Пустое место и Манера Улыбаться заглянули в темный подъезд и увидели высокую фигуру, прислонившуюся к лестничным перилам, огонек папиретки и облако красно-желтого дыма.

«“Осенний табак”, – подумал Фортт. – Его курят самые отъявленные негодяи, а еще Брекенбок. Или вернее такие же отъявленные негодяи, как Брекенбок…»

Гуффин между тем сжал кулаки в глубоких карманах пальто – открыто сжать кулаки он не решался. Шут действительно был трусоват, а дерзко и вызывающе он себя вел далеко не со всеми, да и то временами.

Что происходило сейчас в его голове, Фортт не знал, но предполагал, что там в эти самые мгновения копошатся какие-нибудь исключительно гаденькие мысли. Что ж, он был прав.

Прижимая локтем к боку любимый зонт, Манера Улыбаться жалел, что у него при себе нет ничего лучше этого зонта, чтобы защититься, вздумай незнакомец докурить, выпрыгнуть из подворотни и напасть. При Гуффине была лишь неудачная шутка… вот только подобное оружие, к его глубочайшему сожалению, брало не всех – лишь людей с утонченным чувством юмора. В принципе еще можно было бы прикрыться Пустым Местом и дать деру, ну, или грязно обругать незнакомца. Хотя грязные ругательства и так присутствовали во всех сценариях развития событий.

«И вообще, – подумал Гуффин. – Здесь ведь никого не должно быть…»

Незнакомец между тем бросаться на них, видимо, не собирался – судя по всему, парочка шутов его и вовсе не заботила, и они решили отплатить ему взаимностью – не останавливаясь, прошли мимо и вскоре и думать о нем забыли.

Фортт вернулся к прерванному разговору:

– Но это ведь очень старый долг, что если он о нем и вовсе забыл?

– У меня полные карманы пилюль от провалов в памяти.

– Ты что, аптеку ограбил?

– Это же образно! – утомленно вздохнул Гуффин. – Как можно было не понять, Пустое Место?

– Ну, кто тебя знает… – проворчал Фортт. – А что мы будем делать, если он откажется возвращать денежки?

Гуффин покосился на друга так, что тот даже вздрогнул.

– Уж поверь мне, у меня найдется парочка весьма замысловатых способов заставить его раскошелиться.

– Да-да, видимо, у тебя еще и полные карманы пилюль от жадности, – сказал Фортт и добавил: – А если у него попросту нет денег? Сумма-то немаленькая. Ты же сам говорил, что дела у него идут в последнее время не то чтобы хорошо.

– У кукольников всегда что-то припрятано – на дне сундучка со старыми игрушками, – заявил Гуффин. – Да и вообще, у меня хорошее предчувствие. Такое же предчувствие у меня в последний раз было перед тем, как мне достался поцелуй от Красотки Бэлли из «Трех Чулок».

– Она подарила тебе поцелуй? – Фортт от удивления даже присвистнул: Красотка Бэлли считалась самой неприступной дамочкой из тех, кто танцует на сцене у мадам Велюрр.

– Подарила? – приподнял бровь Гуффин. – Разве я что-то говорил о подарке? Я украл поцелуй! Не пропадать же хорошему предчувствию.

Фортт представил, как именно Гуффин похищает у девушки поцелуй, и его едва не стошнило.

Хотя долго об этом думать ему не пришлось. Совершенно неожиданно Пустому Месту представился новый повод для тошноты.

– О! – воскликнул он. – Труп!

– О. Труп, – повторил Гуффин равнодушно. – Подумаешь… Что, мы раньше трупов не видали? Удивил. Сейчас ведь осень – самая трупная пора.

В переулке действительно был труп. Труп не лежал, не сидел и даже не стоял. Он висел. Был подвешен за петлю, обвязанную вокруг горла, – свисал с карниза, как фонарь на кованой опоре. На трупе были старый фрак, черные штаны и забрызганные грязью туфли. На голове у него сидела съехавшая набок двууголка с поникшим пером, лицо скрывала белая маска с длинным носом. Алый шарф дополнял петлю и свисал до самой земли.

Пустое Место и Манера Улыбаться остановились в нескольких шагах от висельника.

Гуффин зевнул от скуки, словно и правда ничего особенного здесь не было, а Фортт уставился на покойника и тяжело задышал.

– Это не просто труп! – потрясенно прошептал он. – Это наш труп!

