– Ты в самом деле уверен, что это подлинный Андерс Цорн? – с сомнением в голосе прокричал он мне в ухо.

Он кричит, когда говорит с кем-то по телефону, потому что со слухом у него неважно. Мне это совершенно не мешает, потому что я сам немного тугоух.

– В самом деле. Ты же знаешь, я всегда интересовался искусством. Холст, масло. Две молодые и, разумеется, обнаженные женщины прыгают в воду со скалы. Удобный формат, примерно шестьдесят на сорок сантиметров.

Нильс долго молчал.

– И сколько она может стоить сейчас, если это подлинник? – наконец спросил он.

Прежде чем ответить, я набрал в грудь побольше воздуха.

– Я посмотрел актуальные расценки у Буковски. Картина такого формата потянет примерно на десять миллионов крон.

Последовавшая за этим тишина была долгой и наводила на размышления. Потом Нильс откашлялся и снова заговорил:

– Все двери были заперты на несколько замков. Строительные леса покрывают весь дом, да еще эти декоративные полотнища. С оконной рамы в комнате, где произошло убийство, сняты ручки. Получается, антиквар взобрался по лесам и проник через окно. Тогда встает вопрос, каким образом он ухитрился снять ручки. Обычно домушники разбивают стекло, чтобы просунуть внутрь руку и открыть раму, – констатировал Нильс.

– Верно. Но Мод не может сказать точно, заходила ли она в комнату и открывала ли окно, вернувшись после месячного отдыха в Хорватии. Она еще несла какую-то чушь про то, что могла открыть окно еще до отъезда, что едва ли может быть правдой. В июле было много дождей, но паркет под окном не пострадал. Окно не могло простоять открытым так долго.

После этих слов вновь воцарилась тишина, а затем Нильс опять заговорил:

– Когда, ты говоришь, были смонтированы строительные леса и декоративные полотнища?

– Почти две недели назад.

– Это означает, что дама открыла окошко, вернувшись из Хорватии. Летом в квартире быстро становится душно, если не проветривать. Тогда, если верить ей, тела в комнате еще не было.

– Нет. Но она все время путалась и сказала, что ничего не помнит.

– У нее склероз? – резко спросил Нильс.

Я крепко задумался, прежде чем дать ответ.

– Откровенно говоря, я с ней не так уж хорошо знаком. Но я никогда не замечал у нее признаков деменции. Она всегда производила впечатление дамы, которая способна о себе позаботиться. Если вспомнить о тех длительных поездках, которые она так часто предпринимает… Нет, раньше я не замечал ни малейших признаков дезориентации у Мод. Но, быть может, это все шок?

– Возможно. Техники обнаружили следы присутствия вероятного подельника?

Ответ я знал совершенно точно, потому что слышал, как техники обсуждали это.

– Очевидно, в луже крови они обнаружили отпечаток мужской туфли, но он оказался нечетким. Использовать его как улику нельзя.

– Как удобно, – сухо сказал Нильс.

Я понял, что мысли Нильса бежали в том же направлении, что и мои собственные.

– Ты думаешь то же, что и я, – проговорил я тогда.

– Его убила эта тетка, – констатировал Нильс.

– Да. Только мне не ясен ее мотив. И зачем было убивать его в своей собственной квартире? И подумай только – каким нужно обладать хладнокровием, чтобы как минимум две ночи спать в одной квартире с трупом своей жертвы!

– Или четыре, – сказал Нильс.

– Четыре?

– Ну да. Она вернулась домой вечером в пятницу. Если убийство произошло прямо тогда, то получается четыре ночи. Если антиквар был убит в субботу – три. Если в воскресенье – две. Она же уехала в Варберг не раньше утра понедельника? А вернувшись домой после пяти дней на спа-курорте, она проспала там еще целую ночь, прежде чем сообщить, что обнаружила у себя в квартире труп. Так что в одной квартире с мертвецом она провела от двух до четырех ночей. Невзирая на то, что все это время знала о том, что он лежит в салоне. Если все это действительно так, она чертовски хладнокровная дамочка!

Мы снова примолкли, мысленно пробегая весь сценарий. Возможно ли это, в самом деле? Но зачем бы Мод..? Я находил лишь одно объяснение.

