Весьма важно сообщение того же памятника, что во время осады 676–678 гг. славянские воины создавали невиданные ранее осадные орудия, делали особые мечи и стрелы и вообще, «один перед другим стараясь проявить себя более благомысленными и усердными, чем остальные, стремились помочь предводителям (ήγουχένων) племен» (L., I, р. 218. 22–27, § 271). Указано не только на авторитет вождей, который признавали рядовые воины, но и на опасение этих воинов вызвать неудовольствие предводителей. Отдельные вожди имели в личном подчинении воинов и обслуживающих войско людей, выделяя в случае необходимости дровосеков, опытных плотников, кузнецов, мастеров по изготовлению стрел (L., I, р. 219. 10–14, § 273).

Все это дает основание думать, что вожди уже имели право использовать не только ратный, но и мирный труд подвластных людей на месте постоянного расселения. К 70-м годам VII в. славяне уже жили в основном мирной жизнью; часть их признала, хотя бы формально, сюзеренитет империи. Их частые ранее военные экспедиции с целью захвата добычи уходили в прошлое. Занимавшиеся мирным трудом славяне, получившие на новом месте возможность достигнуть более высокого уровня благосостояния, утрачивали интерес к военным предприятиям. Должны были в их среде усилиться и опасения за безопасность их семей: поражение в новых условиях грозило теперь непосредственно их очагам. Выгоды от войны отступали на второй план перед преимуществами мирного труда.

Традиции строя военной демократии давали себя знать все реже. До 70-х годов VII в. славяне еще отправлялись в военные походы. Однако теперь это были в основном морские экспедиции на острова Эгейского и Ионического (и даже Мраморного морей), на побережья отдаленных районов: именно там они еще находили добычу и именно оттуда не опасались ответных ударов. Организаторами экспедиций были, несомненно, вожди племен и окружавшая их знать. В морских набегах славяне, особенно жившие по Струме, и ринхины достигали побережий Азии. Особый интерес они проявили, по-видимому, к морским портам со складами и торговыми судами и к таможенным пунктам империи с их кассами коммеркиариев, в частности — к Авидосу и его округе (L., I, р. 220. 5–11, § 277), как это было свойственно аварам и другим «варварам». Согласно трактовке событий в «Чудесах», именно после набега славянского флота на побережье Дарданелльского пролива pi Мраморного моря, когда они осмелились противостоять самим «правящим» (т. е., надо думать, самим императорам), против них был организован поход Константина IV, направленный прежде всего против славян в долине Струмы (L., I, р. 220. 12–221. 2, § 279, 280). Термин — τούς κρατούντας  (множественное число) предполагает, что поход состоялся до 681 г., когда Константин IV отстранил от власти братьев-соправителей (Ираклия и Тиверия). Во время набега славяне столкнулись, видимо, уже с царскими судами или ограбили императорских чиновников (коммеркиариев?), чем и вызвано замечание, что славяне подняли руку на «правящих».

Помимо естественно совершавшегося процесса социального расслоения, к усилению эксплуатации рядовых общинников славянскую аристократию должно было побуждать свертывание военных предприятий: на смену экстенсивным формам обогащения и упрочения своего социального господства должны были приходить интенсивные формы. Первуд, вождь ринхинов, казненный из-за подозрений в заговоре с целью захвата Фессалоники, владел греческим языком, часто бывал в городе (он и был арестован во время пребывания в нем), имел среди знати города приятелей (L., I, р. 209. 7–18, § 231, 232; р. 209. 29–31, § 235). Конечно, он был не только военным предводителем союза славянских племен (или племени), но и главой племенной аристократии, обладал богатствами, сделавшими его своим среди городской знати. Возможно, он как сын вождя еще ребенком воспитывался в Фессалонике. Положение славянской аристократии определялось, по-видимому, принадлежностью к знатным родам, военными заслугами и богатствами^[156].

