Эдвард замолчал, не в силах говорить из-за нахлынувших чувств.

– Он думал, я не понимаю, какую беду сотворил, но ведь я не хотел этого. Ты помнишь, каким холодным был день. Я думал, мы вместе будем греться у камина. Отец порол меня так, словно выбивал пыль из слежавшегося ковра.

Сказанное старшим братом настолько расстроило Майкла, что у него тоже потекли слезы. Неужели отец мог так жестоко поступить? Майкл крепко обнял брата. С этой минуты кровное родство подкрепилось родством глубоко душевным.

Из братьев Эдвард любил Майкла больше, чем Рэма, Рэм сильно походил на отца, но не унаследовал его деловых качеств, лишь перенял непримиримую натуру и жёсткость старшего Эпштейна. Рэм частенько подшучивал над старшим братом, называя его неудавшимся пожарником.

Какое-то время Майкл переживал сказанное братом, и в один из дней произошло событие, за которое Эдвард считал себя обязанным младшему брату всю оставшуюся жизнь. Майкл во время очередной прогулки забрёл на пустырь, где жители посёлка хранили разного рода ненужный хлам. Сюда привозили разносортный строительный мусор, и между тем здесь можно было отыскать необходимые материалы для мелких нужд. На краю пустыря чернела куча обгоревшей мебели и прочего строительного хлама, образовавшегося после пожара в доме Эпштейнов. Внимание мальчика привлекло что-то похожее на шкатулку с металлическими уголками. Майкл разворошил золу и извлёк небольшую, но достаточно вместительную, деревянную шкатулку. В некоторых местах дерево почти прогорело, но при этом шкатулка осталась целой. Открыв её, он обнаружил, что огонь абсолютно не коснулся содержимого. Здесь находились несколько бумаг, обёрнутых в плотную ткань, множество фотографий и камень с дырочкой по краю, в которую был продёрнут тонкий волосяной шнурок. Майкл бежал, сломя голову, и несколько раз, спотыкаясь, падал, но продолжал держать сокровенную находку. С разодранными коленями он вбежал во двор как раз в тот момент, когда отец, оседлав жеребца, собирался отправиться на плантацию. Ричард увидел в руках сына до боли знакомый предмет, соскочил с коня, и подбежал к Майклу.

– Где ты это нашёл? – воскликнул он и трясущимися от волнения руками открыл шкатулку. На глаза Эпштейна-старшего навернулись слёзы. Он не был сентиментальным, и никто никогда не видел его плачущим, но этот момент был настолько особенным, что Ричарду потребовалось несколько минут, прежде чем он смог вновь овладеть собой. Это была та самая шкатулка, безвозвратно потерянная во время пожара, но чудесным образом обретённая вновь. Отец обнял Майкла, и с волнением в голосе произнёс:

– Ты даже представить себе не можешь, что ты нашёл. Эти фотографии очень дороги, Майкл, потому что семья едина, пока в ней живёт память. Я думал, что пожар сожрал нашу память, но, как вижу теперь, есть чудеса на этом свете.

Ричард извлёк из шкатулки амулет и несколько минут молча разглядывал камень. Рожица из золотых прожилок продолжала улыбаться, как когда-то много лет тому назад. Это был его амулет, его молчаливый друг, принесший семье все баснословные возможности много лет назад. Когда о находке узнал Эдвард, он пришёл в комнату Майкла и, расплакавшись, обнял брата.

– Майкл! – сказал он, растирая слёзы счастья по щекам, – своей находкой ты устроил мне праздник, который не сравним даже с днём моего рождения. С этого дня я буду считать этот день праздничным, и всегда буду звать на этот праздник тебя.

Братья спустились во двор, где в это время бездельно прогуливался Рэм.

Увидев счастливо улыбающихся Эда и Майкла, он зло ухмыльнулся и сказал:

– Подумаешь, герой дня! Нашёл какие-то замусоленные бумажки, а разговоров на полгода.

– И в кого ты такой противный? – ответил на колкость Эдвард. – Лучше бы ты не был моим братом, потому что братского у тебя только наша фамилия.

– Да сильно мне надо, твоим братом называться, – огрызнулся Рэм, – я и без вас прекрасно себя чувствую, тоже мне братья. Нужны вы мне, как телеге пятое колесо.

Меж тем как отношения Эдварда и Майкла с каждым последующим месяцем становились всё теснее, между Рэмом и братьями все глубже разрасталась непреодолимая пропасть.

