Бывал он постоянным посетителем “Охотничьего клуба” т-ва “Московский охотник” и таким же постоянным посетителем собачьих выставок. Гончатники его хорошо знали и любили, приглашали снимать своих собак и щенят, а он, словно снисходя, преплохо снимал их, ругая фотоматериалы или неумелых владельцев, не сумевших как следует показать собаку. Но ему охотно прощали его неудачи и платили кто как мог и чем мог, и “Сеня”, или “Сенечка”, как его все звали, кое-как перебивался.

…Он таскал с собой во всех случаях жизни, куда бы он ни ехал, огромную тяжелую камеру и большую треногу.

Его жажда фотографировать была столь велика, что это часто служило не только причиной всеобщего безобидного смеха, но и небольших ссор.

На полевых пробах гончих, в короткие осенние дни, во время кратких перерывов в работе для завтрака он неизменно начинал всех рассаживать в лесу группой, так, чтобы все поместились в фокус, бесконечно долго устанавливал свою треногу и огромный ящик фотоаппарата, бегал от него к группе и обратно, накрывался платком, отодвигал и снова придвигал треногу, пересаживал участников, медлительно долго вставлял и пригонял кассету, а когда, измучив всех до последней степени, снимал, то вдруг чертыхался, восклицая: “Ну, так и знал!”

Оказывалось, что кассета была или пустой, или с уже снятой пластинкой, исторгая у снимавшихся ряд крепких выражений… Но все знали, что Сеня должен был все же снять, ибо каждый понимал, что он обязан будет купить у Сенечки на память карточку. А вечером в жарко натопленной избе после сытного ужина и порядочных возлияний, мы слушали его коронный номер: “Из-за острова на стрежень”.

Как грустно сознавать, что уже никто мне больше не скажет: “Коля, милый, а ну ее… твою математику!” и никто уже не посадит нас в кружок, чтобы долго и упорно снимать, а потом с досадой воскликнуть: “Опять на пустой снял!”

Да будет тебе земля пухом, милый, дорогой Сеня!^[24]»

Точные даты жизни артиста остаются неизвестными. По грубым прикидкам, он родился в 1870-е годы и, вероятно, в 1940-е ушел из жизни.

Такая же тьма окутывает судьбу еще одного претендента на лавры Морфесси, на этот раз «киевского Баяна» Василия Шумского. Ну что ж, придется поделиться теми «крохами», что имеются…

«Киевский Баян цыганской песни»

Василий Дмитриевич Шумский (Шомин) считается первым исполнителем и (по ряду источников – автором стихов) легендарного романса «Отцвели хризантемы».

Даты жизни музыканта не установлены.

Однако известно, что с начала ХХ века он был популярен в Киеве как исполнитель модных романсов и автор стихов к некоторым из них. Николай Харито – создатель музыки к «Хризантемам» – снабдил свое произведение посвящением «В. Д. Шумскому». Публично романс был исполнен в 1910 году, сразу вслед за появлением «партитуры» на прилавках киевских музыкальных магазинов. Однако, по мнению родной сестры Харито Надежды, несмотря на то что в нотах как автор стихов был указан Шумский, его заслуга здесь невелика: по просьбе издателя он лишь слегка отредактировал текст ее брата.

Василий Шумский часто выступал в концертах, получая аплодисменты от публики и хорошую прессу от критиков. После «Хризантем» местные газетчики, сравнивая певца со столичной знаменитостью Юрием Морфесси, прозвали его «киевским Баяном цыганской песни».

Из киевской прессы начала 1910-х гг.:

«Вчера в художественном театре миниатюр В. Шумским с большим успехом были исполнены новые романсы киевлянина Н. Харито: “Кончилось счастье” и “Тихо, тихо дремлет”. Романсы очень красивы и мелодичны, в них много настроения».

Остановимся на истории создания лирического хита и уделим внимание талантливому композитору-самоучке Николаю Ивановичу Харито (1886–1918).

Он родился в Ялте в семье богатого предпринимателя. После окончания гимназии поступил на юридический факультет Киевского университета, где постоянно находился в центре студенческой жизни: играл на рояле, пел, читал стихи. Ему неоднократно советовали сочинять, и вот осенью 1910 года студент написал первый и, как оказалось впоследствии, свой самый знаменитый романс – «Хризантемы».

Николай Харито

«Имя автора самого популярного, самого любимого русского романса – Николай Иванович Харито: с ударением имени на втором слоге. По сюжету романса сняли фильм “Отцвели уж давно хризантемы в саду”, пользовавшийся большой популярностью отчасти из-за популярности самого романса, отчасти благодаря участию в нем тогдашних звезд немого кино – актеров Ивана Мозжухина и Карабановой…После оглушительного успеха “Хризантем” Николай Харито продолжает сочинять с удвоенной энергией. Одновременно молодой человек участвует в многочисленных сходках, даже становится членом партии эсеров»^[25].

В Первую мировую «революционер» был призван в армию, но до боев дело не дошло, он только успел окончить военное училище. По воспоминаниям современников и родных Николая Ивановича, талантливый родственник был красив, горяч и влюбчив. Даже будучи женатым, неоднократно становился жертвой своего темперамента, с головой уходя в новые увлечения и романы. Яркая внешность и манящая мужская привлекательность и стали причиной его ранней смерти. «В Тихорецке университетский товарищ Николая справлял свадьбу. Одна из двух сестер-близнецов, Софья Гонсерова, выходила замуж. Ее сестра Вера пришла на торжество с блестящим офицером, бароном Бонгарденом, приехавшим из Петербурга. Брат, как всегда, сидел за роялем, играл и пел. Вера, как и все рядом находившиеся дамы, буквально смотрела ему в рот, он же был популярный человек – молодой, красивый! Барон Бонгарден раз увел с собой Веру, потом второй… Наконец, изревновавшись, пригласил Харито выйти поговорить. Вышли.

И Бонгарден застрелил его в упор. Смерть была мгновенной. Это случилось в ноябре 1918 года. Николаю Ивановичу Харито не исполнилось и тридцати двух лет»^[26].

Прежде чем поставить точку в главе, хочется вспомнить артиста, не претендовавшего на лавры «Баяна», однако без труда сумевшего найти себя в артистическом мире. Если и говорить о каких-то параллелях в его творчестве с другими исполнителями, то тут уместнее провести их с Изой Кремер или Александром Вертинским, никак не Морфесси, хотя с Юрием Спиридоновичем он также дружил и даже написал для него песню.

«Гусарский романс»

Владимир Александрович Сабинин рано проявил любовь к музыке. Едва ли не за десяток лет до дебюта Кремер и Вертинского Сабинин успешно выступает на эстраде с авторским циклом «Песни богемы», написанным в манере «песенок настроения».

Жанр «музыкальных улыбок» (не всегда притом радостных) прочно вошел в моду Серебряного века.

Сохранилась реплика советского композитора Д. Покрасса на эту тему: «Учась в 1914–1917 гг. в Петроградской консерватории по классу фортепиано, я сочинял романсы и песни для артистов варьете. Издал серию романсов “Гримасы жизни” с предуведомлением: “Интимные песенки кабаре жанра Изы Кремер, Вертинского, Сабинина”. В музыке я копировал стилистику известных салонных артистов, использовал обороты модных танго, тустепа, вальса-бостона. Писал песенки “интимного жанра” для “Баяна цыганской песни” Д. В. Шумского».

Владимир Сабинин во время Первой мировой отправился добровольцем на фронт. В 1915 году артист создает свою знаменитую вещицу «Гусары-усачи»:

Оружьем на солнце сверкая,

Под звуки лихих трубачей