Он так и остался сидеть – не взлетать же… Кондратий ещё старых хватит.
Они стояли…
И одна, выпустив верёвку, смешно всплеснула руками – мешали толстые рукава тулупа – и нежно, нараспев, жалостливо:
– Ах ты, батюшки! Чем же тебе помочь, мил-человек?
Чужая жалость прорвала плотину мнимой силы, что с трудом выстраивал последний месяц. Увидел себя глазами этих старух: среди белых снегов, посреди реки, сидит возле лунки лохматый мужик, обряженный в старое тряпьё. Голая грудь нараспашку, голые ноги в кирзовых сапогах, а вместо рук – два огромных чёрных крыла. Зима, снег, мороз, лес, река и белёсое небо над головой. Некуда ему деваться. Это теперь его жизнь. Слёзы покатились по заросшим щетиной щекам. Развернул крыло. Отшатнулись бабушки. Одна закрестилась.
– Ничего не надо. Проходите!
Поминутно оглядываясь, потопали дальше.
Он собрал снасть, рыбёшек и ушел в заснеженный лес.
Словно свет в тёмной комнате включили. Копошился последний месяц в темноте, что-то делал, убеждая себя, что жизнь потихоньку стала налаживается. Да разве это жизнь? Горькое одиночество. Впору в петлю. И никакая Настя не поможет. Эх, зря я в Монголию с мужиками не рванул…
…Возле покосившегося забора – какое-то шевеление, что-то едва заметно сдвинулось с места. Кошка соседская? Неужели заяц? Я, идиот, на поле смотрю, а он уже здесь. Точно, заяц!
Тёмное пятно чуть сдвинулось и снова замерло. Залаяла собака. Сейчас? Неудобно. Забор мешает. На поле выгонять надо. А если упущу? Темно. Заяц не дал додумать. Почувствовав опасность, сорвался с места. Метнулся серым комом по полю, ещё чуть-чуть – и растворится в темноте. Иван, не раздумывая, отпихнулся ногами от стенки сарая и, словно ныряя в воду, раскинув крылья, ринулся следом. Один взмах, другой – нужную высоту набирал медленно. Только не отводить от него глаз! Стоит отвести – упущу!
Заяц несся по прямой, стелился по пашне в беге. Сзади настигало что-то большое, страшное, смертельно опасное. Инстинкт самосохранения гнал зайца к лесу, в укрытие. Там можно замереть, сжаться, слиться с травой, с опавшей листвой, с корнями деревьев, с сухими ветками.
Иван почти догнал, навис, приготовился ударить ногами – пригвоздить, вогнать серого в землю, но заяц сделал скидку – длинно прыгнул, в воздухе изменил направление прыжка и, приземлившись, понесся к лесу уже под другим углом.
Всё сначала. Упущу! Не успею! Уйдёт!
Не успел заяц.
У самой опушки леса – до спасительных кустов десять метров. Ему бы ещё одну скидку сделать, и всё – он в лесу. Но кусты были так близко, так манили спасением, что заяц нёсся напрямую, рассчитывая успеть. Иван рухнул на него с высоты полутора метров. Выставив перед собой ноги с гвоздями на подошвах сапог, пронзил горячее пушистое тельце в нескольких местах, сломав хребет. Не удержался на ногах, неуклюже упал на бок.
Лежал, не спешил подниматься. Знал, что с зайцем покончено – подранка после такого удара не будет.
Тяжело поднялся на колени. Долго цеплял крюком убитого зайца, стараясь поглубже вогнать остриё в кровавое отверстие, оставленное гвоздём.
Не чувствовал радости. Азарт схлынул. Стало обыденно пусто. Теперь домой.
Идти или лететь? Лететь с убитым зайцем на крюке – неудобно.
Сгорбившись, свесив крылья до земли, побрёл в сторону мерцающих в темноте огоньков. Босые ноги осклизло месили вспаханную землю, пахнущую свежими огурцами. На одном крюке длинно свисал вниз заяц, на другом – грязные сапоги с подошвами, усеянными гвоздями.
Что ж… сегодня он может не отводить взгляд, когда Настя ему откроет.
Глава десятая
– Сколько там, блять, до этого хутора?
– Километра четыре, сказали…
– Сказали… По карте – сколько?
– Так у вас же карта.
– Ни хрена сами не можете! Так что? Не проедем, блять?
– Как? Через сто метров завязнем! Здесь только на тракторе…
– Ну и что предлагаешь?
– Отменить операцию. Глушь непролазная, а нас всего четверо. Уйдёт он!
– Отставить, блять!
– А что вы злитесь, товарищ старший лейтенант, сами же спросили?
– Всё! Отставить! Все из машины! Пешком пойдём.
