Литмир - Электронная Библиотека

Поначалу я встречался с Радзиевским по работе, брал у него интервью, потом просто жалел старика, жившего в полном одиночестве. Когда у меня выдавалась свободная минутка, заглядывал к нему, всего-то пару раз в месяц. Но он очень ценил эти редкие свидания. С ним всегда было о чем поговорить. Рассказывать Радзиевский умел, а повидал в жизни он многое. Правда, в последнее время он все чаще скатывался к теме эфира, все твердил о том, что стоит на пороге величайшего открытия и скоро докажет всему научному миру, что старина Эйнштейн повел всю ученую братию по заведомо ложному пути.

Я верил и не верил ему. С одной стороны, о пресловутом эфире можно было прочитать в любом учебнике физики для средней школы. Эфиром ученая братия величала некую субстанцию, почти невидимую, но, возможно, составляющую все остальные известные и изученные человеком частицы. Ученый мир, вроде бы, признавал его существование, хотя никто и не представлял себе, что это такое. Постепенно слово «эфир» вошло во многие языки, означая нечто воздушное и неосязаемое, существующее только на словах. А Радзиевский утверждал, что сумел этот эфир пощупать руками.

Рассуждать об этом было бессмысленно. Углубляться в извилистые узкие коридоры научной мысли с моим гуманитарным образованием было просто глупо. Все равно я мало что в этом понимал. Но одно знал наверняка. Несчастный Радзиевский верил мне, как собственному сыну, и неслучайно доверил свой секрет. Поэтому было делом чести выполнить его последнюю просьбу. Тем более что она не казалась невыполнимой. Не было ничего сложного в том, чтобы съездить в Москву и встретиться с академиком Вяземским.

Не откладывая дело в долгий ящик, я прямо из дома позвонил главному редактору и взял недельный отпуск за свой счет. Потом начал собирать вещи. На календаре значилось третье ноября, вторник. Завтра среда, а Радзиевский велел дожидаться академика именно по средам. Если вечером я отправлюсь в Москву поездом, то уже в шесть утра буду в столице. До часа дня как-нибудь пережду, а потом отправлюсь в условленное место встречи. Надеюсь, Вяземский не заставит себя долго ждать.

Много вещей с собой я не брал. Сунул в карман куртки документы и деньги. Подумав, добавил к ним зубную щетку. Большего для однодневной поездки и не требовалось.

Опасался только одного. Меня смущало появление двух федералов, как назвал их Канатчиков. Дома у Радзиевского я мельком видел обоих. Капитан был прав. При взгляде на них мороз пробирал кожу. Чувствовалась в них неприкрытая враждебность и настороженность ко всему окружающему. В движениях читалась пружинистость выкидного ножа. С такими не забалуешь.

И только я вспомнил об этих типах, как в прихожей раздался долгий и тревожный звонок. Пока я раздумывал, открывать или нет, звонок всполошил, наверное, всех соседей.

На пороге стояли они. Такие разные и такие одинаковые на вид. Позже я понял, что было в них похожего. Нет, не одинаковые серые костюмы и черные плащи, а выражение их лиц. Холодное, непроницаемое, словно гранит, бездушное. Помню, как невольно содрогнулся я от мысли, что такие лица, должно быть, очень идут хладнокровным убийцам.

– Дмитрий Ремезов? – спросил тот, что был пониже.

– Я за него, – попробовал я отшутиться, но моя шутка не произвела на них никакого впечатления.

Тогда я просто утвердительно кивнул головой.

– Проходите.

Они оба важно вынули откуда-то из недр своих костюмов служебные удостоверения и в развернутом виде сунули мне под нос. Я только и успел прочитать, что значились они в каком-то грозном ведомстве, и отступил в сторону.

– Вы живете один? – снова спросил низкий, который был, судя по всему, главным в их тандеме.

– Нет, вместе с Талибом, – ответил я.

Коротышка вытаращился на меня так, будто я прямо у него на глазах изрыгнул пламя.

– С кем? – озадаченно переспросил он, напрягая извилины.

– С Талибом, – спокойно повторил я. – Это мой крыс. Он белый.