– Что значит «наш»? – с безразличием спросил Гуффин, перетаптываясь на месте от нетерпения. – Наши трупы, к счастью, еще никакие не трупы. Уж поверь, я бы заметил.

– Да я не о том, – оборвал его Фортт. – Это же тот хмырь, к которому мы идем! Понимаешь? Его труп.

– То есть уже не наш? – уточнил Гуффин.

– Ты можешь быть серьезным? – Фортт уже порядочно злился: его друг был совершенно невыносим.

– Я не собираюсь быть серьезным, – резко ответил Гуффин, – потому что это не кукольник.

– С чего ты взял? Он ведь в маске. Да и многих ты знаешь, у кого есть четыре руки?

У висельника действительно имелось в наличии на две верхние конечности больше, чем у остальных людей, – для лишних рук во фраке также были предусмотрены рукава.

Гуффин закатил глаза и тут же начал разъяснять Пустому Месту, словно малому ребенку:

– Талли Брекенбок не читал в газетах некрологов о скоропостижной кончине кукольника, иначе не послал бы нас к нему за долгом. Погляди на беднягу – этот уже все отдал.

– Верно, – не стал спорить Фортт, – Брекенбок не посылал бы нас. Но может, это свежий труп, а в газетах просто еще ничего нет?

– Чтобы в «Габенской Крысе» или «Сплетне» не было ничего о трупе кукольника? – Гуффин глянул на приятеля с сомнением. – Да они бы все знали еще до того, как он испустил последний вздох. К тому же почему он висит именно здесь, а не в лавке? Там же должно быть достаточно места. Здесь как-то холодно и неуютно… Лично я бы не хотел…

Фортт покачал головой – доводы друга не просто не убеждали, они представляли собой какой-то совершеннейший абсурд. Неужели Гуффин хоть на миг всерьез полагал, будто он, Джейкоб Фортт, не узнает кукольника? Да он ведь запомнил его именно таким, разве что ноги этого несчастного тогда твердо стояли на земле.

– Это точно кукольник – кто же еще! Я видел его представление в Скверном сквере. Тебе совсем не интересно, что стало с беднягой?

– Все и так понятно, – равнодушно бросил Гуффин. – Самоубийство. Сейчас ведь осень – самая самоубийственная пора. Тем более, я слыхал, от портов идет меланхолическая зараза – Черная Хандра. Вдруг, он заразился, ну, и того…

– Не похоже на самоубийство. – Фортт задумчиво почесал подбородок. – Тебя ничего не смущает в этом покойнике?

Все четыре руки висельника были связаны за спиной. А в груди слева, там, где сердце, торчал нож. И все же Манеру Улыбаться, видимо, ничего не смущало.

– Нет, – заявил Гуффин с показной утомленностью. – Классическое самоубийство. Хоть и весьма профессиональное. Сразу видно: навык, отточенный многочисленными попытками. Я бы вот так не смог. Просто зависть берет…

– Не смешно.

– А вот и смешно!

– Человек мертв.

– А вот и не мертв!

– Хватит, Гуффин! Этот труп красноречивее любых…

Манера Улыбаться перебил друга:

– Это вообще не труп.

– Как же не труп?

– А вот так! Это даже не человек.

– Мне надоело выслушивать всю эту че…

Гуффин зарычал, что должно было символизировать его вселенскую усталость, подошел к висельнику, поднял кулак и постучал костяшками по его животу. К удивлению Фортта, раздался звук, как будто стучали по дереву – «Тук-тук».

– Кто там? – скривившись, спросил Манера Улыбаться. – Да это же я – глупая кукла, переодетая в костюм кукольника и повешенная здесь, чтобы два неких джентльмена, явившихся за возвратом старого долга, решили, будто кукольник повесился, и ушли восвояси.

– Всего лишь кукла? – все еще не веря, спросил Фортт и, подойдя, уставился на того, кого принял за кукольника.

– Ну да. Этот пройдоха подумал, что подобная нелепая мистификация нас проведет, но я, вообще-то, куклу с первого взгляда распознаю – в какое бы тряпье она ни была одета.

Фортт нахмурился.

– Но почему ты сразу не сказал, что это кукла?

– Забавно было наблюдать, как мистер Пустое Место тут уже едва ли не флика из себя начал корчить и настоящее расследование собирался устраивать. К тому же я сразу сказал, что это не кукольник.