– Сергей Иваныч, а нет ли в госпитале каких газетных подшивок? Может, при чтении что в голове и всплывёт из памяти.

– Должны быть в столовой. «Русское слово», «Харбинский вестник», «Биржевые ведомости», «Русский инвалид».

Отлично. Употребим время с пользой.

Употребил. Во-первых, продираться сквозь дореволюционный алфавит с его «ижицами», «ятями» и «фитами» – то ещё удовольствие. Во вторых, я всё-таки старлей-десантник, а не штабной аналитик, чтобы из разрозненных газетных статей всё на сто процентов понять про этот «дивный новый мир». Но кое-что уяснил.

Здесь демоны существуют повсеместно: баньши и банники, овинники и привидения, русалки и кикиморы, лембои и упыри – в каждой стране свои. Оборотня, вампира, водяного и трёх японских демонов я видел собственными глазами. Вся эта нечисть и нежить составляет около четверти имеющегося населения здешнего мира. И активно принимает участие в его делах.

При этом история если и отличается от истории нашего мира, то в каких-то мелочах. А значит, впереди унизительное поражение от японцев в этой войне. Первая русская революция, Первая мировая война, вторая и третья революции не заставят себя ждать. И я, двадцатипятилетний штабс-ротмистр, если уцелею в этой бойне, встречу их в самом расцвете сил. В тысяча девятьсот четырнадцатом году мне будет всего тридцать пять. Кризис среднего возраста, млять…

Или получится что-то изменить в истории? Попаданец я или кто?

– Вашбродь! Господин штабс-ротмистр! – раздаётся за спиной радостное.

Оборачиваюсь. В дверях столовой сияет как начищенный пятак (и такой же кругленький) рядовой – средних лет мужичок с вычищенным и отутюженным мундиром штабс-ротмистра (моим, выходит) в руках. А мужичок, стало быть, Кузьма Скоробут, мой ординарец, которому тушка моя нынешняя обязана своим спасением.

Встаю навстречу, обнимаю малость ошалевшего мужичка. Он явно не ожидал.

– Вы чегой-то это, вашбродь?

– Врачи сказали, я тебе жизнью обязан.

– Они и не то скажут, трубки клистирные. Обычное дело солдатское: сам погибай, а командира выручай.

– Ну, ты ж не погиб, Кузьма. А потому с меня тебе простава будет.

Улыбается уже от уха и до уха. Только вот почему на него мой амулет почти сразу среагировал? Тоже демоническая сущность?

– А скажи-ка, братец… Ты же не простой мужик, рядовой обученный?

– Так вы ж знаете, вашбродь. Домовой я.

– Ты, Кузьма, не удивляйся, что я спрашиваю об обычных вещах. Меня при падении так приложило тогда, что память почти начисто отшибло. Тут помню, тут не помню… – Не смог удержаться и не вспомнить один из любимых фильмов. – Амнезия называется. Ты уж помоги мне, подскажи, кто у нас в полку кто из офицеров, да в нашем подразделении кто из солдат кто.

– Что, совсем ничего не помните, вашбродь?

Делаю неопределённый жест руками и плечами.

– Дак помогу, чего ж не помочь-то.

С помощью ординарца облачаюсь в мундир. Вбиваю ноги в яловые сапоги. Не берцы, конечно, но так… со скрипом.

Идём с Кузьмой получать документы по выписке и моё невеликое имущество. Последние штрихи – шашка, кобура с наганом на поясе, перчатки. Сердечно прощаюсь с Обнорским. Хороший человек, но лучше не встречаться с ним по его профессиональным обязанностям.

На выходе из госпиталя меня окликает Николов. Даже не знаю, радоваться ли такому вниманию со стороны контрразведчика-особиста.

– Николай Михалыч, приглашаю отобедать в местной харчевне. Отметить, так сказать, выздоровление и возвращение в строй.

Ну и как ему, такому красавцу, откажешь?

Вскидываю руку к козырьку, приветствуя старшего по званию. Он протягивает мне руку в перчатке – пожимаю, не снимая свою.

– С превеликим удовольствием, Сергей Красенович, вот только…

Я оглядываюсь на своего ординарца.

– Там и рядовому место найдётся. В харчевне есть зал и для нижних чинов.

Достаю кошелёк, протягиваю Кузьме трёшку. Надеюсь, достаточно.