Клетка с крысенком, вернее, с взрослым, полным сил, крысом-альбиносом, стояла в углу комнаты, прямо на полу. Она была открыта. Я никогда не ограничивал Талиба в свободе передвижения. Он преспокойно разгуливал по всему дому, причем у него и мысли не возникало сбежать от меня. Наверное, я для него был таким же единственным другом, как и он для меня. Со стороны это, должно быть, выглядело довольно глупо. Трудно поверить в дружбу крысы и человека. Тем не менее, отношения между нами, скорее, напоминали искренние человеческие. По крайней мере, я мог поделиться с Талибом любыми проблемами, и был уверен в том, что он ничего не разболтает.

В данный момент Талиб где-то гулял, скорее всего, заполз под ванную. Он часто скрывался там, видимо, повинуясь древним инстинктам своего рода.

Тем временем, федералы обшарили цепкими, ничего не пропускающими взглядами всю мою квартиру. Жил я довольно скромно, как и живут обычно провинциальные холостяки. В моей квартире была только одна комната, всю обстановку которой составляли диван, тумбочка, кресло, небольшой журнальный столик, небольшой шкаф, забитый, в основном, книгами и телевизор. Кухня отличалась такой же скромностью: древний буфет с треснувшим стеклом, да исцарапанный стол с тремя табуретками.

– Вы хорошо знали Радзиевского? – неожиданно спросил коротышка.

Я пожал плечами.

– Иногда захаживал к нему, на чашечку чая, но не могу сказать, что знал его очень хорошо.

– Вам что-нибудь известно о его исследованиях? – его взгляд так и впился в меня.

Волнуясь и дрожа, как абитуриент на вступительном экзамене, но внешне стараясь оставаться спокойным, я ответил:

– Да, он как-то обмолвился, что умеет превращать воду в золото. Даже обещал показать, как это делает. Но так и не показал. Наверное, просто выдавал желаемое за действительное. Если бы он умел превращать воду в золото, то не жил бы так скромно.

– Больше он ни о чем не рассказывал? – не унимался коротышка.

Его партнер, верзила, во время допроса возвышался рядом с ним, грозно хмуря брови. У меня сложилось впечатление, что скажи коротышка ему «Фас!», как он незамедлительно бросился бы на меня и изорвал зубами в клочья. Мне стало страшно.

– Нет, больше Радзиевский ничего не рассказывал. Он вообще был человеком со странностями. Об этом весь город знает. А почему вы об этом спрашиваете? Вы думаете, что это было не самоубийство?

Коротышка вздрогнул. Впервые за время беседы он хоть как-то проявил свои чувства.

– Нет, с чего вы взяли?

– Просто обычно в подобных случаях представители закона не посещают возможных свидетелей с расспросами.

– Так поступают только местные представители власти, – презрительно заметил коротышка. – Мы обязаны проверить все. А что это у вас за сверток?

Я похолодел, когда его взгляд уткнулся в сверток Радзиевского, который так и остался лежать на тумбочке.

– Это газеты, – нашелся я. – Кое-какие старые мои заметки. Сегодня захватил с работы.

– Можно взглянуть?

– Пожалуйста, – простое слово, которое я произносил несметное количество раз в жизни, едва не вывернуло мне язык, неожиданно отказавшийся повиноваться.

Коротышка подошел к тумбочке и взял сверток в руки. Он был небольшим, плотно свернутым в старую газету. Сверху как раз выделялась моя фамилия под какой-то заметкой. Сверток был перетянут суровой ниткой. Повертев в руках, коротышка положил его на место, чем спас меня от преждевременного инфаркта. Вряд ли мое сердце выдержало бы, если б он начал разворачивать сверток.

– В ближайшее время вы никуда не собираетесь уезжать? – как чувствовал, спросил напоследок коротышка.

В комнате не было ни малейших следов приготовления к отъезду. Значит, он просто забрасывал удочку. Но я был не так прост.

– Нет, никуда. Разве что совершу прогулку за город. Неплохо было бы немного развеяться после случившегося.

Мой ответ, казалось, удовлетворил коротышку. С задумчивым видом он машинально кивнул, и, прихватив с собой верзилу, потопал в прихожую.

3
{"b":"818169","o":1}