Военная разведка относилась к компетенции 2-го отдела генштаба сухопутных войск (Дай ни бу), состоявшего в рассматриваемый период из Западного и Китайского подотделов. Как и на флоте, радиоразведку вело отдельное подразделение штаба — Управление специальной службы (Токуму кикан). Кроме того, некоторые разведывательные функции выполняли Отдел войск (Рикугун бу) и Отдел внешних сношений (Рендаку бу), руководивший сетью военных атташе. Следует отметить, что в вопросах организации агентурных сетей атташе оказались едва ли не главным элементом японского разведывательного сообщества, поскольку были прекрасно подготовлены к выполнению своих задач и имели собственный штат сотрудников, в том числе и гражданских лиц. Дипломатические представительства, военные командования и военные миссии Японии за рубежом составляли основу ее единой разведывательной системы, в которой каждый посол и армейский или флотский начальник от уровня командующего армией или военно-морской базой и выше через подчиненные ему подразделения руководил оперативной работой в своей зоне ответственности. Собственную разведку в виде Японской военной миссии (ЯВМ) в Харбине имела Квантунская армия, а ее безопасность обеспечивала в основном Кемпейтай.

Все это не уберегло страну от ударов вражеских разведок, которые, однако, в основном наносились не с территории метрополии, а с периферии. Тем не менее, непосредственная работа на Японских островах также осуществлялась по мере возможности. Первым групповодом Разведупра в Японии, судя по всему, стал В. С. Ощепков. Этот человек с весьма неординарной биографией родился в 1892 году на Сахалине у матери-каторжанки и после ее смерти в четырнадцатилетием возрасте в числе двенадцати подростков был направлен в Токийскую мужскую гимназию для изучения японского языка. Это являлось частью плана российских военных властей по подготовке переводчиков для дальнейшей службы на Дальнем Востоке. В 1914 году Ощепкова зачислили в штат разведотдела штаба Приамурского военного округа. Советская власть тоже не оставила без внимания столь ценного специалиста, и в 1923 году его привлекли к работе на Разведупр. С 1924 по 1926 год в невероятно сложных условиях и без какой-либо поддержки Центра Ощепков сумел создать небольшую группу источников, но был отозван и обвинен в неэффективности работы. Позднее первый групповод служил переводчиком в разведотделе штаба Сибирского военного округа, а в 1937 году был арестован и расстрелян за шпионаж в пользу Японии.

К 1927 году токийское правительство еще не могло действовать, отбросив всякие внешние приличия, поскольку страна была ослаблена экономическим кризисом и страшным землетрясением 1923 года. Однако Япония уже взяла курс на наращивание военной мощи, хотя пока было неясно, направится ли агрессия на материк, то есть в Китай и СССР, или обратится на Тихий океан, где неизбежным было столкновение с Соединенными Штатами, Великобританией и Голландией. В любом из этих вариантов экономике требовались сырьевые ресурсы, ибо без них островная страна, лишенная полезных ископаемых и значительных посевных площадей, превращалась в ничто. В СССР эта опасность ощущалась весьма остро, и на первой линии противодействия возможной агрессии встали спецслужбы. По традиционной схеме организации загранточек, Разведупр открыл в Токио первую “легальную” резидентуру сразу же после установления дипломатических отношений и открытия полпредства. Не отставал от него и ИНО, в 1928 году организовавший в Токио первую “легальную” резидентуру на территории Японии. Ее возглавлял В. П. Алексеев, под фамилией Железняков занимавший должность по прикрытию 2-го секретаря посольства. Несколько позже в порту Хакодате на северном острове Хоккайдо открылась возглавлявшаяся работавшим в консульстве СССР Пичугиным (“Аркадий”) резидентура полпредства ОГПУ по Дальневосточному краю (ДВК). Несмотря на значительные трудности и совершенно определенное нежелание японцев работать на иностранцев, в начале 1930-х годов точка сумела приобрести источника в 3-м отделении Кемпейтай (“Кротов”), освещавшего все контрразведывательные операции жандармерии. Он был завербован на материальной основе и особую ценность приобрел после перевода в Токио, когда получил доступ к материалам генерального штаба. Такой неожиданный всплеск в уровне получаемой от агента информации насторожил центральный аппарат разведки, обоснованно заподозривший в этом возможную контригру японцев. Сомнения усугублялись способом предоставления материалов: “Кротов” приносил на встречи оригиналы документов, которые за ночь переснимали и утром возвращали ему. Начиная с осени 1937 года он продал резидентуре, в частности, мобилизационные планы японской армии за 1937, 1938 и 1939 годы (без крайне важных таблиц-приложений), схемы организации армии мирного и военного времени, план противовоздушной обороны Токио, план пограничной охраны Маньчжурии и два кода. В последующем при “чистке” ИНО следователи обвиняли работников японского направления в том, что они сознательно подставили НКВД агента контрразведки, однако экспертиза так и не смогла дать однозначного ответа относительно подлинности документов “Кротова”. Этому помешало отсутствие таблиц, являвшихся главной составной частью мобилизационных планов. В последнее время исследователи все более склоняются к тому, что материалы источника были подлинными.

