Ну, а теперь стоит сказать и о главном герое сего повествования, то есть обо мне. Вот этот белобрысый мальчуган, с коротким, выгоревшим от солнца волосом, стоящий в пыли, в «постолах» (вид сельской обуви) на сельской дороге в коротеньких штанишках и есть я. Зовут меня Павка, и я уже взрослый, ибо у меня есть младший брат – вечно что-то жующий пузатый коротыш, за которым я должен следить и годить ему, иначе мне будет горе. Излишне говорить, что когда появился Иван (так зовут моего братца), детство для меня закончилось, и я стал «здоровилой», к слову сказать, на то время шел мене уже пятый годок. Конечно, я его невзлюбил, однако свои обязанности нес исправно, в том числе и от того, что опасался батьковых тумаков. Батько мой, Владимир, был человек суровый, каких и вынашивала тогда наша земля, он работал «в скале», чем кормил семью, продолжая свой род Заболотных. От него я знал, что дед его, Тарас, в далекие царские времена пришел пешком из Украины и основал здесь род свой, взяв в жены девушку и родив двух сыновей – Харитона (моего деда) и Трофима, который рано умер, отчего продолжения своего рода не имел. Кем была моя прабабка – я не знаю, и имени ее уже никто не вспомнит.
Мама моя, Мария, была женщиной дородной, с красивым открытым лицом, и, не смотря на суровый быт окружающий ее, была женщиной задорной, и я бы даже сказал искрометной, чем, несомненно, нравилась моему отцу, хотя, все равно ей от него и попадало, ведь время и нравы были такие. Тогда считалось, что если муж свою жену не бьет, то и не любит он ее вовсе, будто она ему безразлична. Мама рассказывала мне, что дед ее был по национальности пОляк, однако далее подробности мне неизвестны.
Конечно, у меня были дед и баба, по отцовской линии, к которым я любил бегать в гости, так как жили они неподалеку. Деда звали Харитон, как я уже говорил, однако многие его звали дед Пультэка, почему именно возникло такое прозвище, по какой причине и что явилось основанием, мы уже никогда не узнаем. Вообще деревенские жители были еще те мастаки давать прозвища – достаточно было не так произнесенного слова или фразы и к человеку мгновенно она приклеивалась, и он становился обладателем прозвища.
Одним прозвища давали по происхождению, другим по наитию. Достаточно было одному парню обмолвиться и на шпака (так у нас называли скворцов), сказать «пштак», так он тут же стал Пштаком, а позже и дети его – пштаками, или детьми Пштака или пштакинчатами. Одна женщина, имени ее я уже не помню, приехала, сбегая от голода из Поволжья, и поселившись в Булаганке, женила своего сына, Ивана на местной девке. Уж как звали эту несчастную девушку никто и не помнил, а все потому, что свекровь назвала ее при людях, как привыкла у себя на родине – снохой (что до сего случая никто в селе не слыхивал), так и осталась бедная девушка Снохой, а дети ее – Сночынчатами. Особо запомнилась мне баба Мещиха, которая жила неподалеку, она разговаривали с сильным поволжским акцентом, делая ударение на «о», и врезалась мне в детскую память ее фраза:
– Пойду домой, в избе у меня Вовка гОлодный и Мешка гОлодный.
Фраза, в общем-то, совсем не смешная, но нам не смотря на то, что и мы были не лучше этих голодных Мешки и Вовки и также, не доедали, она, благодаря чисто манере ее произношения с определенным акцентом, казалась очень смешной.
Так вот, дом свой мой дед построил сам, из камня ракушечника, «семерика», так называемого, который сам и добыл, и камень этот был настолько крепок, что забить в стену гвоздь, оказывалось непосильной задачей. Люди, работавшие в скале, знали, что камень, добываемый с самых верхних слоев ракушечника, был более крепким, чем тот, который добывали с глубины, поэтому и ценился он выше. Наиболее крепким был камень, выходящий на поверхность, так называемый «дикарь», но его не брала уже никакая пилка.
