Утренняя серость. Черный обломок скалы у входа, чёрный силуэт большой птицы на нём. Смотреть было больно.

Шорох. Сорвался с камня орёл, канул вниз и тут же вынесся, набирая высоту, скрылся из вида.

Один. Опять один. Закрыл глаза.

Солнце добавило света, но серость до конца не разогнало. Пелена облаков жалась к земле, наваливалась сверху, давила.

В очередной раз очнулся от монотонного жужжания – кузнечик или сверчок? – какая-то живность рядом. Наконец сообразил, что звенит в ушах, тонко и непрерывно. Мысли путались, не цеплялись одна за другую. Закрывал глаза, и звон в ушах постепенно превращался в журчание ручейка, что бежит внизу среди камней. Вода холодная, прозрачная. Заставил себя сесть. Нужно было вниз к воде. Иначе сдохну. Выгорел весь от жара. Ни капли воды в теле не осталось. Хотел подняться – не смог – сил не хватило. Полз к краю. Не думая, не соображая. Нужно было к воде.

Наверное, бы разбился… Почти отвесная скала. Только слететь, а сил слететь вниз у него не было. Но что-то выключилось в больном организме, пока медленно полз к краю, – он то ли потерял сознание от слабости, то ли забылся в горячечном бреду. Замер, вытянувшись, не добравшись полметра до края. Не видел, что там, где степь заваливалась за горизонт, небо почернело, налилось свинцовой тяжестью – надвигался грозовой фронт.

С первыми каплями дождя прилетел орёл. Уселся на обломок скалы нахохлившись. Время от времени встряхивал головой, словно старался отмахнуться от редко падающих капель.

Потемнело. Резким порывом ветра взъерошило перья на груди птицы. Понеслись низко оторвавшиеся от основной чёрной массы, затопившей небо, ошмётки туч. Рванула молния узким кинжальным зигзагом, разрезая небо. Выкатился раскат грома – звонко, оглушительно. И накрыла стена дождя.

Он очнулся от бьющих по спине капель. Было больно и одновременно приятно. Казалось, капли шипят, ударяясь о его горячую спину. Повернул голову, стараясь поймать пересохшим ртом. Увидел нахохлившегося орла, поливаемого дождём. И ещё увидел струю воды, которая хлестала сверху, над входом в пещеру. Подполз. Подставлял под струю раскрытый рот, захлёбывался, кашлял и пил, пил, пил…

Блаженно растянулся на мокрых камнях. Спина чесалась, но боль отступила. Смотрел на падающую сверху полупрозрачную стену дождя, занавешивающую вход в пещеру, на нахохлившуюся птицу, застывшую среди этого водного месива. Молнии рвали небо, словно старую мокрую тряпку. Столкновение неуклюже наползающих друг на друга чёрно-лиловых туч сопровождалось оглушительными раскатами грома. Казалось, раскалываются горы. Вот-вот треснет скала, давшая ему убежище.

Он проснулся, когда солнце уже взошло. От вчерашней непогоды остались лишь мелкие лужицы воды на полу пещеры. Подполз, напился.

Солнце светило весело и ярко, небо наливалось пронзительной синью. Орла не было. И спина почти не болела, и жар, он чувствовал, отступил.

Попробовал встать. С трудом, но получилось. Вспотел, от слабости кружилась голова. Опирался о стену. Понимал, если сделает шаг – упадёт.

«Сдохну здесь,» – пронеслось в голове и кануло куда-то, не вызвав ни малейшего желания подумать о том, что делать дальше.

Орла заметил издали. Тяжёлые взмахи крыльев, что-то зажато в когтях. Раскинув крылья, завис над площадкой. Разжал когти, выпустив ношу – серый мятый комок шерсти шмякнулся на камни. Орёл опустился рядом. Боком, мелким шажком придвинулся, прижал когтистой лапой.

Зайчонок! Как шапка-ушанка мокрая, старая… Тельце переломано, мордочка в крови, ноги задние, как две палки мохнатые вытянуты.

Вот что надо! Надо есть! Может, выживу…

Вкус слюны во рту – словно проволоку медную сосу.

Орёл клювом долбит, рвёт заячью тушку.

Шугануть его!

Здоровый…

Чего ты боишься? Это же птица. Большая курица. Ну не курица… Пускай индюк. Камнем бы… Где-то бахилы… Вот!

С трудом засунул ногу.

Теперь что?

Сел, опираясь на расправленные крылья. Ногу в бахиле с шипами, вперёд выставил.

