За столом не хватало, правда, старшего брата, Славы. Но на то была уважительная причина. Недавно его проводили в армию. Едва он успел закончить архитектурный техникум, как его вызвали в военкомат и быстренько забрили. Слава не походил лицом на братьев и сестру: был белокож, с большим горбатым носом. Прекрасно рисовал, пел под гитару и к тому же числился кандидатом в мастера по боксу. Он обладал шикарным тенором. Будь он здесь, обязательно спел бы нам какой-нибудь русский романс, перебирая струны гитары. Но увы…

Да, Славы явно не хватало. Меня зачем-то стали расспрашивать, как мама, как папа, как сестра. Сестра училась в одном классе с Толиком, в дневнике одни четверки и пятерки, да еще и занималась в музыкальной школе. Пример для подражания. Стали вспоминать, как мы с Сашей создали альбом литературных героев. И учительница русского языка и литературы гордилась нами. Хотя Саша вел себя не очень-то хорошо, Надежда Корнеевна заступалась за него на учительских советах.

Собственно, с Сашей Бабаевым я сошелся в шестом классе, куда меня перевели из параллельного класса. В старом классе невозможно было оставаться, потому что все учителя, сговорившись, как бешеные псы стали травить меня. И из отличника, участника математических олимпиад, постепенно превратился я в троечника и хулигана. И все из-за моей болтливости, жесткого характера моей матери, готовой за своего сына порвать всех в клочки и злопамятности и мстительности классного руководителя. Эта старая мегера учила нас любить русский язык и отечественную литературу. Прозвище имела, не ясно с какого припека, «Европа». И вот в шестой, чужой, класс явился я с нехорошей метой «хулиган и отпетый троечник». Двоечником, как ни старались учителя, не смогли сделать. И на том спасибо. Конечно, я не сахар, но меру-то все же нужно знать. Зла я на Европу не держал, но вычеркнул из своего сердца.

В новом классе незаметно как-то возродился я в отличника и гордость учителей. Саша, как был двоечно-троечником и хулиганом, так им и остался, правда, постепенно стал троечником и не совсем хулиганом, а скорей баловником.

Я втянул его в создание альбома «Герои русской литературы». Он очень неплохо рисовал, к тому же оказался для меня хорошим товарищем, открытым и отзывчивым. Он рисовал в альбоме портреты русских писателей и героев их произведений, а я писал к ним тексты. Надежда Корнеевна, славная женщина, всячески поощряла нас. Альбом побывал во многих школах и стал образцом для создания подобных весьма полезных школьных пособий. Вот такие дела.

После седьмого класса я поступил в радиотехникум, весьма престижный. А Саша пошел на завод в ученики столяра. И за три года пробился в краснодеревщики пятого разряда. А это для семнадцатилетнего парня весьма престижно. Но на улице иногда шпанил, когда находился под градусом. Выпивал, чего греха таить, частенько. На заводе эти самые столяры и краснодеревщики все время халтуру имели, а расплачивались с ними водкой и спиртом. Так было принято. Тем более спирта на заводе хоть залейся. Саша приобщился, чтоб не быть белой вороной. На беду себе и родителям.

Саша, хотя порой и хулиганил, но без злобы, не специально.

Вот например, зашел он в чужой двор, а там встретил кучку местных ребят. И с одним из них он когда-то подрался, намял бока как следует. Начинается разборка. И уже не один у него враг, а несколько, которым он понаставил фингалов.

Или вот еще один случай прошлой студеной зимой. Пять-шесть ребят стоят во дворе, смотрят на верхние этажи дома и о чем-то спорят. Саша, на свою беду, подошел, чтобы узнать в чем тут дело. На балконе пятого этажа лежат замороженные задние ноги лося. Хозяин какой-то большой начальник, заядлый охотник.

Ребята, те еще ребята, решили спереть эти ноги. Они уже пытались это сделать. На веревке спустили острый крюк, крутили, вертели, но все напрасно. Другие балконы, нависшие над целью, мешали. Задачка, с двумя неизвестными. Саша оценивающе поглядел на балкон, прищурился и говорит: «Да, с крыши не взять. Но смотрите, рядом с балконом проходит водосточная труба. Вот если по ней подняться, то и на балкон, к маме не ходи, запросто можно влезть».

