Мы, конечно, не представляли, о чем речь.

— Зависят ли ваши способности от функций щитовидной железы? — спросил ученый, будто мы могли знать ответ. — Может, особые гормоны эндокринной системы позволяют вам функционировать на холоде не хуже мелких сухопутных и морских млекопитающих? Или вы, подобно тюленю Уэдделла, обладаете…

— Пусть этот человек не трогает мою дочь! — Ку Сун села на койке и уставилась на белого доктора таким суровым взглядом, что тот поднял руки и попятился прочь от Ван Сон. — Для начала объясните, что именно вы делаете, или мы уходим.

Доктор Пак улыбнулся:

— Тут нечего бояться. Ваше участие помогает развивать науку…

— Вы собираетесь отвечать на мой вопрос? — поинтересовалась Ку Сун, спуская ноги с койки. Кое-кто последовал ее примеру. Ни одной женщине, хэнё она или нет, не понравится, когда чужие мужчины трогают ее дочь.

Ученый сцепил руки.

— Поймите, мы уважаем вашу профессию. Вы знамениты!

— И где же мы знамениты? — хмыкнула Ку Сун.

Он проигнорировал ее вопрос и продолжил:

— Мы лишь просим вас войти в воду, после чего сотрудники измерят уровень озноба.

— Уровень озноба, — повторила Ку Сун, после чего фыркнула и выпятила подбородок. Но я видела, что она не собирается уходить. Оставшись участницей исследования, она получала шанс обойти сестру, которую отослали прочь. Но мне от этого легче не становилось. Я должна была защитить себя и Мин Ли, но при этом хотела помочь младшей дочери.

— А вы не можете проводить измерения без того, чтобы… — В конце концов, я была вдовой, и после резни в Пукчхоне ко мне не прикасался ни один мужчина.

Я заметила по глазам доктора Пака, что он меня понял, и его энтузиазм сразу куда-то испарился.

— Мы врачи и ученые, — сердито заявил он. — Вы для нас лишь объект исследования. У нас нет никаких посторонних мыслей.

Но у мужчин всегда есть посторонние мысли.

— К тому же тут присутствует маленькая девочка, — добавил Пак. — Ее участие защищает вас от неуместных действий.

Чжун Ли покраснела, но было заметно, что ей приятно играть особую роль.

— Она сумела вас собрать, — добавил доктор Пак. — Попробуем снова прибегнуть к ее помощи.

С этими словами ученые вернулись к исследованиям, но теперь вовлекли в процесс и мою дочь. Никаких инструментов ей не дали, но начали объяснять простыми словами каждое свое действие. Оказалось, что средний возраст испытуемых — 39 лет; рост — 140 сантиметров, а вес — 51 килограмм (или, как сказал один из американских ученых, «рост 55 дюймов и вес 112 фунтов»). Через пятнадцать минут доктора попросили нас снять обычную одежду. Те из собравшихся женщин, кто работал хэнё, никогда не стеснялись демонстрировать свое тело. Мы видели друг друга голыми и давно привыкли к осуждению в адрес ныряльщиц, которые якобы работают полураздетыми. Однако, несмотря на уверения доктора Пака в отсутствии посторонних мыслей, нам неловко было сбрасывать перед учеными брюки и куртки. Хуже всего пришлось тем женщинам, кто не работал хэнё. Пожалуй, они ни разу не показывались в таком виде перед мужчинами, если не считать собственных мужей. Одна из них не выдержала и решила прекратить участие в эксперименте. Теперь количество ныряльщиц и женщин других профессий опять сравнялось: в каждой группе осталось по девять человек.

Было самое холодное время года — поэтому-то богиню приветствовали именно в эти дни. Впрочем, хэнё привыкли к низким температурам, а вот обычные женщины ахали и взвизгивали, на цыпочках пробираясь по камням. От холодного ветра кожа у них посинела и покрылась мурашками. Чжун Ли села на песок и притянула колени к груди, чтобы было теплее. Остальные вошли в воду и отплыли от берега примерно на десять метров. Мы с До Сэн нырнули вместе. Этот участок мы хорошо знали. Здесь было неглубоко, и солнечный свет достигал дна. Приближалась весна, и пробуждение природы на земле, когда появляются почки и бутоны, повторялось и в воде: вместе с солнечным теплом начали расти водоросли, морские твари совокуплялись и размножались. Вынырнув за новой порцией воздуха, я подплыла к Ку Сун и попросила рассказать Ку Чжа, ее сестре и главе нашего кооператива, про место, которое я приметила: там было много морских ежей, которых через пару недель можно собрать.

