Оно оказалось неожиданно хорошим. Когда Дули снова устремил взгляд на музыканта, тот слегка развернулся на стуле и сейчас смотрел в другую сторону. Это давало шанс получше разглядеть исполнителя. Музыкант был высок, худощав и не слишком здоров на вид. Точно определить его возраст не представлялось возможным — где-то от сорока до шестидесяти. Вид у него был потрепанный: изношенный пиджак плохо соответствовал мешковатым брюкам и кричаще красному с желтыми полосками шарфу, обмотанному вокруг тощей шеи с сильно выступающим кадыком. Кадык подскакивал каждый раз, когда он набирал воздуха для игры. Взъерошенные волосы нуждались в стрижке, худое лицо казалось странно съежившимся, а голубые глаза имели такой светлый оттенок, как будто вылиняли.

С финальными звуками высокого тона — сильно удивившими Дули, поскольку они прозвучали по крайней мере на половину октавы выше, чем, по его понятиям, это соответствовало возможностям инструмента, и сопровождались мягким резонансом в нижнем регистре, — музыка смолкла.

Последовали несколько секунд почти ошеломляющего молчания, а затем грянули аплодисменты, все более громкие. Дули тоже хлопал, с таким энтузиазмом, что заболели ладони. Музыкант, глядя прямо перед собой, казалось, ничего не замечал. Спустя примерно полминуты он снова поднес инструмент к губам, и, как только прозвучала первая нота, аплодисменты смолкли.

Дули почувствовал мягкое прикосновение к плечу и оглянулся. Это был опять толстый низенький официант. На этот раз он просто вопросительно вскинул брови. Когда, забрав пустой стакан, он ушел, Дули снова закрыл глаза и полностью отдался музыке.

Музыке? Да, это была музыка, но музыка того рода, какого ему никогда не доводилось слышать прежде. Или это было смешение всех родов музыки, древних и современных, джаза и классики, мастерское смешение всевозможных парадоксов или, может быть, противоположностей, таких как радость и боль, лед и пламя, мягкий бриз и бушующий ураган, любовь и ненависть.

Когда Дули открыл глаза, перед ним снова стоял полный стакан. На этот раз он пил вино медленными глотками. Как ему до сих пор удавалось жить, не замечая, что существует вино? Нет, время от времени он выпивал стаканчик, но никогда не пробовал ничего подобного. Или это музыка придавала вину такой вкус?

Музыкант сделал паузу, и Дули снова захлопал вместе с остальными. На этот раз музыкант оторвался от стула и коротко поклонился, а затем, зажав инструмент под мышкой, быстро, неуклюжей походкой с легким наклоном вперед пересек зал — к несчастью, далеко от столика Дули, провожавшего его взглядом. Музыкант уселся за очень маленький столик у противоположной стены, столик на одного, поскольку около него стояло лишь одно кресло. По-видимому, человеку хотелось побыть в одиночестве, иначе он занял бы другое место.

Дули оглянулся, поймал взгляд коротышки-официанта и сделал ему знак подойти. Тот подошел, и Дули попросил отнести стакан вина музыканту, а заодно спросить, не желает ли тот пересесть за столик Дули, сказав при этом, что Дули тоже музыкант и хочет познакомиться со своим коллегой.

— Не думаю, что он согласится, — ответил официант. — На все подобные предложения он отвечает вежливым отказом. Что касается вина, в этом нет нужды; несколько раз на протяжении вечера мы для него пускаем по кругу шляпу. Вы можете внести свою долю, если желаете.

— Да, желаю, — сказал Дули. — И все же отнесите ему вина от меня и передайте то, что я сказал.

— Ja, mein Herr.

Сперва взяв марки, официант отошел к одной из трех бочек, нацедил вина и понес стакан музыканту. Поставил на его столик и заговорил, показывая на Дули. Чтобы не было никакой ошибки, Дули встал и слегка поклонился.

Музыкант в ответ тоже поднялся и поклонился, заметно ниже, почти до пояса. Затем снова сел за свой столик, и Дули понял, что его предложение отклонено. Ну, будут и другие возможности, и другие вечера. Он огорчился, но не слишком и продолжал потягивать вино. Даже без музыки оно было изумительно на вкус, а может, сказывался эффект последействия музыки?

Флегматичный краснолицый бюргер проходил мимо со шляпой с надписью «Для музыканта», и Дули, заметив в ней отсутствие крупных банкнот и не желая выделяться, бросил туда две марки.

