После окончания гражданской войны белые армии и учреждения уходили из России не слишком организованно, однако на местах назначения их внутренняя структура почта сразу же стала вновь оформляться в соответствии с ранее существовавшей схемой. Сотни тысяч выведенных за кордон военнослужащих в большинстве своем умели только воевать, другие же виды человеческой деятельности были им либо неведомы, либо прочно и основательно позабыты. Отыскание средств к существованию для таких людей составляло весьма проблематичную задачу, поэтому основным якорем надежды для них оставались воинские части, к которым они принадлежали до изгнания.

В Европу и Азию хлынули людские толпы, не нужные там никому и опасные для принявших их стран. После крымской катастрофы 300-тысячный выброс эмигрантов проследовал через Константинополь и далее во Францию, Чехословакию и на Балканы, около 200 тысяч человек прошли транзитом через Польшу в Германию, Бельгию, Францию и Чехословакию. Менее значительное перемещение состоялось на севере, где бывшие российские подданные расселились в Финляндии и Прибалтийских государствах, то есть почти что дома. Азия также не избежала нашествия, и север Китая заполонили остатки войск адмирала Колчака и атамана Семенова. Считается, что максимальной двухмиллионной численности эмиграция достигла в 1921 году, когда 600-тысячная диаспора обосновалась в Германии, 400-тысячная — во Франции, 30 тысяч человек осели в Югославии, а 35 тысяч — в Болгарии. До 1921 года немцы содержали в своей стране остатки Западной добровольческой армии под командованием генерала М. П. Бермонт-Авалова. Эмиграция украинцев происходила в Польшу, Германию и Чехословакию, в Париже расположилась Украинская народная республика. До 100 тысяч эмигрантов осело в Маньчжурии, правда, большинство из них составлял и ранее находившийся там и утративший после революции былое российское гражданство персонал Китайско-Восточной железной дороги. Естественно, что главной мечтой беженцев стало возвращение домой, причем не покаянное, а триумфальное.

Российская эмиграция была явлением совершенно неоднородным, и говорить о ней в целом можно лишь условно. Огромное большинство обычных людей пребывало безмерно далеко от политики и стремилось лишь к созданию мало-мальски сносных условий жизни для себя и своих семей, если только те не остались на родине. Политизированная часть беженцев прежде всего разделялась на сторонников восстановления единой и неделимой России и на сепаратистов, к которым в основном относились украинские, кавказские и среднеазиатские националистические группировки. В эмиграции оказались как сторонники монархии, так и люди, боровшиеся против нее, подобно Савинкову, всю сознательную жизнь. Монархисты, в свою очередь, никак не могли найти общий язык в вопросе о престолонаследии и делились на “николаевцев” и “кирилловцев”, то есть приверженцев великих князей Николая Николаевича и Кирилла Владимировича. Группировка “николаевцев” опиралась на реальную военную силу и поэтому являлась значительно более влиятельной.

На острове Лемнос, на Галлиполийском полуострове и недалеко от Константинополя расположились лагерями три корпуса армии П. Н. Врангеля. Там царили жесточайшая дисциплина и усиленная военная подготовка: изгнанники планировали в самое ближайшее время высадить десант в России и отвоевать все утраченное. Для успеха операции им требовалось серьезное разведывательное обеспечение, которым занимался разведывательный отдел штаба “Русской армии”, под руководством полковника А. И. Гаевского в полном составе и без каких-либо потерь прибывший в Константинополь и развернувший там активную деятельность. Отдел занимался не только агентурной работой, но и подрывными действиями, острыми операциями против большевиков и налаживанием координации с контрреволюционными организациями как в России, так и вне ее. Он опирался на сеть созданных на базе дореволюционной российской разведки закордонных резидентур, наиболее результативной из которых являлась берлинская, размещавшаяся при русском Красном Кресте на улице Уландштрассе, 156. Ей руководил бывший начальник контрразведки Добровольческой армии Деникина и руководитель заграничной разведывательной агентуры Врангеля, один из самых опытных агентуристов российской и белой секретных служб действительный статский советник Владимир Григорьевич Орлов. Он быстро достиг впечатляющих успехов, однако сразу же столкнулся с весьма прозаической проблемой сокращения ассигнований. Резидент попытался решить ее нестандартно, предложив своим многочисленным контактам в иностранных спецслужбах создать и финансировать “Центральное Международное бюро по регистрации и сбору материалов о лицах, прикосновенных к деятельности большевистского правительства”^[69]. Как видим, Орлов предвосхитил идею начальника политической разведки Третьего рейха Вальтера Шелленберга о создании “разведывательного пула” из спецслужб различных государств. Он предлагал создать “стройный аппарат, охватывающий своей деятельностью все страны, вступившие в Международное Бюро с целью, кроме большей полноты изучения большевизма, воспрепятствовать проникновению его деятелей в эти страны и вылавливания уже проникших ранее”^[70]. Но на это предложение не откликнулся никто. Ведь мало того, что Бюро требовало вложения средств, — оно еще и получало реальную возможность проникновения в национальные спецслужбы вступивших в него стран. Особенно не доверяла Орлову французская разведка, зафиксировавшая его тесные контакты с англичанами и немцами. Русского контрразведчика совершенно безосновательно заподозрили также и в работе на коммунистов. А вот его связь с берлинским полицай-президиумом и германским государственным комиссариатом по охране общественной безопасности была прочной и достоверно установленной, и это менее всего могло расположить к нему французов. Немцы выделили резиденту Врангеля некоторые суммы на установление прибывших в Германию представителей Советского Союза и Коминтерна. Средства не пропали зря, поскольку именно от Орлова они получили первую информацию о планировавшемся “германском октябре” — перевороте 1923 года. Тем временем резидент занимался и не столь глобальными делами. Активная работа в Польше позволила ему на некоторое время наладить взаимодействие с совершенно неуправляемым Савинковым, а контакты с англичанами способствовали формированию “Петроградской боевой организации”. Орлов также успешно выявлял работавших в Европе советских агентов, но до определенного периода ГПУ не воспринимало своего противника всерьез.