– Как скажете…
– Не как скажу, а это приказ, раздолбаи! Синцов – ноги в руки и в магазин. Две бутылки водки и… ну сам сообразишь. Говна не бери – среднюю! Ноги промочим… то-сё…
– Слушаюсь!
– Какой «слушаюсь»? Какой «слушаюсь», мудак! Ты боец, а не денщик. Что глаза вылупил? Пошёл!
Синцов трусцой посеменил в магазин, стараясь ступать по молодой траве, вдоль обочины дороги, минуя ямы в асфальте, заполненные водой. Трое двинулись вдоль вывороченной тракторной колеи в сторону леса.
Комья мокрой земли приторно пахли прелью и тиной. Трава – в росе, хотя солнце давно встало. Тёмная кромка леса никак не хотела приближаться. Что-то непрерывно жужжало. Вспархивали мелкие птахи и куда-то неслись.
Промокли по колено. На ногах пуд грязи. Лес не приближался. Хотелось повернуть назад, сесть в машину и выпить водки из пластикового стаканчика. А Синцов всё не догонял, сука!
Через час, то ли они, следуя тракторной колее, вышли к дому, то ли дом вывернул к ним из-за лесного пригорка. Синцов догнал и, позвякивая за спиной стеклом, плёлся следом.
– Так… Полчаса отдыхаем и будем рассредоточиваться. – Лейтенант брезгливо щупал землю, выискивая место посуше.
Устроился, достал из забрызганного грязью дипломата фотоснимки дома и разложил на траве.
– Бекмалбулбеков! – Тьфу, твою мать, выговорил! – Вы с Афанасенко заляжете за домом – вот здесь. Я – войду, попробую уговорить этого выродка. Деваться ему некуда. Вход перекрою. Если он в окно – тут вы его… Только подберитесь поближе к дому, чтобы не взлетел. Да не ссыте, у него же рук нет! Что он может?
– Товарищ старший лейтенант, а говорят – они ногами так уделать могут – мало не покажется. И ещё говорят – у них когти на ногах. Кишки наружу – одним махом!
– Отставить! Мудак ты, Бекмалбулбеков! – Опять выговорил. Ничего себе!
– Зря вы так, товарищ старший лейтенант… Нам, когда на задание отправляли, сказали, что огневое прикрытие будет. На случай нападения. Без этого нельзя!
– Правильно! И у нас оно есть. Вот. – Лейтенант похлопал по пустой наплечной кобуре, что давно ремнём натёрла подмышку.
Бекмалбулбеков поморщился:
– Товарищ старший лейтенант…
– Хорошо! – Лейтенант в запале приподнялся. – У нас АКМ имеется! Где он, кстати?
– Разрешите доложить? – Бекмалбулбеков демонстративно вытянулся в струнку. – В машине, в пломбированном чехле!
Лейтенант со стоном опустился на землю и прикрыл глаза.
Повисла тишина.
– Мудаки! Какие все мудаки! – чуть слышно прошелестел лейтенант.
Бойцы невидимого фронта весело переглянулись.
– Синцов!
– Я!
– Уже лучше. Ноги в руки. Дорога знакома. Печать сломать! Автомат достать! Не ссы, под мою ответственность. И сюда! Рюкзак оставь, налегке быстрее.
– Товарищ старший лейтенант…
– Мухой! Пошёл!
– Как же я в штатском, без документов и с АКМ? А если остановит кто?
– Синцов! Ты мне дурака не включай. Кто тебя в этой глухомани остановит, да ещё и с АКМ в руках? Всё! Не раздражай, иди!
На опушке леса обнаружились две поваленные полусгнившие лесины. Расселись.
– Где его рюкзак? Что там? Доставайте. Перекусим. Нам часа два ждать.
Глядя на эту троицу со стороны, можно было предположить… Да кроме того, что это переодетые менты или солдаты, предположить было нечего. В серых испачканных по колено брюках, одинаковых кожаных куртках, в промокших насквозь полуботинках они нелепо смотрелись среди весеннего безудержного разгула природы.
– Товарищ старший лейтенант, разрешите вопрос?
– Давай. Только сначала подумай – понравится ли он мне?
– Почему мы? Почему их милиция не ловит?
– Ты, Бекмалбеков, где служишь? Извини, я сокращу твою фамилию – не могу выговорить. – Лейтенант переложил стаканчик из одной руки в другую и назидательно поднял вверх указательный палец. – Ты во внутренних войсках служишь. Что это означает? Это значит, что ты должен оберегать внутренний мир и покой граждан. А эти твари нарушают внутренний мир и покой мирных граждан. Вот у тебя, Бекмалбеков, есть свой внутренний мир? – Мелко отхлебнул из стаканчика.
