Силач кочегар Василий Ковтун, шутник и затейник, стал поперек ее пути, расставил руки и предложил:

— Спой с нами, куда спешишь?

— Не могу, — тихо ответила Нина, — я работаю…

— Обойдется, — обхватив девушку, засмеялся кочегар, — сейчас мы с тобой спляшем.

— Нет, — спокойно возразила Нина, — я говорю, мне надо работать. Пусти.

— Ни за что! — воскликнул кочегар. — Плясать, так плясать!

Нина ничего не ответила, осторожно поставила ведра и так же тихо попросила:

— Пропусти.

— Не пропущу. И не думай!

— Пропустишь, — не меняя тона, повторила Нина.

Кочегар еще крепче схватил девушку. И вдруг, — никто не заметил, как это произошло, — Нина вырвалась из рук кочегара. Косынка сползла с ее головы, длинные каштановые волосы рассыпались по плечам. Она глубоко дышала, круглое ее лицо оставалось невозмутимым, но огромные глаза горели такой решимостью, что все наблюдавшие эту сцену отступили назад.

Неподвижные сверкающие глаза смотрели на балагура в упор, и кочегар оторопело попятился назад.

С тех пор никто не решался приставать к Нине с любезностями или насмешками.

Потом узнали о ней, что с детских лет она осталась без матери и, будучи единственным ребенком, с девяти лет рыбачила с отцом. Ей было шестнадцать, когда умер отец. Тогда она поступила на пароход уборщицей. И с той поры, вот уже четыре года, работала на судах дальнего плавания.

Не все оказались столь выносливыми, как Нина. Нервное потрясение при аварии судна и ледяная стужа погубили шесть человек. Спустя восемь дней после гибели «Звездочета» скончались механик Данилин, Золотов, Грунин, Иванов, Морозов и Дружко. Никакие заботы не могли их спасти, и напрасно Нина, по приказанию Головина, выдавала больным двойной паек.

Отвергая пищу, они метались в горячке на дне шлюпки. Еще через четыре дня умер матрос Вишняков.

Накануне пронесся короткий дождь, и лежавший у кормы Вишняков неожиданно подполз к Мурашову. Как ни в чем не бывало, точно стряхнув мучительный жар, матрос сел рядом с Андреем и внезапно попросил:

— Накинь на меня твой бушлат. Я немного продрог. Что со мной было?

Он задумчиво сидел всю ночь, охватив руками голову, и все были уверены, что он поправился. Утром Нина, разделив консервы и соленые от морской воды сухари, к удивлению друзей, раскупорила еще одну банку, в которой оказались яблоки.

— Ешьте! — со смущенной улыбкой сказала она товарищам. — Сегодня праздник.

— Совершенно верно, — подхватил Бакута. — Седьмое ноября. Я еще вчера, когда делал зарубку, хотел поздравить.

Боцман каждую ночь ножом отмечал на левом борту шлюпки прошедший день. Это был его календарь.

Моряки встали и торжественно прокричали «ура». Крепко держась за руки, они запели гимн. Слабыми голосами пели они, и вдруг низкий бас Бакуты оборвался. Боцман отвернулся от друзей.

— Пропал мой голос, — тихо промолвил он.

Праздничный день приподнял настроение друзей, и боцман до заката солнца рассказывал, как в прежние времена он поражал всех своим несравненным басом. В воспоминаниях не замедлила появиться молодая, сказочно богатая англичанка. Однажды, как уверял боцман, на стоянке в Ливерпуле молодая миллиардерша услыхала его пение и, от восхищения потеряв рассудок, гналась за ним до Ревеля. Миллионы, брошенные к ногам певца, не помогли — каменный Бакута надменно отверг богатство и слезы красавицы.

На исходе тихой, безветреной ночи заснувшего было Головина разбудил прерывистый шопот. Открыв глаза, он с трудом разглядел в темноте возбужденного Вишнякова. Матрос, согнувшись, стоял на коленях и изо всех сил тряс онемевшую Нину. В каком-то неистовом припадке толкал он ее.

— Нина! Нина! Нина, гляди! Нева… — дрожащим голосом твердил он, указывая вдаль. — Нина, почему мы плывем по Неве? Смотри, сколько огней!.. Иллюминация!.. Да гляди же, Петропавловская крепость! Красные, синие, зеленые огни!..

