Ее клиентами были мужчины, заявлявшие, что чувства здесь ни при чем. Мужчины, голоса которых теплели, кода они говорили о ней, но к теплоте примешивалась нотка презрения — может быть, из-за стыда, который они испытывали, когда их вынуждали признаться.

— Это Ульф подал нам мысль, — сказал Стур. — Мы проверили в гостинице, не было ли в тот вечер рождественского обеда, заказанного какой-либо фирмой.

— Но ничего такого не было, — сказал Карлссон.

— Зато муниципалитет устраивал праздничный обед для своего персонала. Без жен и невест.

— Таким образом мы и определили, кто такой этот Сверкер, — сказал Карлссон.

— Ну да, — сказал Валл. — Не так уж много там Сверкеров.

— Вот именно. Всего один. От него-то мы и узнали в конце концов имя.

— Ханс Линдстрём, — сказал Маттиассон.

— Вот как? Что же будем делать дальше? — спросил Элг.

— Поехали к нему домой, — сказал Стур.

Стур и Маттиассон сели в одну машину, Элг, Валл и Карлссон — в другую.

— Мне тут кое-что пришло в голову, — сказал вдруг Карлссон, обернувшись к Элгу. — Поскольку мы сейчас едем в Нюхем... Все эти загадочные нападения на людей, которые у нас зарегистрированы...

И он рассказал о своем открытии.

— Провалиться мне на этом месте, — сказал Карлссон. — Можно подумать, тут действует человек, который в курсе всей полицейской информации... Ведь избивают каждый раз отцов схваченных нами несовершеннолетних правонарушителей.

Элг прикусил нижнюю губу и ничего не сказал.

На душе у него было неспокойно.

71

Эрик Асп сидел на стуле в детской. Было темно. Лишь свет из столовой проникал в комнату...

Сегодня он был один. Один со спящими девочками.

Теща была у себя дома.

Он сидел и смотрел на дочерей. Слышал их дыхание и посапывание. Да изредка сонное бормотание. Потом встал, подошел к кроваткам.

Склонившись над девочками, он поправил им одеяла, погладил по головкам, ощущая под пальцами их мягкие волосы, и глубоко вздохнул, чувствуя, как теплеет на сердце.

Потом он, осторожно ступая, вышел из детской, тихонько прикрыл за собой дверь и оказался в огромной пустоте столовой. Ему казалось, он слышит тиканье тишины.

Он почувствовал, что стосковался по женщине.

Встряхнул головой, подошел к окну, включил по дороге телевизор и стал смотреть в темноту зимнего вечера, на белый снег...

Женщина, думал он. Но какая?

72

Ульф Маттиассон потер переносицу и выглянул в боковое окно. Странное у него было настроение — то ли плакать хотелось, то ли смеяться.

Ему бы сейчас шуметь, плясать, горланить, напиться вдрызг, валяться с девкой...

А если Рут спросит, где он был в тот вечер? Всегда, конечно, можно сослаться на задержку по работе... Но если она спросит кого-нибудь другого?.. Хотя зачем ей спрашивать?

Чего зря думать об этом...

Тогда он вернулся поздно. Она не спала. Сидела, склонившись над душеспасительной книжкой, и читала.

Она посмотрела на него, и он промямлил, что вот, мол, приходится время от времени работать допоздна.

С каждым днем она становилась все более и более безликой.

Почему он, черт возьми, это терпит?

Почему не пытается что-нибудь предпринять?

Да нет, не посмеет он. Он бессилен.

Как он одинок. Как бесконечно одинок... Даже господь бог...

— Ну вот и приехали, — сказал кто-то.

73

— Не можем же мы ввалиться все разом, — сказал Валл, чувствуя, что толстая шапка, как ни странно, совершенно не греет.

Стур остановился.

— Конечно, — сказал он. — Ты прав. Вы с Элгом подождите в машине. У вас сегодня был трудный денек.

Элг что-то буркнул и пошел прочь.

— Ты куда? — спросил Стур.

— В кулинарию. Куплю сосисок. Я голоден. Времени ужо много, а я сегодня едва успел заморить червячка.

