* * *

— Будешь снова нырять с нашим кооперативом, — сказала До Сэн на седьмое утро моего брака. — В полях еще не все дела переделаны, но нам надо что-то есть, а прилив сейчас подходящий.

— Я очень рада, — призналась я. — Так здорово снова вернуться в Хадо, быть поближе к родным…

— И оплатить долги твоего отца за выпивку.

Я вздохнула. Свекровь, конечно, сказала правду, но я продолжила ту мысль, которую начала:

— …И помочь сестренке, раз она теперь начинающая ныряльщица.

До Сэн нахмурилась.

— Думаю, твоя мать предпочла бы, чтобы за нее отвечала я. В конце концов, тем, кто ныряет с тобой, не всегда везет.

Меня словно ударили по лицу. Неужели До Сэн постоянно будет напоминать мне о бедах моей семьи и винить меня за несчастье с Ю Ри?

— Конечно, вы отвечаете за сестренку, как и за остальных ныряльщиц в кооперативе, — сказала я, — и ей очень повезло, что вы за ней присматриваете. Я просто хотела сказать…

— Ты в этом месяце собираешься нырять в черном костюме?

Говорят, чем дальше от дома свекрови и отхожего места, тем лучше. Мне трудно было ужиться с До Сэн. Бабушка говорила, что я привыкну, но я сомневалась, что выдержу постоянные унижения. Что до беременности, которую подразумевала До Сэн, то Чжун Бу изо всех сил старался подарить мне ребенка, а я — обеспечить плоду хороший дом в моей утробе. Чжун Бу был прав, дальше у нас с ночными делами стало получаться лучше. Иногда мужу даже приходилось прикрывать мне рот рукой, чтобы мои стоны удовольствия не доносились до большого дома. Однако с момента нашего брака прошла всего неделя.

— Как только точно узнаю, сразу вам сообщу, — ответила я наконец.

Я стала еще больше стараться помочь Чжун Бу сделать мне ребенка до возвращения в Японию. Мне нравились ночные ощущения между ног, но повседневная реальность брака оказалась скучной. Муж кипятил мне воду, чтобы я согрелась, вернувшись с моря, но в основном он читал книги, писал в тетрадях или сидел с остальными мужчинами под деревом на деревенской площади, обсуждая философию и политику. Все перемены в его жизни состояли в том, что теперь он готовил обед и мы его ели в своем маленьком доме, а по ночам я спала с ним. А я между тем ныряла с кооперативом До Сэн, работала в поле и присматривала за Ю Ри — расчесывала ей волосы, мыла, когда с ней случались маленькие неприятности, стирала ее одежду, следила, чтобы она не подходила слишком близко к огню в кухне, и бегала искать ее на олле, если Ю Ри умудрялась освободиться с привязи, пока мы с ее матерью были в море. Обычно у Ю Ри было хорошее настроение, но иногда она капризничала. Забота о ней ничуть не напоминала возню с обиженным или расстроенным ребенком: Ю Ри была взрослой женщиной, сильной и упрямой, типичной хэнё, пусть даже не могла больше нырять. Я очень ей сочувствовала и готова была присматривать за бедняжкой до конца ее жизни, но иногда обязанности давили на меня неподъемным грузом. В такие моменты я больше всего скучала по Ми Чжа: мне не хватало наших встреч по утрам, я мечтала говорить с ней, смеяться и нырять вместе.

* * *

Через двенадцать дней после свадьбы мы с До Сэн сидели во дворе и чинили сети, и тут из маленького дома вышел Чжун Бу. До Сэн, как типичная мать, окинула его любящим взглядом.

— Если тебе сейчас не нужна твоя невестка, — сказал он ей, — можно мне одолжить свою жену?

Свекровь не сумела возразить, и через несколько минут мы с Чжун Бу шли по олле плечом к плечу, но не касаясь друг друга на людях.

— Куда мы сегодня пойдем? — спросила я.

— А куда ты хочешь?

Иногда мы спускались к воде, иногда гуляли по олле. А то забирались на ореум, любовались видом, разговаривали или даже занимались ночными делами средь бела дня. Мне это очень нравилось, и ему тоже.

Я предложила подняться на тенистую сторону ореума неподалеку отсюда.