«Как в детстве, – промелькнуло в голове, – игра была такая, “жопки”. Так же сидели, выставив ногу, а водящий должен был мячом по жопе попасть.»

Потихоньку подбирался к орлу. Тот, казалось, не обращал внимания – долбит и долбит, клюв весь в крови.

Нет, заметил! Замер, косит злым глазом. К клюву ошмётки шерсти прилипли.

Надо бы сейчас резко на него. Ногой ударить! Не получится, сил не хватит, упаду.

Придвинулся ещё.

Ага! Заквохтал, заклёкотал. Не нравится, сука?

Ещё чуть вперёд. Метр остался.

Напрягся, закричал, что есть силы:

– Пошёл отсюда! Кому сказал! Ну!

Орёл убрал когти с зайца. Боком, скачками – к краю обрыва. Сорвался вниз, раскинув крылья.

Подцепил ногой, шипами, растерзанную тушку, пятясь спиной, подтаскивал за собой вглубь пещеры.

Отнял! Победил!

Дотащил. Лежал рядом, отдыхал. Дышал тяжело, со свистом, круги расходились перед глазами, наплывали один на другой – то красные, то чёрные.

Отдышался.

Как это есть? Сырым? Шкура же. Как?

Ворочался, стараясь прижать скользящую окровавленную тушку, чтобы дотянуться, вцепиться зубами. Удалось повесить на крыло, прижал к стене. Борясь с тошнотой, рвал шкуру зубами, пытаясь добраться до мяса. Рот наполнился заячьей шерстью. Отплевывался, рвотные спазмы сотрясали тело.

Потом он заснул, навалившись на разорванного зайчонка, прятал его под собой, опасаясь, что прилетит орёл и, пока он будет спать, утащит отобранную у него добычу.

На рассвете пришло осознание себя в пространстве и времени. Жар отступил, спина почти не болела, голова очистилась от полубредовых видений. Облегчения это не принесло, потому что образовалась полная ясность – он не знает, что ему делать дальше. Лететь обратно в лагерь? Ни малейшей надежды, что там кто-то остался. Всех забрали. Не найти. К людям? Сдаться? Наверное, да. Другого выхода-то нет. Вот только кому сдаться? Разбегутся с перепугу или стрельнут сгоряча.

Смотрел, как черный силуэт орла, сидящего на камне, медленно обретал цвет и объём – всходило солнце.

Надо лететь. Ничего другого в голову не приходило. Лететь куда глаза глядят, а дальше будь что будет. Здесь, в этой пещере, оставаться бессмысленно. И перечёркивая все эти бестолковые мысли, вдруг перед глазами – кухня в московской квартире, чайник на плите, синие сполохи пламени, Маша в халате режет хлеб… утренний свет в окне и ветви берёзы мелко дрожат листвой. Видение было настолько ярким, что задохнулся, перестал дышать.

Затряс головой, прогоняя навалившийся морок. Еще бы чуть-чуть и заплакал, жалея себя, свою никчёмную жизнь.

Сам дурак! Никто тебя сюда не тянул. Ты всё сделал сам. Теперь расхлёбывай.

Поднялся на ноги. Голова не кружится. Посмотрел на разодранную тушку зайчонка. Затошнило. Пускай лежит. Сначала к ручью, напиться.

– Ну что, птица? – обратился к орлу. – Мы с тобой одной крови?

Орёл сорвался с камня, раскинул с шорохом крылья – взлетел.

– Ну и ладно… Не хочешь дружить – и не надо.

Стоял на краю, примериваясь как спланировать к ручью, щурился от солнечного света, бьющего в глаза.

Слетел, ловко приземлился среди навороченных скальных обломков. Пил, опускал в воду лицо. Потом долго сидел среди камней, решая – возвращаться обратно в пещеру или сразу, не раздумывая?

Да пропади они пропадом – этот заяц, эти бахилы! Пусть остаются в прошлом. На крыло, в небо! Голым и свободным. Где там эта Монголия? Зря, что ли, ехали?

Набирал высоту. Подставляя расправленные крылья утренним восходящим потокам воздуха, поднимался всё выше и выше. Воздухом, ветром наполнило лёгкие, окатило восторгом полёта. Внизу простилалась степь – сверху казалась плоской и бесконечной. Летел, стараясь не упускать из вида горный кряж, над которым облака сбивались в узкую белую полосу.

Шипение за спиной. Удар в затылок, в плечо. Толкнуло вперёд и вниз. Болью разорвало голову. Закрутило.