Потом увидел, что пара, сидевшая за столом прямо перед столиком музыканта, поднялась и собирается уходить. Вот что ему требовалось! Быстро допив вино, он собрал со стола деньги, взял кларнет и зашагал к освободившемуся столику. Оттуда не только будет лучше видно и слышно; это идеальная возможность в следующем перерыве лично перехватить музыканта. И вместо того, чтобы, как обычно, опустить футляр с кларнетом на пол, Дули положил его на столик, чтобы музыкант увидел его и понял, что перед ним не просто музыкант — само по себе это достаточно расплывчатое понятие, — но музыкант, который тоже играет на деревянном духовом инструменте.

Несколько минут спустя он подал знак принести еще вина, и когда официант выполнил заказ, задержал его, чтобы поговорить.

— Я так понял, наш друг отверг мое предложение, — сказал он. — Могу я спросить, как его зовут?

— Отто, mein Herr.

— Отто… а дальше? У него что, нет фамилии?

Глаза официанта вспыхнули.

— Я спросил его как-то. Niemand, ответил он мне. Отто Niemand.

Дули засмеялся. Он знал, что Niemand по-немецки означает «никто».

— Давно он тут играет?

— О, только сегодня ночью. Он переходит из одного заведения в другое. Сегодня мы впервые увидели его спустя почти год. Он всегда приходит на одну ночь, и мы пускаем для него шляпу по кругу. Обычно у нас тут нет музыки, просто винный погребок. — Дули нахмурился. Значит, он должен наладить контакт именно сегодняшней ночью. — Просто винный погребок, — повторил официант. — Но мы также подаем сэндвичи, если пожелаете. Ветчина, колбаса, сыр…

— Скоро он начнет играть снова? — перебил его Дули. — У него большие перерывы?

— О, сегодня он больше играть не будет. Минуту назад, неся вам вино, я видел, как он ушел. Мы теперь, наверно, долго его не увидим…

Дули схватил футляр с кларнетом и бросился бежать со всей скоростью, которую удавалось развить между тесно стоящими столиками. Выскочил за дверь, даже не подумав закрыть ее, и понесся вверх по ступеням. Туман поредел, сейчас он висел лишь клочьями. Однако ни в одном направлении не был виден Никто. Дули замер, прислушиваясь. Сначала до него долетал лишь шум из винного погребка, потом, слава богу, кто-то затворил дверь, и справа от себя он услышал шаги.

Терять ему было нечего, и он бросился в ту сторону. Добежав до угла, остановился и снова прислушался; вроде бы уловил звук шагов и побежал на него. Спустя полквартала он увидел впереди фигуру, но слишком далеко, чтобы узнать человека, хотя, благодарение богу, такую же высокую и худую. Возможно, это был музыкант. Неподалеку сквозь туман Дули смог разглядеть огни и услышал шум движения. Похоже, это тот поворот, который он пропустил, пытаясь следовать указаниям клерка из отеля в поисках центральной, деловой части города; или, по крайней мере, это где-то рядом, поскольку городок невелик.

Дули сократил расстояние до четверти квартала, открыл рот, чтобы окликнуть идущего впереди, но почувствовал, что задыхается от бега, и перешел на шаг. Невозможно было потерять человека теперь, когда тот находился так близко. Восстановив дыхание, Дули начал медленно сокращать дистанцию.

Он был уже на расстоянии всего нескольких шагов от него — хвала Господу, это действительно был музыкант — и пошел быстрее, чтобы догнать и заговорить, когда тот сошел на обочину и начал переходить улицу. В тот же момент за его спиной из-за угла на полной скорости вывернул автомобиль, водитель которого, по всей видимости, был пьян. На мгновение машина вильнула в сторону, но тут же снова выровняла свой бег и понеслась прямо на ни о чем не подозревающего музыканта. Дули, в жизни не совершивший сознательно ни одного героического поступка, выбежал на середину улицы и с силой толкнул музыканта в спину, с пути приближающейся автомашины. По инерции он и сам пролетел вперед, свалился на музыканта и, хватая ртом воздух, распростерся, закрывая его собой; автомобиль пронесся мимо, но так близко, что порыв воздуха всколыхнул и надул одежду. Подняв голову, он увидел, как в тумане исчезли красные глаза задних огней машины.