Сталин использовал сложившуюся ситуацию на все сто процентов. Покушение на Кирова послужило для него прекрасным поводом развернуть серию репрессий против действительной и вымышленной оппозиции, в результате которых все возможные соперники в борьбе за власть, все неугодные деятели высшего звена, все мешавшие или слишком много возомнившие о себе функционеры были беспощадно уничтожены. Судя по всему, Ягода прекрасно понимал, что никакие “зиновьевцы”, на которых прямо указал Сталин, не виновны в покушении на Кирова, и приступил к их уничтожению лишь под его давлением. Первоначальный этап “чистки” Ленинграда и области завершился высылкой 467 семей оппозиционеров общей численностью 1117 человек, но эти показатели совершенно не удовлетворили Политбюро. После получения соответствующего внушения нарком приступил к репрессиям уже принципиально иного масштаба. Только за один месяц в городе были расстреляны 4393 человека и отправлены в тюрьмы и лагеря 299, а на этапе чистки области и Карельской АССР репрессиям подверглись 22,5 тысячи человек.

Этим уничтожением ведал НКВД. Реальные проблемы безопасности государства и охраны общественного порядка отошли на второй план, самым престижным поприщем у чекистов стало разоблачение врагов народа, вредителей и контрреволюционеров, к которым стандартно подверстывалось обвинение в шпионаже в пользу иностранных государств, обычно Польши, Германии, Франции, Румынии, на Дальнем Востоке Японии, другие варианты встречались реже. Нескончаемой чередой пошли громкие дела “союза марксистов-ленинцев”, “московского центра”, “московской контрреволюционной организации — группы “рабочей оппозиции”, “ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы Сафарова, Залуцкого и других”, “антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра”, “московского параллельного антисоветского троцкистского центра”, “антисоветского правотроцкистского блока”, “антипартийной контрреволюционной группы правых”, “антисоветской троцкистской военной организации” в Красной Армии (“военно-фашистский заговор в РККА”), “террористической группы в правительственной библиотеке и контрреволюционной троцкистской группы военных работников Комендатуры Кремля”, “контрреволюционной фашистской террористической организации финских политэмигрантов” и множества других.

Характерно, что междоусобная борьба внутри самого НКВД до конца 1936 года велась абсолютно бескровно. Соперничество кланов, своего рода мафиозных группировок, носило совершенно аполитичный характер и преследовало исключительно цели продвижения по службе, приобретения большей власти, влияния, званий и льгот. Чекисты тщательно избегали обвинять друг друга в политических преступлениях и шпионаже, поскольку прекрасно понимали, что это обоюдоострое оружие, подобно бумерангу, имеет тенденцию оборачиваться против применивших его. Выполняя распоряжения партии, НКВД мог репрессировать кого угодно, но сам всегда оставался над схваткой. Все твердо знали, что в ОГПУ/НКВД врагов народа нет и быть не может, таковых надлежало обезвреживать исключительно за рамками госбезопасности. До февральско-мартовского (1937 года) пленума ЦК ВКП(б) никто из побежденных соперниками чекистов не обвинялся ни в измене родине, ни в контрреволюции или троцкизме, при Ягоде об этом даже подумать было невозможно. Многие поверили, что так будет вечно.

Тем временем Сталин и приближенные к нему члены правительства с беспокойством отмечали слишком большую информированность руководства Наркомата внутренних дел, его погрязание в интригах и постепенную деградацию в обеспечении действительной безопасности страны. Чего стоил один только провал агентурной сети НКВД Украины в 1935 году, когда из-за непростительной и грубейшей халатности курирующих офицеров были провалены ценнейшие источники в румынском генеральном штабе и подразделениях разведки в Кишиневе и Черновицах! При разбирательстве выяснились не только их безответственность и некомпетентность в оперативных вопросах, но и вопиющие факты коррупции. Оказалось, что руководящий состав ИНО УГБ УНКВД УССР по Одесской области занимался контрабандой, обложил агентуру системой поборов и взяток, вымогал разного рода подарки, причем в этом непосредственно участвовал и сам бывший руководитель отдела В. М. Пескер-Пискарев. К осени 1936 года увлекшийся выполнением пожеланий вождя Ягода забыл об осторожности и не заметил, что Сталин уже принял решение о смене команды. Он всегда поступал подобным образом, избавляясь от слишком информированных и чересчур много возомнивших о себе соратников, причем это повторялось с вполне предсказуемой регулярностью. Кроме того, в свое время Ягода имел неосторожность несколько раз продемонстрировать симпатии к Рыкову и Бухарину, и это, скорее всего, послужило последним толчком к его падению.

