Подошли остальные ребята нашей группы, и мы гурьбой высыпали на улицу. На чистом, ярко-синем майском небе во всю жарило солнце – такая же редкость для Питера, как студент, посещающий все лекции. Мы шли по проезжей части, места на тротуаре нашей компании было недостаточно. Но машины здесь почти не появлялись. Привычный маршрут нашей прогулки после занятий пролегал по маленьким, тихим улочкам старого Петербурга. Наш смех и громкий разговор будил тишину сонных домов. Мы сами недавно проснулись из долгого детства.

Наконец мы вышли на оживленную Театральную площадь. Здесь наши пути расходились. Каждый садился на свой автобус или трамвай и ехал домой уже один, или с попутчиками, жившими по соседству. Мой дом находился здесь же, на углу площади. Последний раз я шла с ребятами этим маршрутом два месяца назад, перед тем, как попала в больницу. Тогда на тротуарах еще лежал плотный, коричнево-бурый снег. В тот день Леонардо проводил меня до моей парадной и в нерешительности остановился. Почему я не позвала его тогда к себе?

Сегодня Леонардо остался с ребятами на остановке. Идти дальше он явно не собирался. Я поблагодарила его еще раз за чертеж и с независимым видом, будто меня совершенно не трогало отсутствие провожатого, направилась к своему подъезду. Я чувствовала, как мой собственный, перевязанный тугой резинкой «хвост», горделиво хлещет меня по плечам.

Наконец я вошла в свой подъезд и перестала чувствовать на себе взгляды сокурсников. (Возможно, никто и не смотрел мне вслед?) Я быстро понеслась по ступеням вверх, на последний этаж. На площадке перед окном остановилась. Мой взгляд был сейчас прикован к зданию театра, где дожидались своего транспорта пассажиры. Почти все наши студенты уже разъехались. На остановке осталось только двое – ты и она, широкоплечая спортсменка, чемпионка курса по плаванию. Она крепко держала тебя под руку. Ты наклонился и что-то шепнул ей на ухо. Она рассмеялась. Мне казалось, что вы смеетесь надо мною. Подошел ее автобус. Раньше она уезжала на нем одна. Сегодня ты освободил свою руку и придержал ее под локоть, подсаживая на ступеньку автобуса. Следом поднялся сам. Двери салона захлопнулись. Автобус, выпустив клубы черного дыма, тронулся с места и скоро скрылся за поворотом.

Когда дым рассеялся, я снова оказалась в институтском коридоре. Мне опять было почти сорок лет, и я никуда не торопилась. Девушка с «конским» хвостом по-прежнему находилась рядом со мной. Леонардо и другие студенты остались там, на Театральной площади. Я с грустью посмотрела вдаль коридора. Тут я заметила сгорбленную фигуру старухи в темном платье. Она двигалась нам навстречу. На голове ее была нелепая панама, в руке ветхая сумка. Типичная городская старуха. Она щурилась, пытаясь разглядеть нас: меня и девушку в полутьме коридора. Перед ней весь мир теперь был в легких сумерках. Старуха приблизилась к нам и остановилась. Я посмотрела на ее лицо. Оно было похоже на мое, только казалось зачеркнутым рукой неразумного шалуна. Нет, такой старой я никогда не буду! Старуха остановилась рядом с нами и положила полупустую сумку на подоконник. «Таскаю с собой всякий хлам», – ни к кому не обращаясь сказала она и с трудом открыла заржавевшую застежку-молнию. Затем долго копошилась в недрах своей сумки, выкладывая из нее какие-то тряпицы и баночки. Наконец достала то, что искала: розовый, в белый горошек носовой платок. Смятый лоскуток был мне очень знаком. Неужели пошла в ход блузка, истлевающая на моих антресолях? Старуха деликатно высморкалась. Зачем эта странница явилась в институтский коридор?

– Вечно, этим старикам не сидится дома! – озвучила мою мысль студентка с черным хвостом. Ее недовольство было определеннее моего.

– Простите, девушки, – старуха обращалась к нам обеим, – не подскажете, где найти профессора А.?

– У нас нет никакого А. Есть только В. и С, – отрывисто, будто отмахиваясь от вопроса старой дачницы, ответила студентка.

– Профессор А., прозванный студентами Леонардо, возможно, в дальней командировке, – возразила я.

