Солнце растопило туман и прогнало облака. Куда ни глянь, сновали по своим делам люди: по пути на фермы, в магазины, на мельницу, на склад или на рыбалку. В большинстве своем они были слишком заняты, чтобы обратить внимание на юношу, чуть ли не бегущего в сторону пляжа в выходной день. Правда, ему помахал мистер Джерри – старик с гигантскими бровями, похожими на клочья гребенной шерсти, а чуть дальше подмигнула миз Ариана – безобидный жест для женщины, которая родилась на острове всего через год после Плоского перехода, одной из первых. Ее серебристо-седые волосы и морщины вокруг глаз неизменно наводили Айзека на мысль о бабушке из сказки о Красной Шапочке.

– Что за спешка, мальчик? – крикнула с газона старушка, державшая в руках местную газету, которую доставляла каждый день его подруга Садина. – Где-то пожар? Я что-то пропустила?

– Есть кое-какая работа в Кузнице, – ответил Айзек, замедляя ход, чтобы отвесить небольшой изящный поклон и помахать рукой. – А вы чем сегодня занимаетесь? Идете на свидание со стариной Фрайпаном?

Она издала победный крик.

– Пусть мечтает дальше! Этот бездельник понятия не имеет, как ухаживать за приличной женщиной!

Айзек преувеличенно громко расхохотался, взмахнул на прощанье рукой и перешел на галоп.

– Беги, мальчик! – крикнула миз Ариана. – Беги как ветер!

До чего классная старушенция!

Сирота стоял прямо и неподвижно за парапетом крепостной стены – винтовка на плече, ствол направлен в затянутое облаками небо. Как и во многие другие дни за последних одиннадцать лет, он смотрел на бесконечные поля, служившие безводным рвом вокруг его родины. Эта земля давно умерла, все живое и растительность погибли, и ничто не загораживало обзор. Вокруг расстилался пустырь, голый и серый, кладбище без надгробий – безбрежное, как океан.

Имени у Сироты не было.

В тридцати футах к северу стояла такая же безымянная статуя. Плечи расправлены, голова обрита, тело обтягивает артиллерийский костюм. Буквально человек-ракета. А в тридцати шагах к югу маячил третий Сирота. Последний не стоял, а сидел на металлической башне, на орудии такой огневой мощи, что оно могло разрушить всю стену, на которой само же и покоилось. У этого Сироты тоже не было имени.

Во всяком случае, так им говорили всю жизнь. С тех пор как они родились и их забрали у матерей, заболевших Вспышкой. Сирота явно не мог этого помнить, только каким-то образом знал, что его проверяли всеми доступными способами, вдруг он тоже заражен, а потом держали на карантине пять лет, вместе с ему подобными, пока он рос, учился, тренировался. Потом снова проверки. Это он уже помнил, хотя день, когда пришли результаты, вспоминался, как в легком тумане. Впрочем, результаты оказались отрицательными. Иначе его бы уже не было. Бросили бы в яму, как мать, и сжигали сто дней.

Хотя у Сироты не было имени, его звали Минхо. Конечно, он не мог сказать об этом ни одной живой душе. Ни разу в жизни никто не назвал его Минхо. Если Несущие Скорбь смогут прочесть его мысли и узнать, что он проклял свое призвание в жизни, присвоив имя, ему грозит мгновенная расправа. Без суда и следствия. Значит, надо хранить секрет. Он крепче перехватил винтовку, сжал губы и вздохнул, цепляясь за единственное, что знал.

Его зовут Минхо.

Несмотря на все усилия Остатков нации, среди Сирот ходили слухи о том времени, когда по Земле распространилась Вспышка, практически погубившая человечество. Никто не мог толком понять, какие из этих историй правда, а какие – просто легенды. Наверное, как и всегда, истина лежала где-то посередине. Сказки о ПОРОКе и шизах, об исцелении, о героизме и подлости. Рассказы о Лабиринте и о тех, кому удалось из него сбежать. Большая часть историй представляла собой мутный налет на стекле, в котором невозможно уловить хоть какой-то смысл. Лишь одна стояла особняком; из этого рассказа об отчаянной храбрости Минхо взял себе тайное имя.

