— Ну, меня фигура не очень волнует, — сказала я.
— Врешь ты все! — воскликнула Ми Чжа.
Храп Ку Сун на другом конце комнаты вдруг стих, а ее сестра заворочалась.
— Ну ладно, — негромко призналась я, когда сестры Кан снова заснули. — Волнует. Не хочу тощего как палка мужа. И еще пусть будет смуглым, чтобы сразу становилось понятно: он не боится работать под палящим солнцем.
Ми Чжа хрипловато рассмеялась.
— Получается, нам обеим нужны работящие мужчины.
— И еще у него должен быть хороший характер.
— Хороший характер?
— Матушка всегда говорила, что хэнё не должна жадничать. По-моему, это и к мужчинам относится. Не хочу постоянно видеть жадные глаза и иметь дело с жадными руками. И еще пусть будет храбрым. — Ми Чжа молчала, и я продолжила: — Самое главное — выйти замуж за парня из Хадо. Тогда я смогу видеться с семьей и помогать им. Если ты тоже найдешь парня из Хадо, мы обе сохраним права в нашем кооперативе. Ты же знаешь: если выйдешь замуж в другую деревню, придется вступать в тамошний кооператив.
— А главное, если я выйду замуж в другую деревню, мы больше не будем вместе, — сказала она, притянув меня к себе еще ближе, так что между нами теперь и листок бумаги не влез бы. — Мы должны всегда быть вместе.
— Всегда вместе, — повторила я.
Мы умолкли. Мне уже хотелось спать, но надо было сказать Ми Чжа еще пару важных вещей. Я шепотом повторила самые главные жалобы на мужчин с Чеджудо, которые мне доводилось слышать:
— Не хочу мелочного мужа. Не хочу, чтобы его вечно приходилось шпынять…
— И вечно вокруг него суетиться, доказывая свою любовь, — добавила моя подруга. — И пусть не пьет, не играет и не заводит младшую жену.
В ночной полутьме можно было и помечтать.
ПОРА ДУМАТЬ О СВАДЬБЕ
Июль-август 1944 года
В конце июля сезон закончился. Сестры Кан и мы с Ми Чжа доплыли на пароме из Владивостока до Кореи, а потом еще одним паромом, который шел вдоль восточного берега, добрались до Пусана. Перед тем как поплыть на Чеджудо, мы отправились за покупками. На публике мы старались разговаривать только по-японски, так требовали колонисты. Сестры Кан быстро купили все, что хотели, и отправились домой. Нас с Ми Чжа не ждали мужья и маленькие дети, так что мы позволили себе потратить лишний день на прогулки по улочкам Пусана и открытым рынкам.
Мы нашли лоток, где продавались злаки, и накупили несколько мешков ячменя и недорогого риса. Эти мешки мы по очереди, один за другим, взвалили себе на плечи и перетащили в пансион, где остановились. У торговца тряпьем мы купили стеганые одеяла и туго скрутили их, чтобы они занимали меньше места и легче было их тащить. Одеяла нам должны были пригодиться в замужестве. Я потратила недельный заработок на радиоприемник — решила, что это будет хороший подарок для будущего мужа, а Ми Чжа для своего выбрала фотоаппарат. Как следует поторговавшись, я купила практичные подарки для братьев и сестры — отрез ткани, иголки и нитки, нож и тому подобное. Отцу я собиралась привезти пару ботинок, а для бабушки взяла носки, чтобы у нее зимой не мерзли ноги. Потом мы с Ми Чжа скинулись и купили ткани, чтобы по пути домой сшить несколько шарфов для Ю Ри. Еще Ми Чжа кое-что приобрела тетке с дядей. Несколько раз я замечала, как она стоит и смотрит в никуда, пытаясь вспомнить, что именно просили привезти родственники. Иногда мы разделялись, но в основном ходили по рынку вместе — отчаянно торговались, улыбались торговцам, если думали, что это поможет, громко разговаривали, как настоящие хэнё, чтобы торговцы не сочли нас какими-то там заводскими девчонками.
— Мы хотели взять два мешка мне и три — моей подруге, но можем купить и шесть, если назначите хорошую цену, — говорила торговцам Ми Чжа, и ее почти безупречный японский только подчеркивал твердость намерений.