Все обрадовались, загомонили, мол, как же они сами не догадались. Но потом сникли. Лезть, жизнью рисковать что-то никто не захотел. И говорят, мол, за совет-то конечно спасибо, советовать легко, а сам-то, небось, не полез бы, кишка тонка.

Саша и не собирался участвовать в этом воровстве, но тут задели его честь, считай, подвергли сомнению его смелость. Чуть ли не в трусости обвинили.

Скинул он ботинки, пальто и шапку. И полез. И так ловко, просто загляденье, как будто всю жизнь только и делал, что по водосточным трубам лазил. Перебрался на балкон и скинул ногу лосиную.

Ребята подавали знаки, орали, чтобы он и вторую ногу скинул. Но он им шиш показал. Он посчитал, что если по-честному, то он с охотником поделился поровну, а не просто обворовал его.

Шпана стала угрожать Саше, что дадут ему в глаз, пусть только спустится. А Саша в ответ только смачно плюнул на них с пятого этажа. Стал он спускаться, не так лихо как вверх. Известно, что спускаться с горы всегда трудней, чем подниматься. А с водосточной трубы и тем более.

Самое интересное, люди ходили по двору, входили в подъезды и выходили, но никто не заинтересовался, чего это там парняга по трубе лазит. А дворник, до этого убиравший снег широкой деревянной лопатой, оставил не самое любимое свое занятие, облокотился на эту лопату и разинув рот с восхищением смотрел на этот цирк.

И вдруг! Между четвертым и третьим этажом одно из колен водостока с треском вырвалось и полетело вниз. Вместе с Сашей. И он спиной грохнулся об асфальт, припорошенный снегом. Так он и лежал, намертво обхватив кусок оцинкованной трубы, вперив карие глаза в синее небо. Без шапки, без пальто, без ботинок, в одном драном носке. И, к маме не ходи, мертвый. Все оцепенели.

Вдруг какая-то женщина как завизжит: «Караул! Разбился! Насмерть!» А дворник, татарин Иман, засвистел в милицейский свисток. Шайка ребят рассыпалась мгновенно в разные стороны, не забыв прихватить лосиную ногу.

Тут Скорая помощь примчалась, милиция на мотоциклах нарисовалась.

Старшина подошел вразвалку, нагнулся и зачем-то ткнул пальцем в Сашкин нос. И тут неожиданно жизнь вдруг вошла в Сашу. Глаза его осмыслились и увидели над собой красное от мороза, или еще от чего, широкое лицо в милицейской шапке с кокардой.

Сашка вскочил и, не выпуская трубы, побежал через сугробы. Считай босиком, в одном драном носке. Его быстро догнали, с трудом отняли трубу, силком уложили на носилки и увезли в больницу в сопровождении милиционера. Чего-то он там сильно отшиб, но кости целы остались. Короче, парень в рубашке родился.

Делу не дали ход, тем более ни шпану, ни ногу не нашли. Говорили, что спустил на тормозах хозяин ноги. Потому что был большой начальник и, как оказалось, браконьер. А это ему нужно, такая гнилая история? По партийной линии можно схлопотать.

* * *

Вот такой был Сашка Бабаев.

Я бы не сказал, что шпаной он был, а скорей отчаянный и не в меру смелый, как говорится, безбашенный. Такие в армии ценятся, когда никто не может с голыми руками на штык полезть, а такие могут.

Я, собственно, редко в последнее время с ним встречался. Потому что в техникуме появились новые товарищи и двое-трое друзей. Часто праздники и дни рождения проходили с ними. Лишь иногда я встречался с Сашей Бабаевым. Редко, но метко. Почти всегда попадал в какую-нибудь историю. Так что мать, наверное, была права, когда противилась нашей дружбе. А может, и не права.

* * *

На сегодня мы с нашей группой договорились встретиться у памятника Маяковскому в шесть вечера. Погулять по праздничной Москве, зайти, если повезет, в кафе «Молодежное», полюбоваться салютом, а там как Бог на душу положит. Всего не предугадаешь.

До вечера было далеко, и я зашел к Саше.