По тому, как загорелись глаза моего домового-ординарца, понимаю, что даже более чем.

– На горячительное не налегай, – упреждаю ординарца вполголоса. – Лучше с собой купи, в расположении ещё отметим моё исцеление.

На входе в местный общепит нас поклонами приветствует упитанный не то китаец, не то маньчжур с косой до пояса – швейцар не швейцар, вышибала не вышибала. Однако кланяется уважительно. Мы с Николовым оставляем Кузьму в зале для нижних чинов, а сами уединяемся в отдельном кабинете.

Смотрю за Николовым и повторяю за ним, дабы не попасть совсем уж впросак. Ага, здесь допустимы некоторые вольности по части формы. Следом за подполковником снимаю перчатки, фуражку, отстёгиваю шашку, чтобы не путалась в ногах.

Усаживаемся за столиком на невысоких лежанках-канах с множеством разбросанных по ним подушек – хошь, под спину подложи, хошь, под пятую точку. Стол уже накрыт закусками, здесь же фарфоровый кувшинчик. Принюхиваюсь – в нос шибает сивушный запах.

– Ханшин, местная водка, – просвещает Николов. – Китайцы предпочитают пить её подогретой.

Морщусь. Бр-р… Тёплая водка, потные женщины – вспоминается присловье анекдота из моего настоящего. Думаю, не стоит радовать им Николова, вдруг не поймёт. Сильнее, чем водка, «благоухают» лежалые по несколько лет в извёстке яйца. А так-то экзотика, конечно: лёгкое козы под соусом, трепанги с грибами, морская капуста с какими-то микрокреветками, акульи плавники и ласточкины гнёзда.

Ну да я в китайском ресторане не первый раз, палочки в руках держать привык. Николов тоже действует ими достаточно умело.

– Где так навострились орудовать палочками?

– Да здесь и навострился, господин подполковник. Уже какой месяц воюем, а случаются и трактиры, где европейских приборов и не видали. Да и для местной еды палочки как-то удобнее.

Приносят новую перемену блюд: рубленая курица, бараний желудок с овощами, кисло-сладкий суп со свининой, рис.

Николов поднимает пиалушечку с местной тёплой водкой.

– За победу.

Опрокидывает. Я, хмыкнув, следом. Нет, не уговаривайте: плохо очищенная тёплая водка – совсем не то, что холодная. Надо срочно чем-то закусить. Мечу палочками в рот морскую капусту.

– Не стоит недооценивать врага, – отвечаю.

Увы, знаю, чем у нас кончилась русско-японская. Будут ли здесь отличия?

– Да, японец силён. Они сумели создать современный флот…

– Купить его у англичан, – перебиваю я и тут же прикусываю себя за язык.

Николов опасно блеснул на меня своими внимательными глазами.

– Позвольте вопрос, господин подполковник?

Николов приглашающе кивает: мол, давай, спрашивай, может, и отвечу.

– Вопрос элементарный, – продолжаю, – но у меня же амнезия, так что, надеюсь, простительно. Почему демоны вообще воюют?

Николов удивлён:

– Как почему? Они подданные своих императоров. Среди них немало патриотов. Мой Кузьмин – вольноопределяющийся, пошёл служить добровольцем.

– Японцы используют демонов только в открытом бою? Или то, с чем мы с вами столкнулись на днях, не единичный случай, а постоянная тактика?

– Гадят ли они у нас в тылу, вы подразумеваете?

Киваю утвердительно.

– Гадят. И не только демоны. Если время демонов чаще всего ночь, то японская разведка трудится круглосуточно.

– Ввиду визуальной схожести китайцев с японцами японским шпионам несложно притворяться местными торговцами, крестьянами, монахами, кули. Даже прислугой у наших офицеров.

– Да, это серьёзная проблема, ротмистр. К тому же японцы и настоящих китайцев прекрасно научились вербовать, чтобы вызнавать наши секреты.

– Сергей Красенович, как получается, что мы не можем разбить японцев? Снять осаду с Порт-Артура? У нас что, недостаточно сил?

– Представьте себе, Николай Михалыч. Мы до сих пор воюем в основном теми частями, что изначально располагались на Дальнем Востоке.

– А подкрепление из европейской части России?

– Поступает. В час по чайной ложке.

Он ловит мой удивлённый взгляд.