– Хорошо, Эдуард Карлович, – кивнул я головой, – мать, наверно, из эвакуированных в Германию во время войны?

– Да. – Не стал разубеждать меня профессор.

– Отец забрал её к себе, – продолжил он рассказывать о себе, – в качестве служанки. Он был военным чиновником, и ему по статусу позволялось. Но когда привёз её к себе домой, назвал её хозяйкой, и велел следить за хозяйством, а сам уехал на фронт. Вскоре, через год, он вернулся уже окончательно, и они стали жить вместе. Потом поженились. Затем родился я. Он был не плохой человек, и матери он понравился сразу, поэтому она и не делала попыток побега. А когда закончилась война, она уже не хотела уезжать от него. В общем, срослось у них всё хорошо.

– Хорошо, – откинулся я на спинку стула, – с этим разобрались. Что вы можете сказать о грузе? Откуда он?

– Из Египта, – ответил он не задумываясь, – из-под саркофага одного из фараонов одной из пирамид. Вход в гробницу был обнаружен случайно, до этого там всё было исследовано, и ничего не напоминало о том, что там что-то ещё есть. Не буду рассказывать предысторию, это не столь важно, важно было то, что мы там нашли. Кроме этого камня и саркофага было множество золотых украшений, драгоценных камней, всевозможной посуды из золота и разной утвари. Но заинтересовало нас не это, а то, что тело фараона было свежим. Как будто человек только что умер. Тело было холодным и окоченевшим. Кожа совершенно не пострадала. Даже вещи, что находились на нём, были просто в превосходном состоянии. На радостях, мы решили поскорее вывести это тело, и исследовать его в нормальных условиях, но стоило нам отнести этот саркофаг с телом в сторону от камня, как тело стало стремительно истлевать. Менее чем за минуту, в саркофаге оказался только прах в виде пепла. Не сохранилось ничего. Что произошло, никто не мог дать ответ? Вот тогда мы и обратили внимание на камень. Привлёк своё внимание он тем, что был он другой. Не такой, как те камни, из которых была сложена пирамида. Тогда мы попробовали взять пробу этого материала, но у нас ничего не вышло. И мы поняли, что именно этот камень не давал истлеть телу. Вот тогда и было принято решение забрать этот блок с собой, и исследовать его. Этот комплекс был предназначен для других целей, и ввод его в эксплуатацию подходил со дня на день, что и решило проблему секретности исследований. Именно поэтому здесь находится не весь персонал комплекса. Как вы заметили, здесь не проживают сейчас ни повара, ни обслуга, ни технический персонал. Пока они приезжают с утра, а вечером уезжают. А со дня на день ожидалось их заселение на постоянной основе.

– Как вам разрешили вывоз артефакта власти Египта? – Спросил я, когда он надолго замолчал.

– Они ни о чём не догадывались, – пояснил профессор, – работы проводились тайно, под официальным разрешением властей на исследования пирамиды. Так же, тайно и вывезли. Они не знали о том, что мы нашли захоронение, в противном случае, конечно, нам бы ничего не светило. Как вывозили артефакт и ценности я не в курсе, этим занимались военные, а вот снова закрыть проход в гробницу нам удалось без труда. Это делалось всё автоматически. На системе противовесов, плита встала на своё место, и ничего не напоминало о том, что там был проход.

– Понятно, – кивнул я, – что можете сказать о своих коллегах?

– Ничего плохого, и ни чего хорошего я о них сказать не могу. – Неуверенно сказал профессор.

– Мы знакомы всего несколько дней, – продолжил он, – перед самым приездом сюда и познакомились, в Берлине. Из учёных здесь только один, Марк Шейдер, вон тот господин слева, – и он указал на лысого, пухленького живчика, который внимательно прислушивался к нашему разговору, но не перебивал, – остальные, так, на подхвате. Учёных степеней не имеют, да и особых знаний у них я не заметил. Они нам помогали взять пробу камня. К нам должны были присоединиться ещё учёные, чуть позже, но видимо уже не судьба.

– А этот Марк Шейдер, – посмотрел я на того, – в чём специалист?

– Он учёный по микробиологии, – пояснил он мне, – как раз должен был разбираться с эффектом сохранения материи и причинами сего явления.