Содрогаясь от радости, протянув руки, он плачущим шопотом повторял:

— Нева, Нева! Мосты!.. А народу, народу! Сколько народу гуляет по набережной… Флаги!.. Нина, скажи мне, скажи же, как это мы попали на Неву? И к празднику, к самому празднику поспели!

И вдруг, резко отбросив Нину, Вишняков вскочил на ноги.

— Мост! — вне себя закричал он. — Боцман, лево руля! Ребята, мост! Мост! Быки! Расшибемся! Куда вы, ребята? — в ужасе завопил Вишняков. — Быки, быки!..

И он бросился за борт. Не успел Головин опомниться, как Нина схватила Вишнякова за ворот рубахи. Через минуту они втащили его назад в лодку. Он всхлипывал и тихо про себя бормотал.

На рассвете он умер.

В шлюпке остались четверо.

И еще девять суток, не встречая пароходов, плыла шлюпка в океане. На двадцать первый день четверо моряков плыли уже под палящим солнцем тропиков. По единодушному заключению Головина и Бакуты, шлюпка очутилась в центре Тихого океана, и теперь в любую минуту можно было ожидать спасения. Штурман и боцман твердо надеялись встретить один из многочисленных пароходов, совершающих рейсы из Америки в Японию и Китай. К этому времени подошли к концу все запасы продовольствия, а от недавно прошедшего ливня у моряков сохранилось лишь полведра пресной воды. Нина печально распределила остаток сухарей. Пряча в карман последний паек, Бакута обратился к товарищам с удивительной речью. Пораженные, слушали его Головин, Андрей и Нина.

Бакута положил свои огромные руки на колени и, устремив на Головина тоскующий взгляд, спросил:

— Скажите, Александр Павлович, как я выгляжу? Сделайте одолжение. Мне это очень нужно знать.

— Отлично, — недоумевая, ответил штурман. — Я нахожу, что вы выглядите лучше всех.

— Я так и думал, — печально кивнул боцман. На мгновение едва заметное самодовольство промелькнуло в его глазах.

— К чему вы это спрашиваете? — осторожно осведомился Головин.

— Я сейчас все расскажу, — чуть слышно прошептал Бакута, — но слушайте меня внимательно, потому что я сию же минуту должен получить ответ.

Боцман задумчиво потер ладонями колени и, вскинув голову, гордо заявил:

— Хотелось бы мне знать, кто представляет себе, что способен съесть в один прием боцман Иван Бакута, моряк советского торгового флота?

— О-о-о, — откликнулся Мурашев, — кто же не помнит, как вы на «Звезде»…

— Боцман Иван Бакута, — величественно остановил Андрея боцман, — это человек, который играючи съедает буханку хлеба, котел борща или такую миску щей, в какой можно свободно искупать годовалого ребенка.

После этого неожиданного вступления боцман, несколько оживившись, продолжал:

— Однажды, хотите верьте, хотите нет, в тысяча девятьсот восьмом году в Гамбурге я навел ужас на весь Сан-Пауль, когда на пари выпил бочонок пива и закусил всем, что было в буфете. В придачу я мог еще слопать хозяйку биргалки. Таков был Иван Бакута. Надо вам сказать, что немец берет кружку пива, сосиски, сигаретку и сидит королем целый вечер. Но разве это дело для русского моряка? И совершенно понятно, что, когда ко мне подошла медхен и поставила на стол одну кружку пива, три сосиски и кружок хлебца, я, конечно, не стерпел издевательств. Я хлопнул бумажником по столу и загремел: «Милостивые государи, если к вам пришел честный русский моряк, то он не потерпит насмешки и не позволит морить себя голодом». Все сидевшие в биргалке поднялись из-за стола. Один из немцев с почтением подходит ко мне и протягивает руку. «Хотите пари?» предлагает он…

— Боцман, вы что-то хотели спросить у меня, — вставил штурман, воспользовавшись моментом, когда Бакута, проверяя действие своего рассказа, повернулся к Андрею.

— Совершенно верно, — спохватился боцман, — вы уже, я думаю, слыхали, как я выиграл пари и что я съел в буфете этой поганой биргалки. Уверяю вас, теперь мы с этим запасом могли бы плавать еще суток десять.