— Столько людей… — Глава кооператива покачала головой.
— А на берег их не вынесет? — практично поинтересовалась До Сэн.
— Вряд ли. Был отлив.
Значит, опять не останется доказательств расправы. А еще получается — и мысль эта вызвала у меня тошноту, — что море теперь напоминает наши отхожие места. Только обычный цикл состоит из того, что свиньи поедают наши испражнения, а мы употребляем в пищу их мясо, которое потом превращается в испражнения, а тут тела наших соотечественников едят рыбы и морские твари, а потом мы выловим эту живность и будем есть.
— А у вас что слышно? — спросила глава чужого кооператива.
Тогда моя свекровь поведала историю, которую скрыла от меня и других хэнё.
— По словам главы кооператива из Сева, ее двоюродная сестра видела, как возле аэропорта расстреляли несколько сотен людей. Тела похоронили там же.
Меня затрясло. Почему, ну почему мой народ ввязался в гражданскую войну? Разве мало того, что Инцидент 3 апреля так и не закончился? А теперь вот еще вторжение и война, новое кровопролитие. Количество бед и несчастий простых людей только продолжало расти, а выживших объединяли горе, боль и чувство вины.
До Сэн предложила женщинам переночевать у нас в бультоке.
— Но утром вам придется уйти, — предупредила она.
В последующие месяцы я стала каждый день делать подношения разным богиням. Мне было за что их благодарить: во-первых, мой сын еще слишком мал для сражений, а во-вторых, война так и не пришла прямо на Чеджудо. Правда, этими двумя пунктами все и ограничивалось, поскольку в остальном времена были тяжелые. Участников восстания на Чеджудо, которых вывезли в тюрьмы на материке, расстреляли: побоялись, что северокорейские войска продвинутся на юг, освободят пленных и призовут в свои ряды. А тут, на Чеджудо, на склонах Бабушки Сольмундэ по-прежнему прятались повстанцы и совершали набеги, от которых было все меньше толку. Смутьянам не удавалось ни привлечь новых бойцов, ни добыть припасы. Полиция продолжала искать и уничтожать лагеря, попутно убивая всех, кого подозревали в помощи бунтовщикам, даже если речь шла о крестьянине с женой и детьми. Впрочем, люди погибали с обеих сторон, как на Чеджудо, так и на материке. Каждый день по всей стране гибли виноватые и невинные, и так много лет подряд, неделя за неделей, месяц за месяцем. Мы постоянно видели смерть, дышали ею, но матери все так же старались накормить, одеть и утешить своих детей.
* * *
Через шесть месяцев после начала войны До Сэн исполнилось пятьдесят пять. Все в бультоке понимали, что это значит, но я взяла на себя миссию объявить новость вслух.
— Моя свекровь руководила нами двенадцать лет, — сказала я. — За это время у нас никто не погиб и не пострадал под водой. Теперь До Сэн пора собирать водоросли и возиться с внуками.
— Давайте проголосуем и выберем нового руководителя кооператива, — предложила Кан Ку Сун. — Я предлагаю свою старшую сестру Ку Чжа.
Мне хотелось оглянуться на До Сэн, но я сдержалась. Мы с ней договорились, что мою кандидатуру выдвинет кто-нибудь другой, не свекровь, и она потихоньку вела переговоры на этот счет, так что предложение Ку Сун меня огорошило. Казалось, меня предали.
— Ку Чжа всегда жила в Хадо, — продолжала Ку Сун. — Она вышла замуж за местного и никуда не уезжала. И что самое важное, ее не затронуло горе.
До Сэн спросила, есть ли другие предложения. Их не оказалось, и Ку Чжа победила единогласно. В те дни печаль была моей постоянной спутницей, но остальные хэне, кажется, приняли мою сдержанную реакцию за скромность.
— Я всегда буду рядом, чтобы помочь Ку Чжа, — сказала До Сэн. — Подводные поля теперь недоступны для меня, и я буду по ним скучать.
Потом, когда мы вернулись домой, До Сэн протянула мне сверток из потертой ткани, крашенной соком хурмы.
— Я надеялась, что сегодня дела пойдут по-другому, — призналась свекровь. — И даже купила тебе подарок, хотя обычай такого не требует.
Я развернула ткань и увидела овальное стекло в резиновой оправе, с которой свисала лента.
— В маленьких очках нырять неудобно, — объяснила До Сэн. — Металлическая оправа врезается в лицо, боковые стенки сужают поле зрения. А это совсем новое устройство; японцы называют его «большие глаза». Через него лучше видно, и мягкая резина не натирает кожу. Пусть ты и не руководишь кооперативом, но ты первая хэнё на Чеджудо с «большими глазами».
