— Кого я вижу... Это ты?

— Да. У тебя есть немного времени?

— Конечно. Присаживайся.

— Я тебя долго не задержку... Знаешь... Ты видел газету?

— Да.

Сверкер кивнул и поднялся. Подошел к окну, выглянул на Большую площадь. Там теснились машины, сновали в рождественской суматохе люди, дети играли в снежки и автобусы с трудом пробивали себе дорогу.

— Да, — повторил он.

— Ты ведь кое-что подумал, а?

Сверкер не обернулся.

Ханс положил ногу на ногу, закурил сигарету и выпустил дым.

Руки у него дрожали, под глазами были черные круги. Казалось, он не одну ночь провел без сна.

— Я только хотел тебе сказать, что это не я.

Сверкер по-прежнему стоял к нему спиной.

— В тот вечер ты пошел с ней, — сказал он тихо. — Ты был одним из тех, кто последним видел ее в живых.

— Но не самым последним. Одним из них. Когда я ушел, она была жива. С ней все было в порядке.

Сверкер едва заметно кивнул.

— Ты мне веришь?

— Полиция у тебя была?..

— Полиция?

— С другой ведь ушел я. Если она узнает, кто такой я, вспомнит, как меня зовут и что я здесь работаю... Я хочу сказать, вполне возможно, что полиция нападет на твой след... Если вступит с ней в контакт. Ведь в гостинице нас наверняка видели. Не слишком удачно все складывается.

— А ты не мог бы засвидетельствовать, что я этого не делал? — взмолился Ханс. — Разве ты не можешь подтвердить, что она была жива, когда я с ней расстался? Что ты видел, как я уходил от нее? И знаешь, что она была жива?

Сверкер круто повернулся.

— Во-первых, я уповаю на бога, что полиция не явится ко мне и не станет задавать вопросы... К счастью, выборы уже позади. И во-вторых, я надеюсь, что моя жена об этом не узнает. Я сказал ей, что пошел к тебе и что мы пили грог.

— Господи боже!.. Не хватает только, чтобы меня допрашивали. Дома такое творится в последнее время!

Сверкер посмотрел на него.

Но Ханс замолчал, уставившись в стену.

— Было бы здорово, если бы ты помог мне, — тихо сказал он наконец.

— Как начальник канцелярии и прочее?

— Да нет, я совсем о другом. Ведь для муниципалитета тоже будет плохо, если выйдет наружу, что мы с тобой...

— Чего ты, черт возьми, боишься? Ты ее убил?

— Нет!

— Ну так вот!

Ханс потер переносицу и выронил на пол сигарету. Нагнулся поднять ее, да так и застыл.

— В глубине души я больше всего боюсь, что это скажется на моей работе... Ты же понимаешь... Создашь себе какое-то положение, имеешь заработок, ну и определенную репутацию...

Он замолчал.

— Да-а, наделал ты себе хлопот, — сказал Сверкер.

— Ты тоже мог оказаться на моем месте.

Сверкер вздрогнул.

Он сел за свой стол и уперся ладонями в кожаное покрытие.

— Вот как ты запел! Раз в жизни я сбился с пути... Один-единственный раз... А ты... Нельзя, конечно, сказать, что у тебя дурная слава, но... люди болтают...

— Какое, к дьяволу, это имеет сюда отношение?

— Ты говорил о своей репутации...

— Да, будь я проклят, но тут речь идет об убийстве! Есть разница?

— Ты же говоришь, ты ее не убивал...

— Зачем мне было ее убивать?

— Да я-то почем знаю, — ухмыльнулся Сверкер.

69

Ханс поглядел на часы. Четверть пятого. Он всунул ключ в замок и открыл дверь. Вошел в переднюю, снял пальто.

Слышалось жужжание швейной машинки.

Он зашел в кухню.

Майя сидела за кухонным столом и шила платье. Возле нее стояла бутылка вина и недопитый стакан.

Она подняла глаза, но ничего не сказала.

— Та-ак, сидишь здесь и пьянствуешь?

— А, ты уже пришел?

— Да, я сегодня немного раньше. Сидишь, значит, и потягиваешь винцо?

— Это запрещено?

— Скоро будем есть?

— Скоро...

Ханс подошел к столу, выдвинул стул и сел напротив.

— Вместо того чтобы пьянствовать... — начал он.

Майя не подняла глаз. Он вздохнул, вытащил сигарету и закурил.

— ...Лучше бы подумала о том, что рождество на носу. Ты хоть как-нибудь готовишься к рождеству?