– Я думаю, она застала его за кражей серебра. Вспомни хлопчатобумажные перчатки, которые были на нем. Она ударила его кочергой. Возможно, она не хотела его убивать, но, к несчастью, Фраццен упал прямо на решетку, и острый шпиль прошил его глаз, а затем и мозг. Он скончался на месте. Мод оставила канделябры и кубок лежать в его сумке. Возможно, она заметила, что оставила в крови свой след, отыскала туфлю большего размера и оставила ею отпечаток поверх собственного. И специально постаралась, чтобы оттиск был нечетким.

– Есть такая вероятность. Но у нас лишь косвенные улики и предположения. Нужно позволить этой… комиссару Хюсс вести расследование. Остается надеяться, что криминалисты обнаружат годные улики. Теперь ведь есть анализ ДНК и масса других примочек, которых в мое время не было.

– Значит, подождем и посмотрим, что из этого выйдет? – спросил я.

– Так будет лучше всего. Но на всякий случай отвечай отказом, если вдруг она пригласит тебя на кофе, – разразился хриплым смехом Нильс.

Сейчас приближается Рождество. Не далее как вчера, я столкнулся с Мод на лестнице. Она, как обычно, поздоровалась и пошла дальше. Я вежливо ответил, ощутив, как по спине пробегает дрожь.

Полиция до сих пор не раскрыла убийство антиквара. Они все еще разыскивают предполагаемого подельника, сам факт существования которого подтверждается лишь нечетким отпечатком подошвы. Ну и наличием трупа.

Только мы с Нильсом Тореном знаем правду, но доказать ничего не можем. Да и какой полицейский станет принимать в расчет россказни двух старых сморчков? Учитывая это, мы с Мари стараемся ничем не тревожить Мод.

Фрекен Мод перед лицом трудноразрешимой проблемы

Весь день Мод моталась по аэропортам и пересаживалась с рейса на рейс. С тех пор, как она покинула хорватский Сплит, миновало уже десять часов, считая пересадки во Франкфурте и в аэропорту Каструп^[5]. Преимуществом такого долгого пути для Мод стала возможность поразмыслить над экономической дилеммой, которая стояла перед ней.

Кофе и бургер с котлетой, которые Мод взяла в кафетерии аэропорта Ландветтер, оказались вкусными и придали ей новых сил – в завершение путешествия Мод предстояло специальным автобусным рейсом от авиакомпании доехать до центра Гётеборга. В пути-то Мод и приблизилась к пониманию того, как будет решать возникшую проблему.

Войдя в холл, Мод прямо у порога бросила рюкзачок и дорожную сумку и решительным шагом проследовала прямо в противоположный конец апартаментов.

У Мод никогда не возникало мысли что-то поменять в папином салоне. Там все выглядело точь-в-точь как в день смерти отца семьдесят лет назад. Временами Мод казалось, что, заходя в салон, она ощущает в воздухе слабый аромат сигарного дыма.

Однако никогда прежде этот запах не казался Мод таким сильным, как в этот раз, когда она перешагнула порог отцовской комнаты. Ей предстояло принять невыносимо сложное решение, и это было мучительно.

Настало время взглянуть на вещи реально. Ей скоро стукнет восемьдесят девять. У нее нет наследников, так что все достанется Фонду Общественного Наследия. А эти стервятники из правления жилкооператива только и ждут того, чтобы вонзить когти в ее прекрасное жилище. Они раздробят апартаменты на несколько маленьких квартир, сделают в них шикарный ремонт и продадут втридорога. Мод необходимо было признать, что держаться за все эти побрякушки из сентиментальных причин было совершенно нерационально.

За прошедшие годы Мод успела распродать часть коллекции живописи. Среди прочего – Бруно Лильефорса, большого Карла Ларссона и полотно в стиле модерн Нильса Дарделя. Последнего она никогда не любила, хотя денег за него выручила больше всего. Сейчас у Мод оставалась картина Андерса Цорна, и висела она на стене в салоне. Отец лично ездил в Даларну и приобрел ее из рук самого художника еще в начале прошлого века. Мать сочла полотно возмутительным. Она не уставала повторять, как рада, что картина висит в салоне и ей не приходится часто на нее глядеть. Мод знала, что картина представляет ценность, но ей сюжет с освещенными солнцем женскими телами у кромки воды, напротив, нравился, и Мод совсем не была готова расстаться с полотном.