Внезапно, как часто случалось, я с болью и гневом подумала о Ми Чжа: интересно, скоро ли и она себе такие заведет?
Когда мы в следующий раз собрались выйти в море, всех хэнё поразила моя обновка, и они столпились вокруг, разглядывая диковину. Я надела маску, прыгнула в воду и устремилась вниз. Рассматривая дно сквозь «большие глаза», я начала забывать ужасы, которые видела, и людей, которых потеряла. Пока взгляд выискивал моллюсков и морских ежей, разум постепенно очищался и успокаивался. И тогда стало ясно, что маска поможет мне защититься от эмоций, связанных с бывшей подругой, и не позволит им вылиться наружу — разве что нечаянно.
2008: ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Ён Сук просыпается, сворачивает спальную подстилку и одеяла и откладывает в сторону. На крючках висят гидрокостюм и маска, к стене прислонены ласты, но сегодня она нырять не собирается. Она выходит на улицу и обходит дом, направляясь в уборную, которую пристроила снаружи восемь лет назад (она чуть ли не последней в Хадо продала свиней и купила унитаз). Сделав свое дело, Ён Сук собирает в саду цветы, потом идет в кухню. Возле раковины она подрезает у цветов листья и шипы, концы стеблей опускает в маленький пластиковый пакет, наливает туда воды, а потом перехватывает горловину пакета резинкой, стараясь поплотнее ее запечатать. Потом Ён Сук оборачивает букет бумагой и перевязывает лентой. Одно дело сделано.
Ён Сук обтирается губкой возле кухонной раковины и меняет пижаму на черные брюки, блузку в цветочек и розовый свитер. Вместо обычного чепчика она надевает солнцезащитный козырек, который купила на прошлой неделе на ярмарке пятого дня. Старуха складывает в сумку все, что ей сегодня понадобится, аккуратно берет букет и выходит из дома. Жаль, что До Сэн не дожила до этого дня — свекровь умерла восемнадцать лет назад в возрасте девяноста пяти лет. Были и другие потери: отец Ён Сук скончался от рака в 1980 году, а третий брат — в прошлом году от аневризмы. Жаль, что их сегодня нет с ней.
Когда Ён Сук приходит, ее подруги из кооператива уже собрались на главной дороге. В Хадо до сих пор больше хэнё, чем в любой другой деревне на Чеджудо, но с каждым днем ныряльщиц становится меньше. Сегодня на острове всего четыре тысячи хэнё, больше половины из них старше семидесяти. Некоторым, как Ён Сук и сестрам Кан, намного больше. За ними в море никто не последует. Дочери Ён Сук и ее коллег сменили гидрокостюмы на деловые пиджаки и форму гостиничного персонала. Теперь, оглядывая окружающие ее пожилые лица, Ён Сук думает: «Мы живая легенда, и скоро нас не станет».
Все хэнё нарядились как могли. Сестры Кан покрасили волосы и сделали завивку. На одной из ныряльщиц ярко-красный свитер с зелеными и белыми помпонами по горловине; на нескольких парадные платья. Кое-кто пришел с букетом, у других на сгибе локтя висят корзинки. Нынешний глава кооператива прикалывает к лацканам и свитерам женщин белую хризантему в память об ушедших. Они ждали этого дня шестьдесят лет и вместе скинулись на аренду автобуса. Им бы следовало, занимая места в салоне, вести себя сдержанно и печально, но они же хэнё. Они громко переговариваются, поддразнивают друг друга и шутят. Но у многих сквозь смех слышны слезы.
Дорога вдоль берега теперь мощеная. В каждой деревне Ён Сук видит, как люди садятся в автобусы, общественные или частные, а еще в том же направлении едет множество машин, фургонов и мотоциклов. Когда автобус проезжает Пукчхон, Ён Сук закрывает глаза. Ей больно видеть отели и таверны, которые выросли вдоль берега. Дальше Хамдок. Тут Ён Сук, как обычно, вспоминает олле, что тянутся между двумя деревнями, и женщину, с которой когда-то встречалась на этих олле, и ощущает укол старой боли. Но дело не только в этом. Обе деревни стали безобразными, как и большинство поселений Кореи. Виновато в этом движение «За новую деревню», которое заменило каменные домики оштукатуренными коробками, а соломенные крыши — черепицей или листовым железом. Все делалось для того, чтобы жить стало лучше, чтобы снизить риск пожаров и тайфунов, но часть очарования острова пропала.
