Annotation
Роман популярного французского писателя А.Бувье (1836–1892) «Кредиторы эшафота» повествует о необычайных приключениях братьев Лебрен, которые, защищая честь оклеветанного отца, счастье любимой сестры, разоблачают жестокие замыслы карточного игрока и убийцы.
Любовь и предательство, благородная месть и торжество справедливости — все это причудливо и органично переплелось в сюжете романа.
Пролог
Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Часть первая
Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Глава VI
Глава VII
Глава VIII
Глава IX
Глава X
Глава XI
Глава XII
Глава XIII
Глава XIV
Глава XV
Часть вторая
Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Глава VI
Глава VII
Глава VIII
Глава IX
Глава X
Глава XI
Глава XII
Глава XIII
Глава XIV
Глава XV
Глава XVI
Часть третья
Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Глава VI
Глава VII
Глава VIII
Глава IX
Часть четвертая
Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Глава VI
Глава VII
Глава VIII
Глава IX
Глава X
Глава XI
Глава XII
Глава XIII
Эпилог
Текст печатается по изданию: А.Бувье. Кредиторы эшафота: Роман. — С.Петербург: Издательство А.А. Каспари, 1880 год.
Художник-иллюстратор Литвинова Лада Арнольдовна
Харьков: Изд. — коммер. предприятие «Паритет» ЛТД, 1994. — 496 с.
© Редакция, оформление Издательско-коммерческое предприятие «Паритет» ЛТД, 1994.
Пролог
Глава I
ЧТО ПРОИСХОДИЛО НА ПЛОЩАДИ ЛА-РОКЕТТ В ОДНУ НОЯБРЬСКУЮ НОЧЬ
Только что пробило два часа утра. Погода была сырая и холодная, и сквозь густой туман слышался только глухой шум толпы, собравшейся на площади Ла-Рокетт.
Туман был до такой степени густым, что уже в трех шагах ничего не было видно. Агенты полиции с трудом сдерживали любопытных, не позволяя им приблизиться к тому месту на площади, где работали шесть человек. Они ставили эшафот, на который рано утром должна была упасть голова Корнеля Лебрена.
В тумане едва виднелись два красных фонаря, светивших рабочим.
Ночь, туман, гул толпы, стук молотков, моросивший мелкий холодный дождь — это была довольно мрачная картина. Кровь застывала в жилах, и человек невольно вздрагивал от ужаса. Холодный пот прошибал его в самом теплом платье.
Публика, присутствующая обычно на казнях, была вся в сборе — бледные лица со впалыми щеками, с мрачным огнем в глазах, худые фигуры в одних холстинных блузах. Раздававшиеся голоса были хриплыми от водки. Тут же находились женщины, молодые девушки, матери с грудными детьми, посиневшими от холода.
Большая часть этих людей уже не один раз приходила в этот самый час смотреть подобные зрелища. Казалось, они все были знакомы между собой. В толпе слышались крики носильщиков.
Обычные посетители разговаривали между собой таким образом:
— А, это вы? Здравствуйте! Я видел вас, когда казнили Лапомаре.
— Да, я никогда не пропускаю казней.
— Точно так же, как и я.
— Да, я вас припоминаю — мы были вместе.
— Сегодня нам будет лучше видно.
— О, сегодня не будет так много народа.
— Да, если бы не привычка, я тоже не пришел бы. Погода ужасная.
— А этот не то, что Лапомаре, — тот был молодец.
— Да, такие попадаются редко.
Уличный мальчишка, уже с вечера взобравшийся на дерево, говорил другому, сидевшему на соседней ветке:
— Мне здесь очень удобно. Если туман пройдет, то я увижу все отлично. Его последняя улыбка будет моей.
— Зачем тебе это?
— А как же! Мне завидно.
— И мне тоже.
— Я бы показал, как себя вести, если бы меня казнили… По правде сказать, наверное мучаешься недолго, всего какую-нибудь секунду… шее станет холоднее — и все кончено…
Находящаяся на другой стороне площади молодая девушка с голубыми глазами и нежным цветом лица обращалась к молодой матери, державшей за руку своего ребенка:
— Моя милая, — говорила она, — я боюсь только одного: чтобы его не простили.
— О, этого нечего бояться — эшафот выстроен, и он будет казнен.
— Мне говорили, что он просил о помиловании.
— Нет, он даже не подал кассацию. Говорит, что невиновен.
— Они все говорят это. Трусы, как все мужчины.
— Бедная женщина, как ужасно он зарезал ее!
— О да, негодяй! Поэтому я и хочу посмотреть ему в лицо.
Ребенок, которого мать держала за руку, начал кричать.
— Замолчишь ли ты? — рассердилась его мать. — Берегись! Если ты не будешь умницей, то не увидишь, как ему отрубят голову.
В это же время один любопытный, забравшийся на стену, говорил своему соседу:
— Ты знаешь, что он сказал? — «Я пойду на казнь с тем же спокойствием, с каким выслушиваю ваш приговор. Только одни преступники боятся вечности».
— Это все фразы. После «Лионского курьера» они все говорят так. Вот пьеса, которая испортила всех казнимых… Посмотрим, будет ли он разыгрывать невинного на эшафоте.
— Если он струсит — я свистну.
— И я тоже.
Вдруг в толпе поднялся шум. Мальчишки закричали:
— Солдаты! Солдаты!
На площади появился отряд национальной гвардии, затем жандармы окружили эшафот, еще окутанный туманом. В течение нескольких минут слышны были только крики, рев и брань, которые разбудили осужденного в его камере. Затем наступило молчание, прерываемое только глухим ропотом толпы.
В одном из углов площади, около входной двери в тюрьму Ла-Рокетт, позади первой линии жандармов, почти возле ног их лошадей, стояли, прижавшись к стене, двое мужчин. Они были одеты в теплые пальто с воротниками, поднятыми не столько от холода, сколько для того, чтобы избежать внимания любопытных.
Мужчины стояли молча, прижавшись друг к другу и держась за руки.
Каждый вечер последней недели эти двое являлись к продавцу вина, жившему на углу улицы Фоли-Реньо, и каждый вечер они спрашивали, приходили ли рабочие на площадь строить эшафот. В этот вечер им ответили: «Да». Они побледнели и переглянулись, затем пожали друг другу руки, как бы желая придать себе мужества. Наконец один из них с усилием сказал продавцу вина: «Благодарю вас!»
Затем они молча вышли и прошли на улицу Фоли-Реньо, где остановились у маленького домика без номера — странной постройки мрачного вида.
Перед дверью этого дома их ждала телега, на которую накладывали бревна и доски. Когда телега была нагружена, она отправилась на площадь ЛаРокетт. Два незнакомца последовали за ней.
Был час ночи. Два незнакомца стояли у мокрой стены, не обращая внимания на грязь, не обмениваясь ни одним словом.
В четыре часа утра один из рабочих, строивших эшафот, подошел к ним.
— Господин Винсент? — шепотом спросил он.
Тот, что казался старше, ответил:
— Это я. Что вы хотите?
Тогда помощник палача прошептал:
— Я пришел от имени… кого — вы знаете… сказать вам, что все условлено… Позволение вам дано.