В 1922 году советская разведка привлекла к сотрудничеству молодого эмигранта поручика Н. Н. Крошко, ранее работавшего в группе Савинкова и на польскую разведку, а затем под псевдонимом “Кейт” ставшего одним из наиболее результативных сотрудников ИНО ГПУ, а затем и ОГПУ того периода. Он проник в полуфашистскую организацию “Братство Белого Креста” (ББК), образованную в германской столице молодыми русскими офицерами-кирилловцами, жаждавшими активной деятельности против СССР, и сумел похитить несколько чемоданов с документами военной миссии Врангеля в Берлине. Затем “Кейту” поручили внедриться в возглавляемое Орловым “Братство русской правды” (БРП), и это ему вполне удалось. Он постепенно вошел в доверие к резиденту, а это, учитывая многолетний агентурно-оперативный стаж Орлова, было совсем непросто. В 1925 году Крошко получил от него рекомендательное письмо к представителю БРП в Выборге и к начальнику финской политической полиции, после чего через “окно” на границе в районе Терриок нелегально проник в СССР. Контрразведывательный отдел (КРО) ОГПУ организовал поездку “Кейта” по стране, в результате которой якобы успешно выполненные задания весьма укрепили его позиции в эмигрантских кругах и в полиции Финляндии. Через два года поездка повторилась. Лишь после этого Орлов допустил Крошко к своей картотеке агентуры, после чего ИНО убедился, насколько опасна и серьезна работа старого разведчика. Но нехватка денег сыграла с ним злую шутку. Пытаясь их добыть, Орлов повторил традиционную ошибку многих оперативных работников и из самых благих побуждений решил подкрепить свои сведения фальшивыми документами. Все началось с побега в августе 1924 года сотрудника советского полпредства в Берлине Михаила Сумарокова, растратившего казенные деньги и прихватившего с собой полный чемодан секретных документов. Он передал их комиссариату по охране общественной безопасности в обмен на разрешение обосноваться в Германии и паспорт на фамилию Павлуновского. Вскоре перебежчик установил контакт с “Информационным бюро” Г. И. Зиверта, конкурентом организации Орлова в торговле секретными материалами, однако подлинные документы быстро закончились, и Сумароков-Павлуновский перешел к фабрикации подделок. На этом поприще он нашел общий язык с Орловым, предложившим Крошко поучаствовать в деле на благо России и тем самым вконец испортившим отношения с Зивертом. Руководитель “Информационного бюро” в отместку начал дискредитировать его в среде эмиграции, и без того не очень жаловавшей разведчика. Очень скоро ИНО организовал утечку информации о фальшивых документах, и после публикации всей этой истории американским журналистом Никкербокером произошел скандал, завершившийся судебным процессом. Бывший резидент Врангеля получил небольшой четырехмесячный срок заключения, зато любая его дальнейшая деятельность заранее полностью дискредитировалась в глазах возможных работодателей. До начала Второй мировой войны Орлов и тихо и незаметно жил в нищете в Бельгии. Однако незаметность не помогла ему избежать попадания в розыскные списки гестапо. В 1940 году отставного разведчика принудительно доставили в Париж для снятия допроса, а два дня спустя случайные прохожие наткнулись на его тело, брошенное в одном из подземных переходов города.