В темно-вишневых глазах студентки вспыхнуло недоумение. Блеклые, болотного цвета глаза старухи были напряжены. Она явно пыталась вспомнить что-то ей известное, но позабытое за давностью лет. Но я определенно знала, что Леонардо стал профессором и учит студентов в том же институте, где когда-то учился сам. Но искать с ним встречи, я бы не решилась.

– А я знаю, – глаза студентки затуманились слезами и стали совсем черными. – Леонардо уехал с пловчихой. Женился и уехал. Та девица была из Прибалтики. Только он не профессор, а всего лишь студент!

– Ничего подобного, милая, – возразила старуха. – С той латышской девушкой у него ничего не вышло. Я не знаю всех обстоятельств, только одно: женился он на другой, – старуха снова порылась в своей сумке и достала альбом с фотографиями. Туманно-серый групповой снимок был приклеен к первой странице. Вот на этой! – она ткнула заскорузлым пальцем в белесое пятнышко.

Для меня сообщение старухи не было новостью. Но девушка расстроилась. Она сразу показалась старше на несколько лет. «Конский» хвост потерял свой задорный вид и уныло обвис за ее спиной.

– А я и не знала, что так будет, – с сожалением, растягивая слова, произнесла девушка. – Выходит, я поспешила в то лето. Выскочила замуж за другого. Институт бросила.

– Вы всегда так, молодые, – укорила старуха. – Все наскоком, все вам сразу подавай. Не ведаете, что творите, а потом расплачиваетесь.

– А то вы такие умные? – девушка с обидой поджала губы, и присела на подоконник одним бедром. Сумку старухи она небрежно отодвинула в сторону. Утомленная разговором старуха опустилась прямо на пол, у ног студентки. Девушка покачала парящей в воздухе ножкой, почти задевая странницу, и высказала новое соображение:

– Если, вы старые все знаете, то, чего же вы по нашим коридорам бродите. Кого ищете? Вам же ясно сказано, что Леонардо уехал!

Девушка отвернулась от старухи (ответ ей был явно неинтересен) и уставилась на меня. Я тоже почувствовала себя нежеланной гостьей в институте, хотя и пришла сюда по делу. Старуха невозмутимо сидела на полу и покачивала головой. Слова девушки ее не задели:

– Да, милая, прихожу. И ты будешь сюда возвращаться еще долгие годы. А кого я ищу, и сама уже не знаю. Все в моей старой голове перепуталось. То ли студента Леонардо, то ли профессора. Ныне вас двоих увидела и на душе полегчало. Давно я с вами не общались.

Мы с девушкой посмотрели друг на друга. Старуху никто из нас еще не знал. Но та знала и помнила нас, ведь мы были ее юностью и зрелостью. Единственным вещественным доказательством нашей связи с ней, был розовый, в горошек платочек. Она крепко сжимала его в пегом от старческих веснушек кулаке.

Внезапно около нас остановился мужчина, вероятно преподаватель института. Он рассеянно спросил:

– Не скажете, милые дамы, какое сегодня число? Но мы не знали даже, какой был ныне год.

Мы впервые видели эту личность. Лысоватый, высокий, плечи сгорблены. Нелепая, редкая бородка чуть рыжеватого цвета закрывала половину лица. Только его умные, серые глаза показались нам знакомы. Привычная хитринка играла в них. Леонардо! Мы, все трое, узнали его!

Профессор сделал шаг, чтобы продолжить свой путь. Но старуха приподнялась с пола, кокетливо поправила панамку и широко улыбнулась. От улыбки морщины на ее лице провалились еще глубже:

– Леонардо, ты меня не узнаешь? – прошамкала она.

Профессор Леонардо равнодушно посмотрел на пожилую особу, что случайно забрела в этот коридор. Он виновато развел руками. Тогда, заслонив старуху, выступила вперед я. Лицо мое вспыхнуло забытым румянцем:

– Леонардо, ты помнишь, как сделал за меня курсовой? – недавняя картинка мальчика со свитком в руке вновь ожила. – Курсовой, по начерталке, на первом курсе, – уточнила я.

– Что-то припоминаю, – неопределенно ответил профессор. – Вы пришли теперь за своего сына просить. В какой он группе занимается?