Резидентуру ПП ОГПУ по ДВК в Хакодате довольно быстро переподчинили токийской точке ИНО, которую после перехода Алексеева в штат Наркоминдела в 1932 году возглавил И. И. Шебеко. Его должность по прикрытию оставалась той же — 2-й секретарь посольства. Низкий уровень работы нового резидента вскоре стал хорошо заметен в Центре, и уже в 1933 году Шебеко заменил Б. И. Гудзь (Гинце). Новый руководитель токийской точки традиционно сохранил “крышу” 2-го секретаря и проработал в Токио до 1936 года, после чего сдал дела вернувшемуся в Токио Шебеко.

Контрразведывательная направленность токийской и других резидентур ИНО была крайне важна, поскольку позволяла эффективно обеспечивать безопасность как разведывательных операций, так и государства в целом. Японцы, не особо скрываясь, наращивали экспансию непосредственно у границ с СССР. Они поистине наводнили Маньчжурию, куда прибыли с островов уже более миллиона человек, наращивала мощь Квантунская армия. В 1931 году под предлогом протеста против поставок советского оружия Китаю и нахождения там военных советников ее части перерезали КВЖД и прекратили железнодорожное и телеграфное сообщение по дороге. После обмена нотами Токио все же не решился на вооруженный конфликт и отозвал войска, зато военная разведка активизировала операции по заброске агентуры на территорию СССР. Для этого в Харбине и Цицикаре под прикрытием курсов шоферов, механиков и других рабочих профессий были открыты разведывательные школы, в которых обучались главным образом эмигранты, ушедшие в Маньчжурию с войсками Семенова. Выпускники этих курсов, как по команде, подавали заявления в консульство СССР с просьбой о возвращении на родину, и для предупреждения массовой инфильтрации японской агентуры харбинская резидентура ИНО была вынуждена резко усилить свое контрразведывательное подразделение. В 1924 году точку в Харбине возглавил Ф. Я. Карин, его заместителем стал В. И. Пудин (Шилов), сумевший в короткий срок организовать добывание документов и переписки генерального консульства Японии, в том числе 20 шифров. Большим успехом явилось получение текста “меморандума Танаки” одновременно харбинской и сеульской резидентурой, которую с 1927 года возглавлял известный разведчик И. А. Чичаев. Этот датированный 25 июля 1927 года документ в 1929 году появился в га-зете “Чайна критик”^[168] и произвел оглушающее впечатление. Японская сторона немедленно объявила его фальшивкой, но эксперты всего мира в основном признали подлинность меморандума. В нем премьер-министр и министр иностранных дел Танака докладывал новому императору Хирохито свои соображения и взгляды касательно планов внешней экспансии страны: “Для того, чтобы завоевать подлинные права в Маньчжурии и Монголии, мы должны использовать эту область как базу и проникнуть в Китай под предлогом развития нашей торговли. Вооруженные обеспеченными уже правами, мы захватим в свои руки ресурсы всей страны. Имея в своих руках все ресурсы Китая, мы перейдем к завоеванию Индии, Архипелага, Малой Азии, Центральной Азии и даже Европы… В программу нашего национального роста входит необходимость вновь скрестить мечи с Россией на полях Маньчжурии… Мы будем всемерно наводнять Северную Маньчжурию нашими силами. Советская Россия должна будет вмешаться, и это будет для нас предлогом для открытого конфликта”^[169]. История показала, что, с небольшими коррективами, Япония старалась придерживаться приведенной доктрины, и этот факт явился лучшим подтверждением подлинности опубликованного меморандума.