Жили дед с бабой под Валком, так назывался продолговатый холм, закрывавший село от пронизывающих северных и северо-восточных ветров и тянувшийся, практически, от самого побережья Азовского моря до Вонючей балки, которая делила, собственно, село пополам. Та половина, на которой жили мы, называлась «Чортоскубы», а противоположная – «Та Сторона». За Валком, простиралась степь, упираясь в подножье Вала, господствующего над всей округой, образовывая своим правым краем балку, выходящую к самому морю. Балка эта в месте выхода к морю, как говорят, имела название – Куликовская балка, по-видимому, в честь моих предков по материнской линии, которые издревле там ловили рыбу. Море в этом месте, имело небольшую глубину, и, соприкасаясь с берегом, образовывало песчаный пляж, обрамленный со стороны степи, невысоким обрывом. В этой степи чуть поодаль виднелись грязевые вулканы, куда мы любили бегать пацанами, наблюдая как из-под земной толщи вырываются клубы вонючего газа, образовывая огромные бульбы. Недалеко от грязевых вулканов жили люди – одна семья основала свой хутор, что было удобно – не приходилось гнать далеко свою скотину, она паслась тут же неподалеку. Конечно, весной и в начале лета, скотине было хорошо – кормов хватало вдоволь, степь расцветала буйством красок, пела многоголосьем пения жаворонков, колосилась стеблями ковыля, наполняя воздух благоуханием чабреца и полыни. С приходом зноя, степь выгорала на солнце, и представляла собой пустыню с пожухлой травой, с небольшими, разбросанными кое-где, островками зеленой растительности, приспособившейся к невыносимому зною.
Бегая на вулканы, по дороге мы купались в ставках, разбросанных по степи, невдалеке от деревни. Ставки имели разную глубину и обладали илистым дном, и всегда первыми купались старшие, которые умели плавать, не поднимая ил со дна, после них, ставок уже доставался всем остальным, и вымазанные детишки, после купания в мутной илистой воде, шумной ватагой неслись домой, где ждали их родные.
Местность, расположенная за Валом так и называлась – Завал, другое ее название Камышлык, который разделялся условно на Великый Камышлык и Малый Камышлык. Место, где Вал выходил к морю, образовывая огромные величественные обрывы, соединяясь с Малым Камышлыком, получило название – Семеновы кручи. Происхождение этих названий уходит в давние времена, а в дни сегодняшние, с уходом предыдущих поколений, лишь единицы знают, какой местности они принадлежат. Берег моря в Камышлыке усыпан крупными камнями, перемежающимися с галькой, и встречаясь с урезом воды, резко уходит на глубину. Вода, не смешиваясь с глинистыми обрывистыми берегами, была всегда чистой и прозрачной. Благодаря этим природным качествам здесь водилось много рыбы, которую при этом можно было ловить недалеко от берега. Благодаря рыбе здесь водилось и много змей, которые питались, в основном рыбой, встречались здесь и гадюки, отсюда и еще одно название этих мест – Гадючник.
Проехать в Камышлык можно было только через Завальские ворота – седловину, благодаря которой Вал делился надвое примерно посередине, через эти ворота вела дорога, которая за ними разветвлялась на несколько дорог, все из которых вели к морю. Правая крайняя дорога к морю вела вдоль кустов шиповника и боярышника, разросшегося там в изобилии, невдалеке от обрыва, за которым образовалось обширное оползневое пространство – огромные слои земли, вместе с растительностью, год за годом, начиная от Семеновых круч, сползали к морю, захватывая все больше и больше пространства, и делая эту часть Завала абсолютно непроходимой. В равнинной части Завала, славившейся своими полями, цветущими разнотравием и спускающимися, с небольшим уклоном к самому морю, мужики косили сено, заготавливая его для скотины, на берегу же обосновались рыбацкие артели. Все это были рыбацкие места Булганакских рыбалей, которые справа граничили с Кутянскими артелями, а слева – с Мамскими (жителями Мамы Русской). Хоть мужики были и суровые, но каких-либо стычек, а не дай бог, поножовщины, не возникало – моря и его запасов хватало на всех. А о том, чтобы пересыпать чужие сети, или не дай Бог поживится за счет других, не могло быть и речи. Нечастые случаи, возникающие, когда-никогда, жестоко и навсегда пресекались. Это был суровый рыбацкий закон, и тот, кто хотел жить, в буквальном смысле этого слова, его исполнял. Весной, во время нереста осетровых, существовал негласный запрет на всякую ловлю, который исполнялся всеми беспрекословно. И в случае нарушения, при необходимости, карался, вплоть до смерти. И такие случаи изредка, но бывали – можно было наткнуться невдалеке от берега на перевернутую лодку, в который был утопленник, при этом руки его канатом были привязаны к лодочной банке. Таковы были суровые будни жителей небольшого приморского села под названием Булганак.
