Киевский посол находился на первом ночлеге по дороге в Киев. Едва запели петухи, как прискакал княжий отрок из Галича с приказом не ехать далее и ждать другого гонца. Петр начал тужить, предвидя новые притеснения от Владимирка. Еще до обеда прискакал другой гонец с повелением от князя ехать назад в город. Когда он подъехал к дворцу, из сеней вышли к нему княжие слуги, все в черных плащах. Петр удивился этому; а когда он взошел на сени, то увидел молодого Владимиркова сына Ярослава сидящим на отцовском месте в черной мантии и клобуке; все его бояре также были в черных одеждах. Петра посадили на стул, и Ярослав со слезами на глазах начал говорить ему о внезапной смерти своего отца. А затем велел отвезти свой поклон великому князю Киевскому и сказал ему следующее: «Бог взял у меня отца, и будь мне вместо него. Ты сам ведался с моим отцом; но Бог уже совершил свой суд над ним; а меня поставил на его место. И полк его, и дружина теперь у меня; только одно копье стоит у его гроба; но и то в моей руке. Ныне, отче, кланяюсь тебе; имей меня так же, как сына твоего Мстислава. Пусть Мстислав ездит у твоего стремени с одной стороны, а я с другой». И затем отпустил Петра.
Однако и Ярослав (прозванный Осмомыслом), подобно отцу, не думал сдержать своего обещания и не воротил волынских городов. Поэтому Изяслав II в следующем 1153 году предпринял новый поход на Галицкую землю с подручными князьями и Черными Клобуками. У Теребовля встретил его Ярослав с своими полками. Галицкие бояре не пустили молодого князя в битву, а затворили его в городе на том основании, что он у них остался один, и потеря его была бы для них бедствием. Сражение произошло упорное и нерешительное. На одном крыле братья Изяслава обратили тыл перед галичанами; а на другом сам великий князь гнал перед собою неприятеля. К вечеру он стал на месте битвы с небольшою дружиною и велел поднять галицкие стяги. Обманутые этой хитростию галичане начали собираться под стяги; но тут были захвачены в плен. Пленников набралось более чем собственной дружины; великий князь велел перебить их, за исключением только лучших людей. Очевидно, вражда с галичанами дошла у него до ожесточения. Без всякого другого успеха он ушел назад в Киев. «Великий плач был по всей земле Галицкой», замечает летопись. Плакали, конечно, семейства, осиротевшие после избиения вероломно захваченных пленников. Такое вероломство и варварство против русских людей со стороны одного из наиболее любимых народом князей Киевских вызвало у летописца только это краткое замечание.
Спор с Галицким князем о волынских городах остался нерешенным вследствие наступившей вскоре кончины Изяслава II. Будучи вдов, он сосватал себе другую жену у одного из христианских владетелей Абхазии и осенью 1153 года послал сына своего Мстислава с дружиною и берендеями вниз на Днепру, чтобы проводить невесту сквозь половецкие степи. Мстислав дошел до города Олешья, т. е. до низовьев Днепра; но черкесская княжна не явилась. На следующий год Мстислав опять отправился ей навстречу; княжна прибыла морем в Днепр и поднялась до порогов; а отсюда русская дружина проводила ее до Киева. Великий князь сыграл свадьбу; но спустя несколько месяцев, в ноябре того же 1154 года он скончался, еще не достигши шестидесятилетнего возраста. Его похоронили в монастыре св. Феодора, т. е. подле отца. Летописец говорит, что «плакала по нем вся Русская земля и все Черные Клобуки». Изяслав II действительно заслужил любовь киевлян своею храбростию, приветливостию и щедростию. Он умел при случае и сказать красное слово народу, и угостить его на славу. Этот щедрый князь, не жалевший имения для друзей, пользовался особою привязанностию Черных Клобуков, или обитателей южной Киевской украйны, которые являются верными союзниками Изяслава почти во всех войнах с его соперниками.
Княжение свое в Киеве Изяслав ознаменовал и в другом случае: он сделал попытку поставить Русскую церковь в более независимые отношения к Византии. Первая попытка такого рода была при Ярославе. Но после Илариона наши митрополиты снова выбирались из греческого духовенства и поставлялись патриархом Константинопольским. В 1146 году митрополит киевский Михаил II самовольно удалился в Царьград и там в следующем году скончался. Тогда Изяслав II по примеру своего предка созвал в Киев епископов и поручил им поставить митрополита, указав для этого на инока и схимника Климента Смолятича, который, подобно Илариону, отличался книжною ученостию. Он подвизался в Зарубском монастыре, который находился на правой стороне Днепра (против устья Трубежа) и, подобно Киево-Печерскому, также отличался своими пещерами.