Когда мы закончили с покупками, у нас еще остались деньги заплатить за комнату, приобрести палубные билеты на паром до Чеджудо, скромно пообедать и вдобавок отложить на празднование свадеб, для которых мы пока не нашли женихов. Дотащить покупки до гавани оказалось непросто. Оставлять вещи без присмотра не хотелось, так что одна из нас таскала мешки и коробки из комнаты пансиона на пристань, а другая охраняла растушую кучу пожиток. Потом мы по очереди перетаскали вещи по мосткам на паром — там мы присмотрели тихий уголок на палубе возле компании хэнё, которые тоже возвращались домой. Ныряльщицы друг у друга не воруют, а в море не придется беспокоиться, что вещи с парома утащит посторонний.
Волны по пути до Чеджудо были довольно сильные, но в небе не было ни облачка. Мы с Ми Чжа стояли на носу, крепко держась за перила, потому что паром все время подпрыгивал на волнах. Наконец вдали показалась Бабушка Сольмундэ — гора Халласан. Мне хотелось скорее попасть на родной остров — так сильно хотелось, что я едва терпела. Команда чуть ли не целую вечность вела паром мимо мола в искусственную гавань.
Даже с палубы было видно, что за прошедшие девять месяцев многое изменилось. Японских солдат стало гораздо больше — да, определенно намного больше, — чем на материке, а уж в гавани Чеджу мы их в таком количестве точно никогда не видели. Солдаты стояли навытяжку у каждого пункта въезда, выезда и провоза товаров. Военные маршировали строем, вскинув на плечо ружья со штыками. А еще были солдаты в увольнительной: они стояли, привалившись к стенам, или сидели на ящиках, болтая ногами. Гуляя вдвоем по Владивостоку, мы с подругой привыкли к тому, что мужчины свистят нам вслед или кричат непонятные слова, но там все это казалось нам довольно безвредным. Здесь было по-другому. Японцы пристально наблюдали за нами, пока мы по очереди разгружали свои вещи и покупки — одна носит, другая стоит на пристани и сторожит выгруженное. Тут нам ничего не грозило: вокруг пока было полно народу, пассажиры здоровались с родными, торговцы деловито протискивались сквозь толпу, кто-то разгружал сундуки и чемоданы. Но остальные хэнё высадились быстрее нас, и через несколько минут мы с Ми Чжа оказались единственными женщинами на пристани.
Тут я обратила внимание еще на три вещи. Во-первых, в нашем порту пахло не лучше, чем в любом другом из виденных мною, — повсюду вонь от дизельного топлива и рыбы. Во-вторых, обычно на пристани корабль или паром встречали стайки местных парней, искавших способ подзаработать, но сейчас не было ни одного. А в-третьих, при виде японских солдат, моряков и охранников я вспомнила, как к нам на поле завернул японский патруль. Но теперь нам уже исполнился двадцать один, мы стали старше и, наверное, выглядели для солдат привлекательно. Ми Чжа тоже заметила их интерес и спросила:
— Ну и что будем делать? Я тебя тут одну не брошу.
— А я не позволю тебе одной идти до пункта найма хэнё.
Я заметила солдата, который ел какой-то фрукт в нескольких метрах от нас. Мне очень не понравилось, как он на нас уставился.
— Вам, кажется, нужна помощь. Могу я что-нибудь для вас сделать? — спросил вдруг кто-то по-японски. Мы с Ми Чжа повернулись. Я ожидала увидеть японца, но наш собеседник явно был корейцем (какое облегчение!). И вряд ли он родился на Чеджудо: на нем были брюки, белая рубашка с воротником и куртка, которая спереди застегивалась на молнию. Ростом он был едва выше нас, но коренастый, хотя не разберешь, плотный он от тяжелой работы или от хорошей еды.
Ми Чжа слегка наклонила голову и объяснила, что нам нужно перенести вещи в то место, откуда нас отвезут домой. Пока она говорила, мужчина внимательно смотрел на нее, так что я смогла незаметно разглядеть его как следует. Волосы у него были черные, а кожа не слишком загорелая. Он был хорош собой, и при этом его внешность казалась привычной, непохожей на вид советских мужчин, и с японцами уж точно ничего общего. Интересно, кто он такой? Я невольно принялась фантазировать и вообразила нашу с ним свадьбу, потом покраснела, испугавшись, что выражение лица выдаст мои мысли, но эти двое не обращали на меня внимания.