– А он что, русский язык знает? – Указал я на того головой.

– Немного понимает, – сказал профессор, – но только и всего. Говорит с большим трудом.

– Хорошо, Эдуард Карлович, – приняв решение, я решил сделать ему предложение, – как вы смотрите на то, чтобы отправиться с нами, в Россию?

– Положительно смотрю, молодой человек. – Не раздумывая, ответил он.

– Меня в Германии ничего не держит, – решил он пояснить, – семьи у меня нет, детей тоже, жильё ведомственное. А в Россию я давно хочу, да всё как-то не решался. А теперь, когда вы забираете то, что меня сильно заинтересовало, я просто обязан ехать с вами. Я должен узнать, что же это такое, и пропустить такое не в моих силах. Я согласен.

– Ну, вот и хорошо, – подытожил я, – значит этих, оставим здесь. Микробиологи и у нас есть, а специалистов на все руки мы найдём без труда.

И в этот момент заработала рация у Атолла.

– Атолл, – донёсся голос Ребуса, – транспорт на связи. У нас десять минут. Приём.

– Понял, Ребус, – ответил тот, – выходи на приёмную площадку, встречай птичку. Подсвети там. Будем через несколько минут. Как понял? Приём.

– Понял, Атолл, – прохрипела рация, – конец связи.

Когда мы уже выходили из помещения, вскочил Марк Шейдер, и крикнул:

– Я есть ехать Россия. Я отшень, эм-м, утшоный.

– Бывай, учёный, – усмехнулся Атолл, и запер дверь на ключ. Теперь открыть её они точно не смогут, с другой стороны двери не было поворотного механизма запирания. Такая же замочная скважина. Ещё и ключ оставил в двери. А мы, развязав Эдуарда Карловича, направились к лифту. Задачи нам захватывать учёных не стояло, поэтому я решил этого микробиолога с собой не брать, ни к чему он, а Эдуард Карлович нам не помешает, тем более что он на половину русский, и решил вернуться на родину.

– О-о, – обрадовался Вьюга, – вы уже в лифт каменюку занесли, да. А я думал, что ещё её сейчас транспортировать придётся. Тогда я нажимаю одын, да.

Лифт плавно поднялся и двери открылись. Ещё и пандус из нутрии лифта перевернулся, и лёг на уровне пола лифта на землю. А я недоумевал, зачем этот лист на полу лежит, мешает только, а здесь всё серьёзно оказывается. Крышка лифта, имитирующая лужайку, покоилась на крыше лифта, а сам лифт как сказочный домик, торчал по среди лужайки. В пятидесяти метрах от лифта стоял Ребус и светил фонарём верх, давая ориентир, куда приземляться вертолёту. На посадку заходил МИ-26. Дальность хода у этой машины 800 километров без груза, а у нас будет где-то около семисот километров до Калининграда по прямой, поэтому он был с подвесными топливными баками. Но даже этого вряд ли хватит. Тем более, назад будем лететь с грузом, да и сами баки с топливом тот ещё груз. Как они собирались решить этот вопрос, загадка. А всё оказалось очень просто. Как только вертолёт приземлился, и открылась аппарель для загрузки, мы, немедля, направились туда. Кречет вёл электрокар с камнем. А в грузовом салоне вертолёта стояли дополнительные баки, вот и весь секрет. После того, как мы загрузились, и аппарель закрылась – мы взлетели. Всё, задание выполнено, домой.

В Центре Научных Разработок мы оказались в этот же день после обеда. Добрались без особых проблем. До Калининграда нас сопровождала на расстоянии парочка истребителей Германии, но ближе не подлетели и на прицел не брали, потому что нас охраняли наши соколы на истребителях. Да и повода на нападение особо не было. Штурмовать какие-то объекты Россия не собиралась, не безобразничали по пути. А то, что вся ПВО вышла из строя по коридору следования, из тех, что пережили военный инцидент, так что ж, бывает. Люди то не пострадали. Вроде как, и уничтожать нас не за что. Принудить приземлиться на территории Германии – это ещё можно, если получится, а на что-то большее рассчитывать, не стоит. Да, вертолёт, конечно, что-то утащил с территории, но что он мог увезти, могли знать только определённое число лиц, и вероятно канцлер не был в этом числе.