Любопытно, как Ева себя поведет. А впрочем, известно как. Сперва не пожелает мириться, минут эдак десять-пятнадцать, а после пожелает. Что забавно, разорви она со мной по-настоящему, того гляди сильнее бы к ней привязался. Или наоборот. Однако в общем-то неохота, чтоб так уж порывала, пускай всего-навсего обновит хоть что-то в программе тех пятнадцати минут замирения. Ведь я над этим столько бился, с той же целью сочинил вчера вечером такое, что ее врасплох возьмет.

Стоп, стоп: так в разные свои дела погрузился, что перестал прохожих замечать. Разглядываю какого-то невысокого, с кудрявой головой, которая высовывается из-за стопки книг у него на груди, и стараюсь припомнить, кто тут показывался за последние пять минут. Думал, думал, а помню только того задумчивого, что на девицу загляделся; дальше провал. А ведь кто-то да проходил. Смотрю на девушку и улыбаюсь ей, и она на меня глядит — уж теперь точно, что я ей понравился. Лицо делаю такое, будто решаюсь встать и подойти к ней. Обожаю вот так первый контакт завязывать и встречать интерес и готовность. Еще раз к ней пригляделся — и с еще большим удовольствием. Но вернулся к своим делам. Захотелось мне осмыслить встречу свою с приятелем с исторического, способный парень, и мне даже нравится. Говорили мы с ним всего минуту, спрашивал он, не смогу ли я занять ему пятьсот злотых, потому как жениться он задумал, через неделю отдаст. Поначалу собрался я дать ему взаймы, потом захотелось и водки ему еще поставить, чтобы показать, как у меня все чин по чину идет, а потом рассудил, что пить с ним скучно; мог бы нагородить ему всякой всячины, конечно, да слабое в этом утешение. А можно бы выпить с ним, роскошно дать официанту на чай, а взаймы не давать, но и от этого я отказался и сообщил в конце концов, что не одолжу, потому что сомневаюсь, отдаст ли. Он обиделся, и мне приятно. Тут же, пока стоял он в растерянности, я и деньги еще вытащил — полторы тысячи, которые на плащ откладывал, — купюры были по полсотне, так что казалось, что их еще больше, и показал ему, а сам думал притом, что делаю так для его же добра, чтобы утвердился в дурном мнении обо мне и в самоуважении. Пошел потом к Еве и выдумал по дороге пару интересных сценок, которыми можно было бы перевернуть все привычное, да под конец от них отказался. А одна-то из них мне нравилась и могла сильно подействовать. Была она несколько в стиле Достоевского, со слезами и коленопреклонениями, но все-таки я ее отменил, все равно Ева не оценит.

Аллеей возвращается тот невысокий, выглядывает из-за книжек. То ли библиотека закрыта, то ли поменял. Пожалуй, если погода не переменится, схожу завтра в бассейн. Соседняя дивчина все улыбается, держаться она умеет, и поговорить с ней было бы, наверное, приятно. А она, наверно, думает, что я робкий. На вид ей лет восемнадцать, длинноногая, причесана отлично. Коли посидит еще немножко, я, пожалуй, и подойду к ней. Да только и так вечером к Еве, да еще эта Гося, замужняя, которой я до того понравился, что она на все готова. У нее авто сломалось, я ей что-то насоветовал, наверняка невпопад, потому как в этом не разбираюсь, она сама поняла, что совет был никуда, но тянула время, потому как я ей с ходу понравился. Позже, когда кто-то уже починил ей машину, загорелось ей куда-нибудь меня устроить. Слушал я не очень внимательно, хоть мила она была в своем запале и усердии, но явно ей надо было просто меня удержать при себе, кстати, сам я никуда не спешил. Посидели в кафе, и она с хитроумным видом говорила, как и что можно устроить. Хотела она, чтоб я записался в секцию на байдарках, завел бы там с кем-то приятельские отношения, потом пошел бы к нему на службу, поболтался бы в коридоре, пока с ним не столкнусь, оба мы удивимся встрече, тут и будет завязка для серьезного разговора. Рассказал бы я тогда что-нибудь про свою работу, про польско-литовские отношения, интеллигентно и гладко, вот и сойдет для начала. Выглядит Гося вовсе неплохо, хоть лицо малость помятое, а шея коротковата. И не очень все это меня вдохновило — не потому, что отказался бы от прекрасного места, и не из щепетильности — просто не верится, что встречусь в учреждении с тем человеком. Мог бы, допустим, ходить целую неделю и не увидеть его, а это было бы неприятно. Впрочем, я прикинул, что встреться он мне, я бы отказался, потому что историю не люблю, в той конторе служить не желаю, а деньги, которые там дали бы, не так-то уж мне и нужны. Впрочем, можно и записаться в эту секцию и сделать все остальное именно так, если Гося позвонит, да звонит-то ведь она именно сейчас, а после может потерять к тому охоту. Можно бы, допустим, и сходить в ту секцию, скажем, в воскресенье, для пробы, но иметь я буду это в виду на тот только случай, если мне надоест все прочее. Какое-то время я порассуждал о тех забавных ситуациях, которые мог бы я разработать, если б занялся этим делом, и благодаря которым наверняка бы потешился всласть. Да, но пока мне и так не скучно. Вот думаю: подойди та девушка с соседней скамейки сама ко мне, все бы могло сложиться иначе, тогда пошел бы я с ней за плащом и узнал бы, что про меня думала, пока на той скамейке сидела. Я, само собой разумеется, знаю, что подходить ко мне она не станет, да я, по правде, и не уверен — коли подошла бы, сходили бы мы с ней за плащом. Например, мог бы изобразить, что возмущен ею или сказать, что не вижу ее, ибо потерял зрение, балуясь с неразорвавшимся снарядом.

