лбом с залысинами и голубыми глазами. Цвет лица указывал на предрасположенность к апоплексии, и вряд ли суждена ему долгая жизнь. В высоченной до сутулости фигуре ощущалась такая концентрация провинциального демонизма, что сразу начинаешь испытывать давление. Кстати, это он прозвал Куликова «хлюздом, отхаренным в туза».

– А ну покинь помещение с проворным достоинством!

Бригадир улыбнулся:

– Я не к тебе.

Флюра подала ему руку:

– Григорий, ну, вся твоя.

– А что тут у вас происходит?

– Мы поспорили с мастером о его мужских качествах.

Бригадир Григорий расхохотался.

– Ой, не связывайся ты с мастерами – гонор министра, а зарплата дворника. Пойдем, лучше примешь мои качественные бомбешки, да я буду тарить.

Мне нужен был бригадир, и я поплелся вслед за ними, ведущими оживленный разговор – Флюра звонко хохотала и похлопывала Григория ладонью по руке, словно умоляя перестать говорить что-то невыносимо смешное. Глядя на ее ножки, подумал – ну, ни один мужик не скажет другому: «Смотри, какая мозговитая баба пошла».