Не знала, что ответить. По позвоночнику расползлось внезапное ощущение холода. Дернулась. Взяла Льюиса за руки и крепко сжала – эмоциональный порыв.

– Будьте осторожны в поездке, – сказала почти шепотом. – Я знаю, что все будет хорошо, но… Будьте осторожны. Мне еще нужно у тебя поучиться, так что обязательно возвращайся с вылазки, – не получилось сказать иронично; голос подрагивал. Я опустила взгляд, с секунду помолчала, затем перехватила термос и допила за один раз остатки кофе, стараясь сбить сжавший горло спазм.

– Мы вернемся дня через два, – буднично ответил Льюис. – Спешить не будем, все внимательно осмотрим. Не накручивай себя. Все нормально будет, – он махнул рукой, удобнее устраиваясь на стуле. – Главное и вы оставайтесь начеку. Не ходи без оружия, ладно?

– Сэма постоянно передергивает, когда он видит у меня в руках пистолет, – горгоновец в немом вопросе вздернул бровь. – Просто… У Сэма очень жесткие моральные рамки. Он убежден, что можно избежать любого кровопролития. Сэм не сторонник насилия в любом его проявлении. Даже в теоретическом, – Льюис в задумчивости кивнул, ничего не ответив, и я тоже промолчала. Затем разговор возобновился и медленно перетек абсолютно в иное русло, далекое от крови, убийств и рушащегося мира.

Мы много говорили. Поток мыслей, баек, шуток на грани, размышлений обо всем на свете. Незаметно пробегало время. Стэна сменил на дежурстве Михаэль, мы с Крисом выпили еще один термос кофе, который в потемках заливали еле теплой водой, наспех нагретой разожженными на улице газетами. Я чувствовала легкую усталость, представляла, как утром вновь будет нужно нестись на тренировку с Норманом.

Откровенно говоря, я боялась даже предполагать, как грядущий день проведу на ногах.

Оставалось часа полтора до подъема, когда мы с Льюисом все-таки решили пойти вздремнуть. Крис замер у входа в комнату, повернувшись ко мне.

– Судя по тенденции, мы собрались поочередно вытаскивать друг друга из эмоциональной ямы?

– Наверное именно на этом и строятся крепкие дружеские отношения.

– Что ж, в таком случае спасибо, что не оставила меня наедине со своими мыслями.

– И тебе. И отдельное спасибо за кофе, – Льюис улыбнулся, распахивая передо мной дверь.

Ещё темно. Ещё осталось время немного отдохнуть перед ранним подъемом. Опустилась на кровать, натянула до самого лица одеяло… Не чувствовала ни рук, ни ног. Закрыла глаза, ощущая, как покачивало от пульсирования крови по организму. И минуты не прошло, как провалилась в сон. Жизнь умолкла, время остановилось.

***

Роберт давал напутственные распоряжения Михаэлю, пока участники вылазки перепроверяли готовность к выезду. Остальные горгоновцы вместе со мной и Сэмом стояли поодаль, дабы не путаться под ногами.

На удивление, спать совершенно не хотелось – утренняя тренировка отлично приводила в бодрое состояние; а вот Дорт стоял, кутаясь в плед и не переставая зевать.

Финальные сборы завершились минут за пятнадцать. Горгоновцы разместились в машине, Норман открыл им ворота.

Сердце билось где-то в горле. Я смотрела на уезжающую машину, молясь всем известным мне богам: пусть все пройдет удачно. Благоволите Небеса, убереги Богиня Матерь!

Роудез закрыл ворота, Михаэль махнул рукой. Всё возвращалось на свои места. Все возвращались на свои места. Я понеслась на занятия, Сэм направился досыпать, пока солнце не покажется из-за туч.

День проходил в движении. На месте никто не сидел, у всех были свои дела и свои обязанности, а потому времени думать и переживать не оставалось. К тому же, Норман сохранял позитивный настрой и подбивал всех остальных соответствовать. Я дежурила вторую половину дня, и тогда же вновь упражнялась в разборке, чистке и сборке четырех разных пистолетов, винтовки и полуавтомата – то, что Сара мне объясняла в предыдущий день.

Сборт дважды выходил с нами на связь. Все шло по плану, а потому даже к вечеру мы оставались в бодром и приподнятом расположении духа. Стэн приготовил свои "фирменные" макароны с тушенкой, и в тот миг мне казалось это лучшим и вкуснейшим блюдом во всей моей жизни. Сэм мирно беседовал с Михаэлем о книгах прошлого столетия. Иллюзия нормальности была настолько реалистичной, что я поверила в нее на несколько часов.