В собственном воображении он выглядел точно таким, как Минхо из легендарных глэйдеров, точно так же мыслил и говорил, мечтал и боролся. В глубине души он считал себя достойным этого имени.

Минхо.

Однако храбрость храбростью, а имя должно до поры до времени оставаться тайной.

Тишину нарушил глубокий баритон рожка, донесшийся от ближайшей сторожевой башни, воздух задрожал медной вибрацией. Задумчивое настроение Сироты уступило место натренированной бдительности. Он переступил с ноги на ногу, встал на колени у низкой стены парапета и зафиксировал винтовку на верхнем краю. Задержав дыхание, согласно литании для успокоения, которой учили с пятилетнего возраста, он вглядывался в далекие плоские поля, ожидая того, о чем предупредили со сторожевой башни.

Прошло несколько минут. Ничего, кроме пыли, болота и гниющей растительности на много миль вперед. Терпение. В этом Сироты могли дать фору кому угодно.

На горизонте появилась быстро приближающаяся фигура, и вскоре Минхо разглядел достаточно, чтобы принять решение. Человек, на лошади. В лохмотьях, безоружен, волосы развеваются во все стороны бешеным клубком тощих змей. Всадник мчался прямо к Минхо. За полкилометра незнакомец перевел скакуна на рысь, затем на шаг, а метрах в восьмидесяти остановился. Мужчина поднял руки, наверняка зная, какое смертельное оружие на него нацелено, и закричал:

– Я не заражен! Я прошел проверку и сидел на карантине шесть месяцев! Никаких симптомов! Клянусь! Я останусь здесь, пока ты не убедишься, что я здоров!

Минхо слушал незнакомца, хотя его слова не имели смысла. Ни малейшего. Исход этого сценария, как и всего, что происходило в городе под управлением Остатков нации, был давно предрешен. Вспышка – их дьявол, Исцеление – Бог. Он приготовился, осознавая, что еще долго не наберется смелости нарушить установленный порядок.

– Пожалуйста! – взмолился мужчина. – Я так же здоров…

Громкое эхо от выстрела разнеслось во все стороны.

Незнакомец свалился с лошади и упал в грязь. Из новой дыры в его голове поднималась тоненькая струйка дыма. Еще один выстрел, и животное тоже упало.

Минхо вдохнул запах пороха, гордясь точностью прицела и одновременно сожалея, что пришлось стрелять.

Сирота встал, вытянулся по стойке смирно и приставил к плечу винтовку, как делал уже одиннадцать лет. Имени у Сироты не было.

– Ну уж нет!

Айзеку осталось преодолеть каких-то двадцать метров до забора, окружавшего кузницу, как вдруг на его пути встала старая подружка Садина – словно из-под земли выросла. Нет, она не устраивала сцен, не упирала руки в бока и не грозила укоризненно пальчиком. Просто нахмурила лоб, а остальное сказала глазами. Все прекрасно знали, что эти черные глазищи обладают колдовской силой. Айзек остановился, иначе они столкнулись бы лбами.

– Привет, – сказал он, лихорадочно подыскивая оправдания.

У него чуть не потекли слезы, и не только потому, что запахи озона и древесного дыма выедали глаза. Он неистово любил это место, где рождались всякие интересные вещи.

– Нет, милый, сегодня продинамить не выйдет, – заявила Садина голосом не менее твердым, чем железные прутья, остывающие в баках с водой в кузнице. – Через месяц-полтора похолодает, и тогда уж точно у всех будет кишка тонка поплыть на Стоун-Пойнт. Сегодня или никогда, ты там еще не был, и ты плывешь с нами.

Она улыбнулась, чтобы смягчить властный тон, но отступать не собиралась.

– Я? В Стоун-Пойнт? – спросил он.

– Стоун-Пойнт или смерть. Выбирай.

Айзек бросил почти испуганный взгляд через ее плечо на кузницу. Это и вправду ни в какие ворота не лезет. В свой законный выходной он должен наслаждаться отдыхом, как все нормальные люди. Только вот с водой у него были своеобразные отношения, и остальные ребята наверняка… Он прогнал эту мысль. Кузница превратилась в единственное спасение от трагедии, которая произошла c его близкими, и нужно найти другое.