То ли она обидится, то ли ее это позабавит. А через минуту я сообразил: можно сказать Еве, что я влюбился в Госю, и дать ее адрес. Только задумка не очень-то красивая. Решил все, что касается Госи, отложить на после обеда, а покамест просто часок позагорать. Если солнце и дальше так будет жарить, можно и обедать уйти позже — в два или даже в три. От ворот сюда, вижу, приближается быстрым шагом знакомый, и так уже он близко, что не увернешься. Никакой нет охоты с ним болтать, это ж прервет мои наблюдения, но и он-то меня не заметил, прошел мимо. Девушка соседняя поднялась и пошла себе в ворота. Тогда и я решил, что пересяду теперь на другой конец скамейки и буду следить за парадным библиотеки. Выделил я себе на это пятнадцать минут. Ежели ничего происходить не будет, то в запасе у меня останется анализ истории с Госей. Анализировать ее можно до обеда, а уж после обеда сосредоточиться на чем-нибудь другом.

Перевод Св. Котенко.

Ян Добрачинский

СТАРЫЕ И МОЛОДЫЕ

Бенуцци ждал Анджея в баре аэровокзала.

— Прошу сюда, — и он пригласил его за столик. — У нас есть немного времени. Только что передавали — вылет самолета откладывается.

— А что случилось?

— В Риме вчера были студенческие беспорядки. И как будто серьезные. Есть убитые и раненые. Не исключено, что в связи с этим рейсы задерживаются. Но это, верно, долго не продлится. Студенческие беспорядки здесь частенько, можно уже было к этому привыкнуть.

— Ну что ж, подождем.

— Час назад звонил директор. Он хотел знать наверняка, что мы для вас сделали все. Прошу вас — вот билеты. А это — чековая книжка. В конверте — пятьдесят тысяч на случай, если у вас сегодня будут расходы. На улице Фумунчино вас ждет машина отеля «Астория». Номер заказан. Вечером к вам явится чиновник римского бюро. Можете располагать им как своим личным секретарем. Я также позвоню вечером. Мне необходимо заверить директора, что вы устроены.

— Спасибо.

— Я поставил также в известность синьора Карватта.

— Вы отправляете меня словно ценную посылку.

— Нет, вы отнюдь не посылка, но я знаю, как важна для директора ваша поездка в Рим. Впрочем, и для нас всех также.

— В самом деле?

— Интересы директора — наши интересы. Ну, я разобрался в обстановке и вижу, что придется ждать дольше, чем я предполагал. Может быть, выпьем чего-нибудь?

— Согласен.

— Я бы предложил «Мартини». — Бенуцци поднял руку и, щелкнув пальцами, подозвал кельнера.