Потом я стала замечать, что До Сэн ведет себя необычно тихо. Никаких шуток, никаких попыток мною командовать, ничего. Я решила, что она отвыкла от маленьких детей и что их смех, плач и капризы заставляют ее с печалью вспоминать о потерянных сыне и дочери. Отец и брат приходили помогать с детьми, но теперь не водили малышей, как когда-то, под дерево на площади, а играли с ними во дворе. Мужчины хотели, чтобы семья оставалась вместе на случай, если придет Девятый полк. Когда брат, отец или До Сэн предлагали принести воды из колодца, я соглашалась. Разве может беременная с огромным животом, способная двигаться не быстрее выброшенного на берег кита, защитить себя, если военные или повстанцы захотят ее изнасиловать или убить? Впервые в жизни я позволила окружающим о себе заботиться. А потом наконец узнала, в чем причина такого внимания ко мне.
Как-то раз, на девятом месяце беременности, я осталась дома одна. Свекровь ушла в Сева на ярмарку пятого дня разведать, не удастся ли купить чего нужного. Отец и брат повели детей в наш старый дом, чтобы я вздремнула. Но когда все ушли и дом наполнила тишина, меня стали донимать воспоминания. Перед глазами то и дело вставали тревожные картины. Чтобы отвлечься, я подмела двор, потом решила выстирать одежду детей и высушить ее на солнце. Я связала вещи в узел, взяла ведро, стиральную доску и мыло и осторожно пошла по камням на мелководье среди скал, где деревенские женщины могли постирать и помыться вдали от посторонних глаз. Чем-то это место напоминало бульток. Я не знала, кого там встречу, но была не прочь послушать последние новости. На этот раз в воде сидела всего одна голая женщина. Она намыливала руку и что-то мурлыкала себе под нос. Я сразу узнала ее по изгибу позвоночника, и все мое тело напряглось, словно пытаясь защитить ребенка в утробе.
— Ми Чжа.
От звука моего голоса спина у нее окаменела. Потом она медленно склонила голову набок и посмотрела на меня искоса.
— Ты и правда стала такая большая, как все говорят.
Неужели ей больше нечего мне сказать?
— Что ты тут делаешь? — выдавила я.
— Мы с сыном теперь тут живем. — После паузы она добавила: — В доме тетки и дяди. Наш дом в Хамдоке и жилье свекра в Чеджу разрушило тайфуном. Муж уехал на материк. Он работает в правительстве. Я…
Внутренности опять свело спазмом, на этот раз такой силы, что я согнулась от боли. Уронив ведро и другие вещи, я оперлась о каменную стену.
— Что с тобой? — спросила Ми Чжа. — Тебе помочь?
Она начала подниматься. С груди и ног у нее текла-вода, по коже бежали мурашки. Ми Чжа потянулась за одеждой, а я развернулась и, пошатываясь, побрела прочь. Тут меня настиг новый спазм, и я согнулась пополам, не в силах идти. К счастью, я заметила До Сэн, которая стояла возле дома и оглядывала пляж. Увидев мое состояние, она бросила сумки и быстрее любого краба поспешила ко мне по камням. Приобняв за талию, она поскорее повела меня в дом. Ми Чжа за нами не пошла, но я плакала от гнева, печали и боли.
— Что она здесь делает? Почему она здесь?
— Говорят, дом ее мужа разрушен тайфуном, — ответила До Сэн, подтверждая слова самой Ми Чжа.
— Но она могла поехать в другую деревню.
— Хадо — ее дом, а ее мужа…
— …Отправили на материк, — со стоном закончила я за нее. — Почему вы мне не сказали, что Ми Чжа тут?
— Мы с твоим отцом и братом решили, что так будет лучше. Хотели тебя защитить.
— Но почему она именно здесь? Как ей позволили поселиться тут после того, что она сделала?
До Сэн мрачно поджала губы. Ей тоже было тяжело.
У меня началась очередная схватка. Я не сомневалась, что ребенок выйдет легко, — до сих пор у меня не было никаких проблем при родах. Но я ошиблась. С этим младенцем пришлось нелегко с того самого момента, как я узнала о беременности. Может, он не хотел выходить на свет? Или я сама не хотела его появления? Так или иначе, чтобы ребенок выбрался наружу, понадобилось трое суток. Все это время меня рвало, я плакала, кричала, вспоминала все свои потери. Я ощущала ненависть к Ми Чжа и любовь к ребенку. Приводя в этот мир новую жизнь, я словно заново потеряла Чжун Бу, сына и Ю Ри. Наконец До Сэн вытянула младенца наружу и подняла его, показывая мне. Девочка. Я назвала ее Чжун Ли.