Было бы, разумеется, весьма важно определить конкретное содержание тех понятий, которыми византийские авторы VII в. обозначали вождей и племенную знать славянских объединений (архонты, склавархонты, экзархонты, филархи, этнархи, таксиархи, игемоны, игумены, рексы)^[157]. К сожалению, эти термины, оставшиеся почти неизменными сравнительно с рубежом VI–VII вв., как и с VIII–IX вв., были традиционными для византийской историографии; различия между этими понятиями практически непостижимы. Полагают, однако, что именно рексы обладали сравнительно большей властью и могуществом и были, видимо, в отличие от других, самостоятельными, никому не подвластными, стоящими во главе отдельных племен или племенных соединений.

В отношении славянских вождей в центральной части Балкан для VII–VIII вв. в «Чудесах», у Феофана и Никифора употребляются обычно понятия «архонт», «рекс», «экзархонт», «игемон». Учитывая достоверность сведений «Чудес», было бы очень важно разобраться в особенностях терминологии этого памятника. Существенно, что в нем понятия «игемоны» и «архонты» используются преимущественно во множественном числе. Это, видимо, люди из высшего слоя. Они сами участвовали в сражениях, руководили подготовкой к осаде, наблюдали за строительством осадных сооружений (L., I, р. 218. 26–27, § 271). Рекс же поставлен над архонтами и игемонами. Рексом в «Чудесах» последовательно обозначается наиболее видный из вождей Первуд. То, что рексу принадлежала высшая власть во время военных операций над всеми их участниками (или только над одним из объединений племен), видно из эпизода с мастером-строителем осадного сооружения. Разрешение на его строительство мастер испрашивал у «самого рекса» (τον ρήγα, αύτόν), а затем уже работами руководили «архонты» (L., I, р. 218. 29, § 271). Рексы решали вопросы войны и мира: славяне со Струмы, узнав о выступлении императора, обратились за помощью к «разным рексам» (έκ διαφόρωυ ρηγών) (L., I, р. 220. 19, § 278); «рексы драгувитов» единодушно решили начать войну против города (L., I, р. 214. 19–20, § 255). Рекс, следовательно, был «первым из архонтов», как это сказано о Кувере, у которого Мавр был «одним из выдающихся его архонтов» (L., I, р. 229. 18–21, § 291).

По то же самое о понятии реке мы сказали выше и для VI в.; то же самое, видимо, следует сказать и о термине «экзарх». В «Чудесах» им обозначен единожды Хацон, возглавлявший славянские племена во время осады Фессалоники в 615 (?) г., т. е. это понятие имеет значение «предводитель войска». Это подтверждается другим местом памятника: во время совместной осады аваров и славян Фессалоники их «экзархом… был хаган» (L., I, р. 189. 7, § 212), т. е. он являлся высшим военачальником. Точные славянские эквиваленты названных выше византийских терминов трудно определимы. Предлагались такие понятия, как «жупан», «старейшина», «князь», «король». В славянском средневековом переводе эпизода «Чудес» Первуд поименован «князем», архонты — «старейшинами», но это попытка позднего осмысления^[158].

Нерешенным остается вопрос о резиденциях славянских вождей. Что касается округи крупных городов, то резиденцией могло быть приведенное в порядок поместье близ города, проастий или вилла; вождь мог иметь свой дом непосредственно и в самом городе. Археологи заключают, что, несмотря на следы частичного приспособления под жилье городских строений, в целом старые города (Доростол, Ниш, Охрид, Сердика, Скопье и др.), оказавшиеся в руках славян, переставали функционировать в качестве городских центров в подлинном смысле слова^[159]. Особенно ясно это видно там, где не было временного отвоевания городов империей, как, например, в Нижней Мисии. Отнюдь не случайно, что ни одна из первых столиц Болгарии не была основана на месте старого имперского города. В VII–VIII вв. уровень экономического и социального развития славянского общества, по-видимому, еще не достиг той зрелости, когда город возникает и функционирует как необходимый элемент системы, ее хозяйственный, социальный и общественно-культурный институт. Не использовались, вероятно, эти старые (кстати говоря, разрушенные или полуразрушенные) города на территории славянских объединений и в качестве крепостей: оборонять крепости славяне еще не умели, не говоря уже о том, что их предварительно нужно было восстановить, что также предполагало навыки в строительстве, а главное — достаточно высокий уровень эксплуатации, наличие больших средств, развитую систему организации власти. Всего этого у славян той эпохи еще не было.