25 сентября 1936 года находившиеся на отдыхе в Крыму Сталин и Жданов отправили в Политбюро телеграмму: “Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД”^[267]. Уже на следующий день Ягода сдал дела своему преемнику Н. 14. Ежову и для начала был назначен наркомом связи СССР вместо арестованного Рыкова. Этих двух людей объединяет ряд совпадений. Рыков являлся первым наркомом НКВД РСФСР, а Ягода — СССР, последняя должность обоих — нарком связи, оба были арестованы и одновременно расстреляны по одному делу. К отставному руководителю карательных органов подбирались постепенно. 29 января 1937 года ЦИК перевел генерального комиссара госбезопасности Ягоду в запас, и лишь в ночь с 3 на 4 апреля последовал его арест по делу “антисоветского правотроцкистского блока. Представляет интерес динамика изменения формулировок обвинения в адрес бывшего наркома. 31 марта 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) постановило: “Поставить на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) следующее предложение: “Ввиду обнаруженных антигосударственных и уголовных преступлений наркома связи Ягода, совершенных им в бытность его наркомом внутренних дел, а также после его перехода в Наркомат связи, Политбюро ЦК ВКП(б) считает необходимым исключение его из партии и ЦК и немедленный арест^[268]”. Пленум ЦК ВКП(б) согласился с этим предложением. Однако власть, судя по всему, не была еще уверена в возможности обнародования подобных формулировок по отношению к главе НКВД, хотя и бывшему, и постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 3 апреля 1937 года о снятии Ягода с должности оказалось существенно более мягким: “Ввиду обнаруженных должностных преступлений уголовного характера Народного Комиссара связи Г. Г. Ягода…^[269]”. Лишь позднее, когда Сталин окончательно уверился в невозможности негативной реакции НКВД, бывшему наркому внутренних дел СССР вновь вменили в вину преступления политического характера.

Ягода принял предложенные правила игры и на суде послушно соглашался со всеми обвинениями в заговоре, вредительстве, отравлениях и других преступлениях, отказавшись признать лишь шпионаж. Он заявил прокурору А. Я. Вышинскому, что если бы он был шпионом, то десятки государств могли бы распустить свои разведки за ненадобностью держать в Советском Союзе сеть агентов. Суд не стал настаивать и 13 марта 1938 года приговорил бывшего наркома к расстрелу по остальным статьям, что и было исполнено через два дня.

Следующим наркомом НКВД СССР стал 42-летний Николай Иванович Ежов. Он примкнул к большевикам после Февральской революции и во время Гражданской войны был комиссаром в Красной Армии, затем перешел на партийную работу в Туркестане, в 1922 году стал секретарем вначале Семипалатинского губкома, а затем Казахского крайкома ВКП(б). С 1927 года Сталин заметил и оценил своего активного и верного сторонника и перевел его в Москву, где тот с 1929 по 1930 годы работал заместителем наркома земледелия, после чего заведовал Распределительным отделом и Отделом кадров ЦК. В дальнейшем Ежов избирался членом ЦК ВКП(б) и членом Комиссии партийного контроля (КПК), а с 1936 года занял пост секретаря ЦК и в этом качестве курировал правоохранительные органы. Уже тогда Ягода почувствовал страшную опасность, исходившую от “злобного карлика”, как называли Ежова некоторые современники, но рассчитывал все же справиться с ним, не поняв, что решением Сталина уже обречен на гибель, и никакие интриги помочь ему уже не смогут. Многие работники НКВД осознали угрозу, исходившую от этого незлобивого и мягкого в обыденной жизни человека, и попытались помочь наркому отвратить ее. К их числу прежде всего относились начальник Особого отдела Гай, начальник Секретно-политического отдела Молчанов и заместитель наркома Прокофьев. Однако другие, в том числе первый заместитель наркома Агранов, начальники УНКВД по Московской и Ленинградской областям Редене и Заковский, рассчитывали с приходом нового руководителя упрочить свое положение и поддержали ставленника партии. 26 сентября 1936 года Ежов, сохранив статус секретаря ЦК ВКП(б), официально возглавил НКВД, а в январе следующего года стал вторым человеком в истории СССР, получившим звание Генерального комиссара госбезопасности. Его патологическая страсть к уничтожению высокопоставленных деятелей и чекистов-ставленников Ягоды была удовлетворена, поскольку Сталин дал ему практически неограниченные полномочия по проведению чисток врагов народа. При этом Ежов всячески пропагандировался в обществе, писатели, журналисты и редакторы именовали его “любимым сталинским наркомом” и радостно обыгрывали тему “ежовых рукавиц”, еще не зная, что отвращение малограмотного руководителя НКВД к интеллигентам очень скоро приведет к гибели многих из них в этих самых рукавицах.