До Сэн произнесла традиционную фразу: «Когда рождается девочка, у тебя праздник», но я совершенно измучилась, у меня болело все тело, и я не могла перестать плакать. Чжун Ли тоже устала от трехдневного пути в мир, ей даже не хватило сил взять грудь. Я щелкнула ногтем по ступне малышки. Она моргнула и снова закрыла глаза.
* * *
Ми Чжа несколько раз приходила в дом, приносила подарки для ребенка, упаковки чая, пакеты мандаринов — такое излишество. К счастью, До Сэн, мой отец и брат всегда находили поводы ее отослать: «Ён Сук спит», «Ён Сук кормит ребенка», «Ён Сук нет дома».
Иногда они говорили правду, иногда нет. Если я была дома, голос бывшей подруги пробирался ко мне сквозь трещины в стенах: «Скажите Ён Сук, что я по ней соскучилась», «Скажите ей, что я мечтаю подержать на руках ее девочку», «Скажите ей, я рада, что из такой трагедии родилось нечто хорошее», «Скажите ей, что я всегда буду ее подругой».
Иногда я выглядывала наружу и смотрела, как она уходит. После возвращения в Хадо Ми Чжа стала прихрамывать — в тот день в купальне я этого не заметила. Сельчане гадали, откуда взялась хромота, и сетовали, что Ми Чжа утратила свою чудесную походку, но мне было все равно. Я сказала себе: что бы с ней ни случилось, она наверняка это заслужила. Обычно мне удавалось избегать встреч с ней. Ми Чжа ходила к колодцу рано утром; я следила за новорожденной, так что за водой вместе с До Сэн ходила Мин Ли. Как и все девочки ее возраста, Мин Ли бегала по деревне, выполняя мои поручения, и уже начала присматривать за младшими. «Так ты научишься быть женой и матерью, но одновременно и независимой женщиной, — сказала я ей. — Тебе потребуются уверенность и уважение к себе, чтобы в будущем стать хозяйкой в своем доме». Кроме того, посылая Мин Ли с поручениями, я могла не бояться встреч с Ми Чжа.
Вечером, когда малышка засыпала, мы с До Сэн ходили в бульток и обсуждали обязанности, которые меня ждали в роли главы кооператива.
— Ты будешь сидеть там, где сейчас сижу я, — сказала свекровь. — Слушать надо очень внимательно. Помнишь, как мы всегда хвалим шаманку Ким за наблюдательность и способность считывать настроение группы? Тебе придется воспитать в себе такие же способности. — Она заставила меня запомнить сезоны размножения разных морских тварей, научила новым способам завязывать узлы и объяснила, почему важно поддерживать чистоту в бультоке. — Хэнё ни к чему беспорядок, — подчеркнула она. — Если на суше вокруг нее много хлама, то под водой, когда нужно очистить сознание и сосредоточиться на окружающей среде, разум может быть слишком замусорен.
Многое из того, о чем говорила До Сэн, я и так уже понимала на интуитивном уровне, но когда свекровь формулировала правила вслух, я лучше понимала, к чему следует стремиться. Со временем она стала учить меня тому, как улаживать споры, успокаивать естественную ревность и зависть оттого, что одни хэнё ныряют лучше других, и как не проглядеть опасности, которые могут повредить кооперативу.
— Помни, когда у какой ныряльщицы месячные. Иногда женщина забывает, что они скоро придут, тогда надо шепотом ей напомнить. Обычно в местных водах безопасно, но акулы чуют кровь на большом расстоянии. От одной акулы кооператив может отбиться, но от стаи… — Она покачала головой, а потом продолжила: — Одна из самых трудных обязанностей, которые тебе достанутся, — это сказать женщине, которой исполнилось пятьдесят пять, что пора на покой, к детям и внукам. — Когда я заикнулась, что у свекрови как раз приближается этот возраст, она кивнула: — Вот именно.
Наконец запрет на ныряние сняли. Мы с До Сэн вернулись в бульток, а отец и брат стали ходить к нам и присматривать за детьми. Ми Чжа ныряла с кооперативом своего района — именно туда она в свое время должна была вступить, если бы матушка не взяла ее под свое крыло. В нервной окружающей обстановке каждый район Хадо принял свою сторону. В Гуль Дон, моем районе Хадо, люди поддерживали меня, а в Сут Дон, где Ми Чжа росла у дяди с теткой, теперь сочувствовали ей. И это после того, как много лет мою прежнюю подругу клеймили там как дочь японского коллаборациониста. Но в такое уж время мы жили: оно разводило по разным лагерям целые деревни, семьи и друзей, и никому нельзя было верить. Районы сбора урожая у разных кооперативов всегда распределялись, но теперь женщины по обе стороны раздора стали ревностно охранять свои участки. Море превратилось в место битвы за территорию, очаг старых обид и накопившегося недовольства. Лишь дом служил мне убежищем — там я могла отвлечься от проблем и окружить любовью детей.