Но собор духовный на этот раз не был так единодушен, как во времена Ярослава: с одной стороны, власть Киевского князя при раздроблении России уже не имела прежней силы и величия, и областные епископы уже менее зависели от него; а с другой — поставление митрополита Цареградским патриархом успело приобрести силу твердого предания и сделалось почти нашим церковным правилом. Голоса на соборе разделились: меньшинство утверждало, что недостойно епископам ставить митрополита, так как это дело патриарха. Представителями Греческой партии были: смоленский епископ Мануил, родом грек, и новгородский епископ Нифонт. Главою же противной, т. е. Русской, партии явился Онуфрий, епископ Черниговский, который защищал соборное право ставить митрополита. Чтобы придать этому поставлению еще более силы, он предложил благословить нового митрополита главою св. Климента, папы Римского, которая была привезена Владимиром Великим из Корсуня и хранилась в Десятинной церкви Богородицы. Онуфрий ссылался на пример самих греков, которые будто бы ставят своих иерархов рукою св. Иоанна Предтечи. Предложение Онуфрия было принято, и Климент поставлен.
Но Мануил и Нифонт не соглашались признать его митрополитом, пока он не получит благословения от патриарха цареградского; за что эти два епископа подверглись гонению от великого князя. Однако они нашли себе многих единомышленников в русском духовенстве, которые с неудовольствием видели нарушение обычая; а патриарх Николай Музалон прислал Нифонту похвальную грамоту и в ней уподоблял его святым подвижникам. Сторону Греческой партии держали соперник Изяслава II, Юрий Долгорукий. Когда он утвердился на Киевском столе после смерти Изяслава, то Климент был изгнан во Владимир Волынский, а митрополитом киевским на его место поставлен в Царьграде грек Константин.
До какой степени простиралось озлобление Греческой партии против Климента и Изяслава, видно из того, что первым делом вновь избранного митрополита было запретить священнодействие церковнослужителям, поставленным Климентом, и предать анафеме память покойного князя. Потом во время продолжавшихся смут, когда Киев занят был войсками Мстислава Изяславича, Константин, опасаясь от него мести за отца, удалился в Чернигов, где и скончался в том же году (1159). По словам летописи, перед смертию он призвал к себе черниговского епископа Антония и вынудил у него следующее клятвенное обещание: не погребать его, Константиново, тело, а, привязав веревку к ногам, вытащить из города и бросить на съедение псам. Епископ исполнил это странное завещание, к соблазну и удивлению всего народа. Но князь Черниговский (Святослав Ольгович), посоветовавшись со своими боярами и тем же епископом, на другой день велел взять тело митрополита и похоронить его в Спасском соборе.
После кончины Изяслава II старый Вячеслав Мономахович призвал в Киев другого своего племянника, Ростислава Мстиславича Смоленского, и точно так же поручил ему все киевские «ряды рядить», т. е. суд, расправу и ратное дело. Но в том же 1154 году Вячеслав умер. Ростислав вследствие неудачной войны с Изяславом Давидовичем Черниговским потерял Киев. Однако и соперник его недолго владел стольным городом, на который, собственно, не имел права, потому что отец его никогда не был киевским князем. Из Суздальской области уже шел Юрий Долгорукий, крторый послал сказать Изяславу Давидовичу: «Киев мне отчина, а не тебе». Изяслав не посмел сопротивляться ему и удалился в Чернигов. Юрий, столь долго стремившийся в Киев, занял его в третий раз и наконец здесь утвердился (1155 г.). Наиболее значительные уделы Киевского княжения он роздал своим сыновьям: Андрею — Вышгород, Борису— Туров, Глебу — Переяславль, а Васильку — Поросье, т. е. область Торков и берендеев. Окружив себя сыновьями, Долгорукий думал спокойно сидеть на великокняжеском столе. Но спокойное княжение в Киеве сделалось уже почти невозможным. Между многочисленными потомками Владимира Великого взаимные отношения и права на старшинство сильно перепутались. Довольствовались одною тенью права, чтобы добиваться старшего стола, если только надеялись иметь силу на своей стороне. Отсюда видим постоянные распри из-за Киева, постоянные попытки овладеть этим городом, еще заключавшим в себе столько притягательной силы.