Как-то раз, сидя у себя в комнате, Майкл внезапно обнаружил, что в голове не в первый раз появляется интересная мысль. «А почему бы не дать имена, которые я услышал во сне, картам мелкого достоинства?» Майкл расчертил картонный лист на пятьдесят два квадрата, в каждом квадрате аккуратно написал масть и достоинство карты. Затем стал вносить туда имена своих ночных героев. Первым, в квадрат бубновой двойки, он вписал имя Джозефа. Королеву представил бубновой дамой. Король остался королём.

Затем поместил к червонной двойке поваренка Криса, а к двойке пик – писаря Жака. В достоинстве других героев Майкл сомневался, потому заносить их в квадратики пока не стал, а записал с другой стороны листа на месте предполагаемой карты. Услышав голос отца, мальчик поспешно свернул таблицу и засунул её под матрац.

– Майкл, мы давно ждём тебя к завтраку. Если ты думаешь, что ты младше всех, и мы должны тебя ждать, ты глубоко ошибаешься. Я знаю, на что способен мальчик в тринадцать лет. В твоём возрасте я уже занимался конезаводом, и вполне успешно.

Когда Майкл спустился, отец, Эдвард и Рэм уже сидели за столом.

– Привет книжным червям! – выкрикнул Рэм и получил подзатыльник от отца.

Майкл сел за стол и, взяв кружку обеими руками, стал потягивать горячее молоко.

– Ты почему не ешь? – спросил отец.

– Я не голоден, – не поднимая головы, ответил Майкл.

– От еды ты волен отказаться, а вот от работы нет. Сегодня мы будем заниматься тем же, чем занимались вчера. Эдвард будет сортировать корма на конезаводе, Рэм поедет на плантацию, а Майкл будет заниматься книгами в библиотеке, – произнёс Ричард Эпштейн, оглядывая по очереди своих сыновей. – Иногда у меня складывается впечатление, что вы, как и все наши работники, работаете за плату, а не стараетесь на благо семьи. Никто из вас не проявляет интереса к семейным делам. Всё делается из-под палки. Сделал то, что я сказал, и на этом всё закончилось. Вы должны сами находить себе занятие, потому что у нас много дел, и один я не в состоянии за всем уследить. Бог дал мне троих сыновей для того, чтобы к старости у меня были продолжатели, а не прожигатели жизни. Если сегодня со мной что-то случится, завтра некому будет управлять: никто из вас не проявляет рвения к познанию всех тонкостей управления капиталом. Начиная с завтрашнего дня, один из вас по очереди будет ездить в банк, присутствовать со мной на деловых встречах и в некоторых ситуациях принимать самостоятельные решения. Если вы не знаете, как поступить, это ещё не значит, что за советом необходимо обращаться ко мне.

Думайте сами и делайте так, чтобы я увидел вашу самостоятельность и деловую хватку. Окружающий мир не терпит слюнтяев, и немного найдется желающих протянуть руку помощи. Я не лишаю вас права на ошибку, но каждая ошибка будет учтена. Капитал неделим, и управлять им будет один.

– А если достойными будут все? – спросил Рэм.

– Боюсь, это нам не грозит, – пристально глядя на сына, ответил Эпштейн.

– Вы поедете со мной, – добавил он, обращаясь к Эдварду и Рэму, – а ты продолжай заниматься библиотекой. Поменьше спи над каждой книгой, иначе просидишь там ещё месяц.

Про себя Эпштейн отметил пристрастие Майкла к литературе и в глубине души гордился сыном. Как он завидовал в детстве дочке мистера Сандерса, у которой была большая библиотека, и весь мир был открыт перед ней. Один раз он набрался смелости и попросил одну из книг. Когда Ричард получил вожделенный томик, его радости не было предела. Отец долго искал его и грозился побить, а Ричард с упоением читал книгу, спрятавшись на чердаке. Самое страшное произошло вечером, когда мальчик решил тайком попасть на кухню. Там он столкнулся с отцом. Узнав причину отсутствия, отец бросил томик в камин, а Ричард, обжигая руки, вытащил книгу из огня. Вернуть её он уже не мог и с тех пор не обращался к Мэри Сандерс с подобными просьбами, но поклялся себе, что, когда вырастет, соберёт огромную библиотеку. Он никогда не жалел денег на книги, но на чтение не хватало времени.