Клокотанье собственного дыхания в трубке.Мелкая, противная дрожь. Как и много лет назад, когда она бежала по снегу в хлюпающих мочой туфлях.

Чьи-то руки вытянут её тело на понтон.

– Силк алкарш!– Резкость арабского речи и живость жестикуляции уже не покажутся чрезмерными. Тогда на глазной сетчатке и отразятся стальные плавники. Её охватит озноб, такой сильный, что почудится: она слышит перестук собственных костей.

На арабском акула означает « прожорливая». ( А по-чешски, как ей позднее скажет турист в баре, «жралок».) Ей, едва не ставшая закуской «жралка», помогают подняться с понтона. Отдыхающие расступаются перед ней, как воды Красного моря перед Моисеем. Её отводят в павильон дайверов, где поят чаем «каркаде».

Про то,что рефлексивный «хук» в нос оказался единственным шансом на спасение, мадам «Розовая шляпка» узнает в Москве, от специалистов. Правда, предпочтёт не упоминать предупреждавший «голос». Как и факт, что подсознание выдало акулью морду за физиономию давнего обидчика.

С той поры мадам «Розовая шляпка» плавает в сопровождении дайвера-инструктора.

На обратном пути молодой человек неизменно сбавлял темп. На подходе к понтону он и вовсе брал подопечную на буксир. Обмякшее тело клиентки врезалось в водную толщу, как нож в масло. И хотя для неё это был самый приятный момент их путешествия, женщина давала себе отчёт: проводник делает это из экономии времени.

И вновь… На прежнем месте… Сквозь шум в дыхательной трубке…

– Люси-и-ль.

Голос беспрепятственно достигает ушей, плотно закрытых купальной шапочкой.

– Л-ю-ю-силь!

Манера произношения знакома досконально. «Л» произносится твёрже, чем делают русские. «И» растягивается на выдохе дольше принятого.

– Люси-и-ль…

Здесь было бы разумнее испугаться, но она лишь сжимает ладонь спутника. Дайвер поворачивает голову и поднимает большой палец. Условный знак: «Как ты?» Ей достаёт самообладания подать ответный сигнал: « В норме».

– Люси-и-ль… Люси-и-ль…

Голос не окликает, не предупреждает. Он…

Он призывал. И звучал протяжнее. Как будто ударялся о стену кораллов- и возвращался эхом.

Голос пробил брешь в её защите. Дайвер прибавляет скорости. Молодой человек предупреждён: у клиентки случаются панические атаки.

Показывается подводная часть лестницы на понтон. Она отсвечивает серебром.

Дайвер поднялся первым. Протянув руки, сноровисто извлёк женское тело из воды. Затем фамильярно поднял маску клиентки.

– Как дела?

– Окей!

Они минуют понтон –бедро к бедру. Затем преодолевают бетонные ступени, ведущие на уставленную лежаками насыпь. Египтянин, напустив на себя деловой вид, сворачивает к дайверской базе. Мужские силуэты на египетских папирусах в сравнении с его телом выглядят схематично и коряво. Остаётся сожалеть, что в Африке так и не родился свой Роден. У входа он с кинематографической выразительностью разворачивает ладно сидящую на мощных плечах голову. В её сторону. В ответ клиентка одаривает проводника улыбкой. Прощальный ритуал.

Между тем пляжная жизнь идёт своим чередом. И каждый наслаждается праздным бездумным счастьем. Такое бывает каждой зимой. И непременно в залитой солнцем стране.

Растянувшись на лежаке, мадам «Розовая» переживает мгновение чистого восторга. «Голос»! Это Милко снова вышел на связь. Это его баритон окликнул её сквозь прореху в пространственно-временной завесе. Как и тогда- при столкновении с акулой.

…Ловко лавируя меж лежаками, вышагивает темнокожий массажист-нубиец. Своими окружностями он напоминает борца сумо. Замедляя ход у польского семейства, склоняется над девочкой лет восьми. Её имя Маруся. Нет, Марыся.

–  Ребьёнка! Ты можьешь полушить солнешный пошелуй!

Сейчас Марыся или её родительница должна зачастить в ответ: « Пшэпрашем, не разумеем по руську!»

Но «ребьёнка» щебечет в ответ по-русски.

О, да она «разумеет»! Нечасто встретишь польских родителей, обучающих отпрысков языку бывших «оккупантов».