В сравнении со спокойным днем ночь далась мне значительно тяжелее: сначала я задремала, уснула плохо и чутко, и проснулась сразу же, когда на дежурство второй половины ночи ушел Норман, сменивший Михаэля. Мы остались с Сэмом в большой комнате вдвоем, и пока Дорт тихонько посапывал, я крутилась на постели в немом страхе. Липкий холодок струился по спине, всюду мерещились тени и образы ночных кошмаров. Спящий рядом Сэм не успокаивал и уверенности не придавал.

Воображение подбрасывало всякое неприятное и угнетающее. Тягостные минуты тянулись нестерпимо долго. Повернулась на спину, уперлась взглядом в высокий потолок; повторяла заученную мантру: да, как бы страшно не было признавать, но уже ничто не будет, как прежде. Время вспять не вернешь, обратно не отмотаешь. Из сердца бури дороги не существует. Остается только ее выстоять. Пускай эта буря лишь сделает нас сильнее.

Солнце все не поднималось, я мучилась от собственного бессилия, с воющей тоской ожидая рассвета. Только над горизонтом забрезжил свет, я тут же подорвалась с кровати, стремглав мчась вниз, на утреннюю тренировку. Первую из трех в наступающем дне. С новыми препятствиями и нагрузками. Все сложнее и труднее. Но я не чувствовала уже тяжести в теле, боли в мышцах – теперь мысли оказались сильнее и глушили физическое восприятие. Отдавалась делам полностью, дабы отвлечься.

Время летело. Я хваталась за все задания, пыталась быть везде и сразу, помогая Стэну и Сэму проверять машины, вызываясь на дежурство во второй половине дня. Тренировалась с Норманом, затем с ним же перечищала оставшееся оружие. Впервые за все время с начала эпидемии я чувствовала себя настоящей, наконец-то вырвавшейся из-под власти страха и эмоций. Сэм тоже неунывал, погрузившись в работу. Он даже изредка шутил, вспоминая забавные истории, связанные с издательством и нашими коллегами. На улице было жарко и солнечно; на небе ни тучки.

Роберт сообщил, что все в порядке, но возвращение может немного сместиться от первоначальных временных рамок: новые задачи требовали разрешения; содержательнее командир не распространялся.

Вечер. Тренировка. Повторение изученного. Без сил упала на кровать. Подумала об уехавших. Уснула. Проснулась, когда Норман уходил часа в два на свою смену. Напросилась с ним. Оставшуюся половину ночи разговаривали. О моем обучении, о "Горгоне", о том, что происходит в мире.

Горгоновцы мало знали о прошлом друг друга. Впрочем, это и не было нужно – вступая в группу, военные перечеркивали предыдущую жизнь, полностью посвящая себя "Горгоне", которая становилась семьей. Это помогало целиком отдаваться работе. Горгоновец не должен был бояться терять: что-то или кого-то. Понятное дело, уставом не запрещалось иметь семью, но негласное правило рекомендовало принимать в ряды группы тех, кто не мог своей кончиной кому-то принести чрезмерную боль и невосполнимую утрату. Да и горгоновцам проще было бросаться на амбразуру, зная, что никому не обещали вернуться. Обязан "Горгоне" и самому себе. Так проще, так легче не бояться ни смерти, ни Всевышних сил, не всевидящих властей, ни озлобленных недругов.

В группу приходили либо отчаявшиеся, либо чрезмерно амбициозные, а чаще – сочетающие в себе обе ипостаси. Быть горгоновцем – почетно, но не каждого принимали в группу; да, откровенно говоря, и не каждый смог бы принять условия, соответствовать требованиям, которые "Горгона" выдвигала. В частности, покинуть группу можно тремя путями: смерть (самый частый); почетная пенсия за особые заслуги (почти подарок судьбы и командира); и позорное исключение – а исключение из "Горгоны" ставило крест на любой дальнейшей карьере, связанной с военной или силовой деятельностью. Впрочем, исключение становилось клеймом всей жизни. Единственными горгоновцами, имена которых просачивались в массы, становились изгнанные или кончившие жизнь на военно-полевом трибунале. Командир судил, командир приводил приговор к исполнению.