Через пять минут непрофессиональные ныряльщицы вернулись на берег и ушли в шатер, а я снова нырнула. В воде я продержалась полчаса — на такое же время мы с Ми Чжа погружались во Владивостоке. Если ученые хотят посмотреть на озноб, это я им могу устроить.

Когда я вернулась в шатер, непрофессиональные ныряльщицы лежали на койках, и на них повторяли утренние измерения. Чжун Ли ходила от койки к койке, разговаривая с каждой участницей и пытаясь болтовней о мелочах отвлечь их от неудобств — от холода, чужих мужчин с непривычной речью, медицинских инструментов и необычной обстановки.

Доктор Пак подошел ко мне.

— Надеюсь, вы позволите мне замерить показатели.

Я кивнула, и он сунул мне в рот стеклянную трубку, а я принялась исподтишка разглядывать его. Выглядел доктор молодо, но ему ведь не приходилось всю жизнь работать на открытом воздухе. Руки у него были мягкие и на удивление белые. Как и раньше, Пак заговорил в микрофон, но я опять не поняла и половины сказанного.

— Сегодня температура воды составила десять градусов по Цельсию, пятьдесят градусов по Фаренгейту. Субъект номер шесть оставалась под водой тридцать три минуты. Через пять минут после выхода температура кожи не превышает двадцати семи градусов по Цельсию, а оральная температура — тридцати двух с половиной градусов. — Он встретился со мной взглядом: — Необычайный уровень гипотермии. А теперь посмотрим, сколько времени у вас займет возвращение к нормальным показателям.

Потом он перешел к До Сэн. Другой ученый стал каждые пять минут измерять мне температуру. К норме я вернулась через полчаса.

— А вы бы сейчас пошли обратно в море? — спросил меня Пак.

— Конечно, — ответила я, удивившись такому глупому вопросу.

— Невероятно!

Мы с До Сэн обменялись недоуменными взглядами, не понимая, чему он удивляется.

* * *

Назавтра ученые провели такие же эксперименты. На третий день попросили Чжун Ли дать нам полотенца и одеяла, когда мы вышли из воды. К четвертому дню мы уже привыкли к странному поведению докторов и начали их поддразнивать. Мы повторяли нараспев их непонятные слова, и ученые смеялись.

Больше всех резвились Мин Ли и Ван Сон, и доктора были от них без ума. Утром пятого дня наша компания как раз собиралась зайти в шатер, как вдруг я заметила на волнорезе Ми Чжа. Рядом с ней стоял, оседлав велосипед, ее сын. Теперь вся деревня знала про научный эксперимент, и куча народу приходила на волнорез поглазеть и полюбопытствовать. Я вполне допускала, что Ми Чжа тоже хочется поучаствовать в исследовании; может, ей даже завидно, что мне выпал такой шанс. Наверняка она поэтому и пришла, да еще и Ё Чхана с велосипедом привела, чтобы похвастаться возможностями, которые предоставляет сыну.

От неприятных мыслей меня отвлекла Чжун Ли. Она потянула меня за рукав и воскликнула:

— Мама, смотри! У Ё Чхана велосипед! Можно мне тоже велосипед?

— Нет, нельзя.

— Но я хочу научиться кататься…

— Девочки такими вещами не занимаются.

— Мама, ну пожалуйста! Раз у Ё Чхана есть велосипед, нам тоже нужен хотя бы один на всю семью!

Ее возбуждение меня встревожило. Во-первых, пусть моя дочь и была знакома с Ё Чханом и его матерью, мне это не нравилось. Во-вторых, я ввязалась в научный проект только ради того, чтобы дать Чжун Ли шанс выучиться новому, но теперь, похоже, блестящий велосипед начисто заслонил для нее исследование.

Тем временем Ми Чжа вдруг резко развернулась и заковыляла прочь, хотя мальчик остался на прежнем месте, поглядывая в нашу сторону. Конечно, смотрел он не на меня, а на Мин Ли и Ван Сон. Все трое ходили в одну школу, и у них часто бывали совместные занятия. Подросткам было по шестнадцать: подходящий возраст, чтобы вступить в брак или вляпаться в неприятности. Я взяла девочек за плечи и подтолкнула вперед, чтобы не задерживались.