Внезапно приходит на ум другой язык. По-болгарски молодая женщина –«булка». «Розовая шляпка» ещё успевает подумать: ассоциация возникла при виде рубенсовских форм Марысиной мамы. Но уже в следующую секунду веки трепещут, давая отпор сну.Силы не равны. И она отдаётся этой маленькой осторожной смерти.

ЦЕНТРАЛЬНАЯ ПЛОЩАДКА ОТЕЛЯ «ПАРАДИЗ»

Лучи, как в западне, мечутся в волосах девушки-аниматора. Она неотразима в этой своей блузке-матроске и юбочке-солнце. Рита направляется к рабочему месту, когда Марыся издаёт жалобный вскрик. Папаша усаживает дочку на бортик и массирует нежно-молочную ступню с неумело накрашенными алыми ноготками.

– Судороги,– решает сотрудница отеля.

– Ну вылитый экс-президент Польши Лех Валенса! –заключает дедушка мальчика с синдромом Дауна.

Аниматор Рита уже направляется к полякам, чтобы порекомендовать бассейн с подогревом, когда на какой-то дочкин вопрос мужчина бросает:

–  Мабуть.

Аниматор ударяет по тормозам и резко сбавляет скорость.

– Любопытно, что поляки тоже используют это слово!-замечает дедушка мальчика с синдромом Дауна.Занятый этим лингвистическим открытием, он не обращает внимание на Риту. А та изменяет маршрут и упирается в щит:

« Плавательный бассейн правил».

Возьми себя в руки,– командует она себе.– Мабуть – всего лишь слово. В переводе на русский- «может быть».

Глаза скользят по столбцам «Правил».

Пожалуйста, душ, прежде чем вниз плавательный бассейн.

Рита не отрываясь смотрит на щит.

Запрещено использование бассейн только одежду море.

Раздражавший прежде гоблинский перевод теперь странным образом позволяет «заякориться». Но схваченный краем уха «мабуть» всё ещё терзает барабанные перепонки. И она продолжает читать:

Разве не разрешаетслося брать питание на присутствие в бассейн.

« Похоже, разгулялись нервы».

А тем временем эпизод у бассейна с озвученным «мабуть» уже плюхнулся в питательный бульон подсознания.

«Его прозвали «Мабуть». Он сыплет этим словом без разбора. «Мабуть» для него что-то вроде якоря в словесной стихии».

Наконец, ей удаётся справиться с собой. Но вместо того, чтобы двигаться прямо по курсу, взгляд скользит в направлении польского семейства. Массаж ножек завершён. Теперь отцовская ладонь поддерживает дочку снизу –под животик. Другая подстраховывает сверху, повыше попки, обтянутой синим купальником.

Руки пана похожи на крабы.

« Если перед ней «Мабуть»…То именно эти руки –крабы…»

Рита зажмуривается. Будто продавливает назад нарисовавшуюся перед ней картинку. Усилием воли стряхивает «морок». И вот уже юбочка-солнце, размеренно вращаясь вокруг идеальных, как у древнегреческой статуи, бёдер, движется к зениту – аниматорской будке.

КАФЕ, ПРИМЫКАЮЩЕЕ К ЛОББИ

« В открытом море вода синяя, как лепестки васильков, и прозрачная, как тонкое стекло».-читает бабушка.-На дне морском живут русалки».

Здесь тоже. В бассейне с синей, как море, водой.

Костя учится отводить взгляд. Усвоил от бабушки: «таращиться» – плохо. А ещё он запомнил, как устанавливать спинку шезлонга. Это здорово- уметь рассчитывать все эти зубчики, чтобы потом следить за Русалочкой. Из надёжного укрытия – из-под век. И даже всевидящая и вездесущая «Аби» ( мальчик обращается к бабушке по-татарски) не догадывается. Не знает она и про секрет. Правда, он принадлежит не ему, Костику, а девочке, которую усатый дядя учит плавать. «Аби» говорит, что это её папа. У Костика нет папы. Но он не горюет. У него есть «Аби» и « Бабай». Костик горд, что его язык справляется с этими словами. Это в деревне, где он проводит каждое лето, его научили татарским словам «бабушка» и «дедушка».

«Бабай? Ну хорошо, пусть будет по-твоему!»– согласился русский дед.

Костик приоткрывает веки. Однажды он слышал, как их сравнили с черепашьими. Костя не обиделся. «Черепашки – хорошие». Костя встречал черепашек-ниндзя на улице. Больших-пребольших. Зелёных-презелёных.