— Сегодня жарко, тебе будет прохладнее, если посидеть на траве.

Он ухмыльнулся, а я бросилась бежать. Чжун Бу следовал за мной по пятам, но я бегала быстрее мужчин. Мы пронеслись по извилистым олле, выскочили на поле и начали подниматься на крутой склон. Перебравшись через вершину ореума, мы достигли тенистой стороны и повалились в траву и цветы. Меня все еще завораживало, какой бледной казалась кожа Чжун Бу рядом с моим потемневшим от солнца телом. Он провел ладонями по моим мускулистым рукам, по тугим ягодицам. Мягкость его рук и тела соответствовала мягкости и доброжелательности его характера. После, снова натянув штаны, мы лежали на спине и смотрели на облака, которые ветер гнал по небу.

Мне нравился мой муж. Он остался таким же милым и добрым, каким был в детстве, когда тощим мальчишкой играл с нами на берегу. А еще он готов был делиться со мной знаниями. Оказалось, не настолько я и невежественна, как мне думалось. Я ездила на дальние работы и многое повидала, а Чжун Бу бывал только в Хадо и в Осаке. Он много читал, а я училась у него, слушая и наблюдая. Я хорошо понимала устройство морского дна, и он вечно задавал мне вопросы на этот счет. Зато муж лучше разбирался в причинах войны и в устройстве нашего мира, и меня это завораживало. Поначалу я боялась, что нам не о чем будет говорить, но постепенно выяснилось, что у нас есть чем поделиться и что обсудить: мы оба имели свой взгляд на Чеджудо и мир за его пределами. Чжун Бу любил поговорить о древних временах, когда наш остров был независимым королевством. Тут я не боялась показаться невежественной: бабушка много рассказывала о Тхамна. Еще муж говорил о Московской и Каирской конференциях, где вожди союзников обсуждали будущую независимость Кореи. Я и не представляла, что руководители крупнейших государств мира могут интересоваться моей страной или что независимость вообще возможна.

— В колледже я общался с людьми из Китая и СССР, и они уверяют, что можно жить по-другому, — сказал Чжун Бу. — Нужно стремиться к тому, чтобы наша страна шла своим путем. Крупные землевладельцы и хозяева заводов должны делиться богатством с теми, кто всю душу отдает земле и своей работе. Мальчики — и девочки — обязаны учиться в школе. Почему матерям, сестрам и женам приходится столько работать и стольким жертвовать? — Он осекся. Мы ведь и поженились для того, чтобы я помогла его матери оплатить его учебу… — Я вот что хочу сказать, Ён Сук: хорошо бы наши сыновья и дочери умели читать, понимали мир и задумывались о том, чего может добиться наша страна.

Когда муж так говорил, то напоминал мне мать в те дни, когда мы собирались на антияпонскую демонстрацию хэнё. Я представила себе, каким чудесным отцом он когда-нибудь станет, поэтому погладила его по животу и засунула руку ему в брюки. Он был молод, а я, как оказалось, умела добиваться своего.

* * *

Первого сентября мадам Ли, свекровь Ми Чжа, приехала в Хадо поговорить с моей свекровью. Гостья сразу перешла к делу:

— Ми Чжа еще не забеременела. А что ваша невестка, уже ждет ребенка?

До Сэн невозмутимо ответила, что с момента свадьбы у меня еще не подошло время месячных. Можете себе представить, что я чувствовала, когда подавала им чай, а они обсуждали мои дела, будто меня и не было в комнате.

Мадам Ли заметила:

— Возможно, пора нашим невесткам отправиться к богине.

— Они всего две недели женаты, — возразила До Сэн.

— Но ваша невестка деревенская, и, насколько я понимаю, ее мать была довольно плодовита.

Мне не понравился тон мадам Ли, и До Сэн тоже: видимо, она распознала намек на ее небольшой опыт материнства.

— Детей делают только одним способом, — насмешливо бросила До Сэн. — Может, ваш сын не сумел…

— Я так понимаю, ваш сын через две недели возвращается в Японию. Надо бы ему сделать ребенка до отъезда, вам не кажется?

Мне и самой этого хотелось, и, думаю, До Сэн тоже, ведь она была матерью Чжун Бу и моей свекровью.