— Думай об этом сам. И готовься, сколько тебе угодно!

Он встал, обошел вокруг стола и обнял ее за плечи.

Но она отбросила его руку и метнула на него разъяренный взгляд.

— Оставь меня в покое. Не притрагивайся ко мне!

— Что с тобой?

— Ты ее убил?

Он отшатнулся к мойке, чувствуя, как дрожат у него колени.

Майя не поднимала глаз, продолжая пить.

— Ты что... ты сошла с ума?

— С ума я сошла, когда выходила за тебя замуж, — отрезала она. — Ты ее убил?

— Кого убил? Что ты мелешь?

— Шлюху, с которой ты ушел из гостиницы!

— Откуда ты знаешь? — спросил он жалобным голосом.

— Знаю, потому что я там была. Я вас видела.

— Ты там была?

— Да.

— И видела нас?

— Я видела, как вы шли из гостиницы. Я пошла за вами.

— Я ничего не заметил.

— Конечно. Ты был слишком занят другим. Я знаю, что ты был у нее.

— Так. Значит, ты за мной шпионишь?

Майя выключила машинку и откинулась на спинку стула.

Скрестив на груди руки, она глядела в стену перед собой.

— Один-единственный раз я захотела увидеть собственными глазами, убедиться, что все сплетни на твой счет — правда. Захотела увидеть, как ты путаешься с девчонками...

— Совсем рехнулась? Ты что же, правда думаешь, что я ее убил?

— Ты чуть не убил меня... Может, забыл уже?

— Это другое дело... Какое это имеет сюда отношение?

— Да, конечно... Совсем другое дело. Так ты ее убил?

— Нет! — выкрикнул Ханс. — Ладно, я с ней переспал, и, допустим, она не первая. Но я не путался с каждой юбкой, как тебе вбили в голову твои трепливые подруги! И что ж тут удивительного, если иной раз я грешил? Разве я один виноват в том, что так получается? Что я могу поделать, если ты стала такая... Черт знает во что ты превратилась...

— Неужели ты никогда не станешь взрослым, — вздохнула Майя и отхлебнула вина.

— Снова здорово! Да что я такого страшного совершил? С какой стати я должен терпеть эту взбесившуюся климактеричку? Я, черт возьми, тоже не молодею, пока ты стареешь! Ну послушай, неужели мы не можем...

— Нет!

— Можем мы хотя бы поговорить, как нормальные люди?

— Не знаю, — сказала она устало.

И заплакала. Уткнулась лицом в сложенные на столе руки и заплакала.

— Нет, — всхлипывала она. — Не ты один виноват. Только оставь меня в покое. Я не могу сейчас никого видеть.

Она трясла головой и рыдала.

70

Валл и Элг опросили девятерых мужчин. После разговора с Эриком Аспом они поругались. А когда вернулись в управление и узнали новости, совсем рассвирепели.

— Болтаемся целый день, как дураки, чешем языки с подозреваемыми! — рычал Элг. — Ловим людей дома, на работе... выслеживаем... И вот возвращаемся сюда, а у вас все уже на блюдечке лежит. С ума сойти можно!

Они говорили с людьми, чьи телефоны нашли у Ильвы в записной книжке. Все это — одинокие мужчины, молодые, работающие. Но люди незначительные. Неуверенные в себе. Мужчины с нормальными сексуальными потребностями, но не контактные. Мужчины, которые жаждут общения, но с трудом сходятся с людьми. Мужчины, готовые заплатить за то, чтобы хоть изредка побыть с женщиной.

— Во всяком случае, теперь мы представляем себе, что это была за девица, — утешил Стур своих подчиненных.

Клиентами ее были мужчины, одежда которых не отличалась элегантностью. Мужчины, от которых не пахло туалетной водой. Мужчины жалкие и одинокие.

— Милосердная самаритянка, — сказал Маттиассон и даже как будто улыбнулся.

Из таких-то мужчин и составила она свою постоянную клиентуру. И никаких эмоций. Брала каждый раз по две сотни, но, похоже, избавляла их на время от проблем. И они были ей благодарны. Странно, если вспомнить, что они за люди. Мужчины, которые легко могли бы влюбиться. Мужчины, подверженные взрывам чувств. Мужчины со скрытой потребностью в любви и нежности. Но она поставила все на деловую основу. И может быть, именно потому ее предприятие и работало. Возможно, у нее были и другие мужчины, но она порывала с ними, как только на сцену выступали чувства.