Валл пожал плечами и поплелся за ним.

Стур позвонил, и Ханс сам открыл ему дверь.

Он смотрел на полицейских.

На «Лино Вентуру».

На маленького толстяка.

И на бесцветного, который, казалось, хотел слиться со стеной.

— Полиция? — спросил он.

Стур кивнул. Он улыбался. Нехорошо улыбался.

— Может быть, это не совсем приятно...

— Я не убивал.

— Вот об этом мы как раз и хотели бы побеседовать. Поедем в полицию? Ваша жена, вероятно, дома... и вы, возможно...

— Да нет. Все в порядке. Она знает. Заходите, и покончим с этим делом.

Они переступили через порог. Стур держал шляпу в руках. Карлссон положил свою на полку над вешалкой. Маттиассон тоже. Но ни один не снял пальто.

Полицейские редко раздеваются.

Как будто это в какой-то мере обезоруживает их.

В квартире было жарковато.

Карлссон расстегнул пальто.

Они рядком уселись на диване.

Ханс сел в одно кресло. Майя — в другое.

У Майи был такой вид, будто ей уже все равно, что будет, и Стур подумал, что лучше бы допросить подозреваемого в своем служебном кабинете.

— Моя жена знает, что в ту ночь я был с Ильвой Нильссон, — сказал Ханс.

— Так что же, собственно, произошло в тот вечер? — спросил Стур и положил шляпу возле себя.

— Я встретил ее в гостинице. И пошел к ней домой. Потом... Потом я задремал, а когда проснулся, пошел домой. Она спала. Она была живая.

— Сколько времени вы спали?

— Полчаса примерно.

— В котором часу вы ушли?

— В три... полчетвертого. Точно не помню. А потом я увидел в газете...

— Почему вы не пошли в полицию?

— А вы на моем месте пошли бы?

— Если, как вы говорите, она была жива, когда вы уходили... — сказал Карлссон.

— Когда я уходил, она была жива.

— Никто, очевидно, не видел вас и Ильву вместе, когда вы покидали квартиру?

— Нет. Она же спала. Но моя жена видела, как я уходил, — криво улыбнувшись, сказал Ханс.

— Вы там были? — удивился Карлссон.

— Да. На улице.

— Она шла за мной от гостиницы и все это время простояла на улице перед домом Ильвы.

— Я хотела убедиться. Только и всего.

— В чем убедиться?

— Что он и вправду путается с девчонками, как об этом болтают все кругом.

— Ильва Нильссон не такая уж девчонка, — заметил Маттиассон, и все оглянулись на него, изумленные тем, что он решил высказать вслух свое мнение.

Он слегка покраснел.

— По возрасту она ему подходит, — сказала Майя.

— У моей жены комплекс насчет возраста, — сказал Ханс. — Она считает, что она очень старая, а я совсем молокосос.

В голосе его не слышалось раздражения, просто покорное признание факта.

— А что, у вас большая разница в возрасте? — спросил Карлссон.

— Почти двенадцать лет...

— Сколько лет вы женаты? — спросил Стур.

— Десять лет. — На десять лет больше, чем следовало, — сказала Майя.

— А о разводе вы не думали? — поинтересовался Маттиассон, и все опять оглянулись, будто не веря, да он ли задал этот вопрос.

Он провел рукой по щеке.

А Майя и Ханс посмотрели друг на друга такими главами, что сразу стало ясно, что этот вопрос никогда не возникал и не обсуждался.

— О чем вы говорили с Ильвой Нильссон в течение этого вечера? — спросил Стур.

— О господи, да разве я помню... Обо всем понемножку, наверное...

— Называла ли она имена своих знакомых?

— Она и о себе-то ничего почти не говорила. Я по крайней мере ничего о ней не знаю.

— А у нее дома как было? — спросил Карлссон.

— Как обычно.

Майя бросила на него взгляд.

— Сколько вы заплатили?

Ханс вздрогнул.

— Заплатил?

Он закурил сигарету.

— Ну да. Сколько вы заплатили за то, что переспали с ней?

— Я ничего не платил.